Ермо - Юрий Буйда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Быть может, вина? – Лиз смотрела на него, чуть склонив гладко причесанную голову набок. – Или коньяк?»
«Спасибо. Кажется, я не расслышал… то есть не слушал… простите…»
Они переглянулись.
Джо плеснул в стаканы виски.
«Как насчет капельки кентуккийского самогона, синьора?»
Муж синьоры – Джанкарло ди Сансеверино – принадлежал к старинной патрицианской семье: венецианские Будденброки, аристократы злата, веками занимавшиеся торговлей и морскими перевозками. Возможно, его предки были среди тех венецианцев, которые выдаивали денежки из крестоносцев, доставляя паломников на своих судах в Палестину. Графский титул предки получили от австрийцев. Джанкарло был богат и независим: принадлежавшие ему торговые и пассажирские суда приносили немалую прибыль. Он был патриотом и романтиком – ничего удивительного, что он оказался среди интеллигентов, захваченных фашистским подъемом. Великая Италия, наследие Римской империи… Конечно же, мы должны отдавать себе отчет в различиях между немецкими фашистами и итальянскими фашио: последние все же сохраняли дистанцию между собой и идеологией, хотя, разумеется, от этого черт не переставал быть чертом.
Однажды к Джанкарло ди Сансеверино обратились друзья с просьбой о помощи: им, немецким евреям, грозила гибель. Он помог не раздумывая. Ведь он был рыцарем и романтиком. Спасенные им люди направили к нему других несчастных.
Так началась эта странная история, в которой Джанкарло ди Сансеверино, друг Муссолини, выступал в роли защитника униженных и оскорбленных, помогая немецким и венгерским евреям уходить от преследования гестапо.
Вскоре сложилась целая сеть помощи. Агенты Сансеверино доставляли евреев в тайные сборные пункты, переправляли их в морские порты, откуда судами компании, принадлежавшей Джанкарло, они добирались до Африки и Палестины.
Операция была слишком масштабной, чтобы остаться незамеченной.
Один высокопоставленный друг Сансеверино предупредил его о возможных и, скорее всего, неизбежных последствиях «благотворительности». Джанкарло не внял предостережениям. Наверное, сыграла свою роль и женитьба на красавице Лиз, в которую он был страстно влюблен: она поддержала мужа в трудную минуту.
Вскоре, однако, разыгралась драма – германские войска оккупировали Италию. Друзья тотчас дали знать синьору Сансеверино, что ему с минуты на минуту предстоит встреча с гестапо. Скрыться было невозможно.
Убежденный итальянский фашист-романтик не ждал ничего хорошего от встречи с убежденными немецкими фашистами-рационалистами, которые, как он уже знал, готовились публично обвинить его в предательстве, в измене родине. Его, патриота, страстно мечтавшего о Великой Италии. Загнанный в угол, он покончил с собой. Юная Лиз стала вдовой.
«Но это бы еще полбеды, – проворчал Джо Валлентайн-младший, откупоривая вторую бутылку виски. – Обезумевшие от счастья левые затеяли судебное преследование Сансеверино как врагов Италии и пособников Муссолини. И ни одного свидетеля, готового выступить на стороне защиты. Кто затаился до лучших времен, кто убежал из страны, кто мертв…»
Он уже решил, что возьмется за это дело. Он понял, что судьба дает ему замечательный шанс, сулит волшебный приз. Эта история захватила его. Богатый фашист-романтик, спасающий людей от фашистов. Красавица жена. Любовь и ненависть, тайна и выбор…
«Что скажешь?» – спросил Джо.
«Синьора… – Ермо запнулся. – Могу ли я взглянуть на один женский портрет… я чувствую… то есть мне кажется, что он там, в зале…»
Она без слов поднялась. Он последовал за ней.
«Но эта картина не внесена в каталоги, – сказала она, когда они приблизились к полотну. – Как вы узнали… Это моя бабушка. Ее звали…»
«Софи, – вырвалось у него. – Софья».
Рыжие кудри, голубые глазищи, полуобернувшаяся на бегу, улыбающаяся, счастливо задыхающаяся…
«Софья, – кивнула Лиз. – Как вы догадались?»
Да он не догадался – знал. И понял, глядя на Лиз, что им еще не раз предстоит возвращаться к этому разговору, к этой картине, – будущее вдруг открылось ему со всеми его извивами, весь этот лабиринт, тонувший во тьме злотворной и непроницаемой, на мгновение вдруг осветился, и он проговорил:
«Я берусь за это дело, синьора».
«Лиз, – поправила она. – Просто – Лиз».
«Deal. – Он протянул ей руку. – И еще неизвестно, кому это нужнее».
Впоследствии в своей книге «Европейский рассвет» Джо Валлентайн-младший, рассказывая о «деле Сансеверино», скромно умолчал о том, каких трудов ему стоило побудить Джорджа приняться за это дело. И никакого противоречия тут нет. Да, Ермо принял решение помочь Лиз, но через два дня ему пришлось срочно вылететь в Америку: умер Николай Павлович Ермо-Николаев. Лизавета Никитична осталась одна (Ходню похоронили за год до конца войны). Ушел из жизни человек, так много значивший для Георгия, лишенного отцовской опеки.
Тогда-то Лизавета Никитична и попросила Георгия о том, чтобы он сберег семейные реликвии. Речь шла о нескольких картинах, тетушкином гардеробе и перстне с «еленевым» камнем (считалось, что это окаменевший глаз «еленя» – единорога, – он переходил из поколения в поколение по мужской линии семьи). Рукописи Николая Павловича были переданы в один приличный эмигрантский архив – за исключением тех, которые приобрела Библиотека конгресса. Лизавета Никитична приводила в порядок свои дела, словно предчувствовала смерть. Она умерла спустя четыре года, когда Джордж окончательно обосновался в Европе.
Он вернулся в Венецию, когда левая итальянская пресса развернула настоящую травлю Сансеверино. Была вытащена на свет и опубликована фотография, на которой были запечатлены молодые супруги с благословляющим их брак Муссолини. Лиз была близка к умопомешательству. Она твердила об уходе в монастырь как о решенном деле. Из слуг в доме остался один Франко, которого Джордж называл Фрэнком. За ужином Лиз слишком много пила. Она боялась выходить из дома. Джорджу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы вечером вывести ее хотя бы на галерею. Через полчаса-час она приходила в себя и была способна поддерживать разговор.
Джо Валлентайн-младший считал, что Джорджу необходимо встретиться хотя бы с десятком людей, которые по поручению Джанкарло ди Сансеверино занимались переправкой евреев в Африку. Еще лучше – собрать и обнародовать свидетельские показания тех, кто благодаря Сансеверино спасся от гестапо. Этим и должен был заняться Ермо, тогда как Джо брал на себя американские газеты и журналы, которые нужно было заинтересовать этим необычным делом.
«Джордж, если мы расскажем пресную правду об этом несчастном фашио, просто восстановим ipsissima vox et ipsissima gesta синьора миллионера, это не вызовет интереса у читателей, поверь мне. С этим справится журналист-середняк. Но вывернуть его душу наизнанку, но живописать терзания фашиста, спасающего евреев, но рассказать об их злоключениях на пути из ада, но, наконец, вывести на сцену юную красавицу-жену… А сцена самоубийства? Джордж! Мне жаль, что я не писатель!»
Ермо потом признавался, что испытывал в те дни необыкновенный душевный подъем. Влияло ли на него присутствие Лиз, действовало ли обаяние Венеции, чувствовал ли он охотничий азарт – Бог весть. Он тормошил Лиз, чтобы выйти на след агентов Сансеверино и их подопечных, уточнял маршруты их движения по Германии, Швейцарии, Австрии, Венгрии и Италии, связывался с теми, кто мог бы помочь ему в розыске, – словом, он развил бурную деятельность, которая вскоре начала приносить плоды.
Джо Валлентайн-младший приводит цифры, способные поразить воображение: за пять месяцев неустанных поисков Джордж Ермо встретился с четырьмястами тридцатью двумя свидетелями, посетив двадцать четыре города в одиннадцати странах Европы, Африки и Азии.
«Я и не ожидал, что это будет так интересно, – говорил он впоследствии. – Да что там интересно! Захватывающе! Эти встречи перевернули мои представления о войне и людях».
Его друг Джо тоже не сидел без дела.
Когда Джордж передал ему первые три завершенных очерка о деле Сансеверино – война, страсть, страх, тайна, предательство и преданность, – Джо пустил в ход все свои связи, чтобы опубликовать их в самых престижных американских изданиях. Тщательно продуманная рекламная кампания принесла успех, «которого, конечно, было бы невозможно добиться, – тотчас уточняет Джо Валлентайн, – не будь у нас в руках такого превосходного материала, как репортажи Ермо».
Эти публикации вызвали реакцию в итальянской печати и привлекли внимание Пьетро Эрнини, крупного издателя, который тотчас предложил Джорджу выпустить книгу о Джанкарло Сансеверино в итальянском переводе. Эрнини не скрывал причин интереса к этой истории: превращение аристократа-негодяя в аристократа-героя могло повлиять на общественное мнение Италии в направлении, выгодном для тех, кого третировали за сотрудничество с Муссолини.
