Грендель - Джон Гарднер

— Грендель!

Я подскочил.

— Ну что у тебя за скучный вид, — сказал он и сурово посмотрел на меня, черный, как полночь. — Подумай лучше, каково приходится мне, — сказал он.

Я чуть снова не сказал: «Мне очень жаль», но вовремя спохватился.

— Люди, — сказал он, потом надолго замолчал, на полняя пещеру презрением, словно ядом своего дыхания. — Я вижу, ты понимаешь их. Считающих, из меряющих, создающих теории. Все поросята любят сыр.

Дружище Снэггл — поросенок.И если Снэггл заболеет и откажется поесть,Предложите ему сыр.

Игры, игры, игры! — Он фыркнул пламенем. — Они только думают, что думают. Никакого общего видения, общей системы, лишь схемки с отдаленным сходством, никакого соответствия действительности, не более чем мостики или, скажем, паутина. Но они сломя голову устремляются по паутине через пропасть, иногда им удается перебраться, и они думают, что это решает проблему! Я мог бы рассказать тебе сотни утомительно-скучных историй про человеческую глупость. С по? мощью своих сумасшедших теорий они составляют план дорог, ведущих в ад, а также с помощью длинных — отсюда-до-луны-и-обратно— перечней никчемных фактов. Безумие, самое что ни на есть заурядное безумие! Простые разрозненные факты, и факты, чтобы их С9единить, — всякие там «и» или «но» — вот sine qua поп всех их славных достижений. Но таких фактов не существует. Связанность — вот сущность всего. Это их не останавливает, куда там. Они возводят мироздание из зубов, которые лишены десен и которым не на чем держаться и нечего жевать. Время от времени они, разумеется, чувствуют это; их гнетет ощущение, что все, чем они живут, — бессмыслица. У них возникает смутное подозрение, что такие высказывания, как «Бога нет», несколько сомнительны, по крайней мере по сравнению с утверждениями вроде «Все плотоядные коровы едят мясо». Вот тут-то им на помощь и приходит Сказитель. Дает им иллюзию реальности — скрепляет все их факты своим клейким подвыванием о связанности. Чушь собачья, поверь мне. Всего-навсего словесные выкрутасы. О действительной всеобщности он знает не больше, чем они, — даже меньше, если на то пошло; жонглирует все тем же хаосом атомов, условиями своего времени, места и языка. Но он сплетает все это, тренькая на своей арфе, и люди думают, что все, о чем они думают, оживает, думают, что небеса благоволят им. Это дает им силы идти дальше — чего бы это ни стоило. Что касается меня, глаза бы мои на них не смотрели.

— Понятно, — сказал я. Это было не совсем правдой.

Дракон улыбнулся и на миг показался почти дружелюбным.

Учитывая все обстоятельства, — сказал он, — ты слушал внимательно и вдумчиво. Поэтому я расскажу тебе о Времени и Пространстве.

Спасибо, — сказал я как можно искреннее. Пищи для размышлений у меня уже было, пожалуй, предостаточно.

Он нахмурился, и я больше ничего не сказал. Глубоко вздохнув, он поудобнее вытянул передние лапы и, на секунду задумавшись, начал:

— Во всех рассуждениях о Природе Мы не должны забывать о различиях масштабов, в особенности о различиях временных промежутков. Мы (я имею в виду вас, не нас) склонны принимать в качестве абсолютной меры модусы доступных нашему наблюдению функций наших тел. Но, по сути дела, было бы чрезвычайно опрометчиво распространять выводы, сделанные на основе наблюдения, далеко за пределы того масштаба величин, в рамках которого производилось данное на блюдение. Например, очевидное отсутствие изменения в течение секунды ничего не говорит нам об изменении, происходящем в течение тысячи лет. Равно как видимость изменения в течение тысячи лет ничего не говорит нам о том, что может произойти в течение, скажем, миллиона лет; а видимое изменение в течение миллиона лет ничего не говорит о миллионе миллионов лет. Мы можем продолжать эту прогрессию до бесконечности; абсолютного мерила величины не существует. Любой промежуток времени в этой прогрессии будет большим по сравнению с предыдущим и меньшим по сравнению с последующим. Далее, все специальные исследования предполагают некие фундаментальные типы вещей. (Здесь я, заметь, использую слово «вещи» в наиболее общем смысле, включающем в себя действия, цвета и все прочие данные чувств, а также ценности.) Изучение, или «наука», как деятельность низшего разума имеет дело с ограниченным набором различных типов вещей. Таким образом, имеется, во-первых, разнообразие типов. Во-вторых, имеется определенность того, какие типы представлены в той или иной указанной ситуации. Например, имеется отдельное высказывание: «Этот предмет зеленый» — и более общее высказывание: «Все эти предметы зеленые». Именно с такого рода проблемами имеет деловаш обычный рассудок. Несомненно, такие проблемы существенны на начальном этапе любого исследования — для низшего разума. Но всякое такое исследование непременно стремится выйти за свои пределы.

К сожалению…

Он окинул меня подозрительным взглядом.

Ты не слушаешь.

Нет, слушаю! — сказал я, отчаянно стараясь показать свою серьезность.

Но он вяло покачал головой.

Ничто тебя не интересует, кроме развлечений, жестокости.

Неправда! — сказал я.

Его глаз открылся шире, и все тело засветилось. Ты будешь говорить мне, что такое правда? —сказал он.

Я изо всех сил стараюсь быть внимательным.

Честное слово, — сказал я. — Ты же понимаешь. Что я еще могу сделать?

Дракон задумался, медленно дыша от переполнявшего его гнева. Потом наконец закрыл глаза.

— Попробуем начать с другого конца, — сказал он. — Мне, понимаешь ли, чертовски трудно излагать все в понятиях, доступных разумению существа из Темных веков. Дело не в том, что один век бывает темнее другого. Просто таков специальный термин, принятый в другом темном веке.

Он нахмурился, будто с трудом мог заставить себя продолжать. Затем, после долгого молчания, сказал:

— Сущность жизни — в крушении установленного порядка. Вселенная отвергает мертвящее влияние полного единообразия. И тем не менее в своем отрицании она переходит к новому порядку как первичному не обходимому условию значимого опыта. Мы вынуждены как-то объяснять это стремление к новым формам порядка и стремление к новизне порядка, а также степень успеха и степень неудачи. Вне хоть какого-то понимания, пускай даже самого смутного, этих характеристик исторического процесса…

Его голос постепенно затих. Он снова надолго замолчал, потом сказал:

— Посмотрим на это следующим образом. Возьмем вот этот кувшин. — Он поднял золотой сосуд и показал его мне, не давая в руки. Дракон, казалось, помимо воли глядел на меня враждебно и с подозрением, слов но думал: а вдруг я окажусь таким дураком, что схвачу кувшин и убегу. — Чем этот кувшин отличается от какого-нибудь живого существа? — Он убрал его подальше от меня. — Своей структурой! Именно! Этот кувшин представляет собой абсолютно равноправное сообщество атомов. Он имеет значимость или «вотность», так сказать, но не имеет Выразительности, или, приблизительно говоря, «ах-вот!-ности». Значимость изначально монистична по отношению к вселенной. Ограниченная каким-либо конечным индивидуальным событием, значимость перестает быть значимой. В том или ином смысле — детали можем опустить — значимость проистекает от имманентности бесконечного конечному. Но выразительность — слушай внимательно, — выразительность основывается на конечных событиях. Она есть активность конечного, воздействующая на свое окружение. Значимость переходит от мира как единого целого к миру как множественности, тогда как выразительность есть дар мира как множественности миру как единому целому. Законы природы представляют собой усредненные действия, которые безлично правят миром. Но в выразительности нет ничего усредненного: она по сути своей индивидуальна. Рассмотрим одну отдельную молекулу…

— Рассмотрим что? — сказал я.

Его закрытые глаза зажмурились еще сильнее. Длинное красно-рыжее пламя вырвалось вместе с сердитым вздохом.

— Выразимся иначе, — сказал он. Голос его ослаб, словно от безнадежности. — У растений мы обнаружи ваем обладающие выражением телесные организации, в которых отсутствует какой-либо центр опыта, имеющий высокую степень сложности врожденных данных или приобретенных форм выражения. Еще один вид равновесия, но с ограничениями, как мы увидим. У животных, напротив, доминирует один или несколько центров опыта. Если отсечь доминирующий центр деятельности от остального тела — к примеру, отрубить голову, — то тогда разрушится всякая координация, и животное погибнет. Тогда как в растении единая структура может подразделяться на ряд меньших равноправных структур, которые легко выживают без очевидного ущерба для их функциональной выразительности. — Он замолчал. — По крайней мере, это тебе понятно?