Калипсо (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Это мой первый раз с цветной девушкой», — сказал мужчина.
«Всегда бывает в первый раз», — сказала она. «Измените свою удачу. Не желаете ли дать мне сорок, пожалуйста?»
«О, конечно», — сказал он, — «конечно», — и, достав из заднего кармана бумажник, вытащил пачку банкнот. «Как вас зовут?», — спросил он.
«Си Джей», — сказала она. Она ждала, пока он искал сороковник.
Однажды Джоуи спросил её, может ли она разменять сорокадолларовую купюру (купюры такого номинала в США нет — примечание переводчика). Он чертовски удивился, когда она достала мелочь из сумки. Думал, его бесплатно обслужат, придурка.
«Можешь разбить сотню?»
«Конечно, милый, как тебе удобнее? Двадцатки или десятки?»
Вот в этой же комнате. Иногда ей разрешали пользоваться комнатой в одном из массажных салонов, когда там не было занято обычных девушек. Заходишь туда, зеркала на стенах, бутылочки с маслом разных цветов на полу, и думаешь, что попал в арабский бордель. Этот номер в отеле стоил ей пять долларов за то время, которое ей понадобится, чтобы отсосать у этого чувака и отправить его в путь. Двуспальная кровать и комод, раковина в углу, мягкое кресло у окна, на нём абажур, никаких занавесок. Пять баксов за полчаса максимум. Она занималась не тем бизнесом, ей следовало бы стать владелицей отеля.
«Отсчитаешь сорок?» — спросила она.
«Да, да», — сказал он. «Вы не против однодолларовых купюр?»
«Однодолларовых? Сорок долларов купюрами по одному доллару?»
«Я официант», — сказал он, как будто это всё объясняло.
«Я тоже собираюсь стать официанткой», — сказала она, — «и ждать сорок.»
Он снова посмотрел на неё, потом рассмеялся и сказал: «Извините», — и начал отсчитывать ей сорок долларов, по одной купюре на ладонь протянутой руки. Она слушала, как он отсчитывает деньги, и думала, что этот чёртов дурак будет всю ночь платить ей, так и не приступив к делу.
«…тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять и сорок», — триумфально заявил он. «Надеюсь, это будет хорошо.»
«Всё будет очень хорошо», — сказала она. «Не волнуйтесь. Хотите пойти помыться?»
«Помыться?»
«М-м-м, помойте свой маленький член, милый. Чтобы я оставалась чистой, я должна быть уверена, что вы тоже чистый.»
«Да, хорошо», — сказал он. «Очень хорошо. Да.»
«Это ваш первый раз с проституткой?», — спросила она.
«Нет, нет.»
«Держу пари, это ваш первый раз», — сказала она, улыбаясь.
«Нет, но близко к действительности», — сказал он и подошёл к раковине в углу.
«Но вас никогда раньше не просили помыться, да?»
«О, конечно, да», — сказал он.
«Теперь хорошенько вымойте его», — сказала она и забралась на кровать. Трусиков на ней не было. Она широко раздвинула ноги, решив, что даст ему попробовать бобрик, когда он повернётся, и, возможно, уговорит его на трах за шестьдесят долларов. Впрочем, минет был быстрее. Всё в процентах, подумала она. «Ну давай же, придурок», — подумала она. «Я сказала помыть, а не простерилизовать.» Он повернулся от раковины, увидел её, лежащую с широко раздвинутыми ногами, и, чёрт побери, покраснел!
«Идите сюда», — сказала она, улыбаясь.
У него был маленький белый член, и он сушил его одним из полотенец, когда подходил к кровати. Он всё ещё краснел, маленький лысый хонки (уничижительный термин, используемый в США для обозначения белых людей — примечание переводчика) лет пятидесяти, моргая на неё из-за очков, покрасневший от подбородка до макушки своей лысой бобовой головы.
«Может быть, вы хотите немного этой сладкой киски?», — спросила она, приподнимая бёдра. «Это обойдётся вам всего в двадцать долларов.»
«Нет, нет, всё в порядке», — сказал он.
«Могучая сладкая киска», — сказала она.
«Нет, нет, спасибо.»
«Только минет, да?»
«Да, пожалуйста.»
«Просто нежные губы Си Джей, да?»
«Да, пожалуйста, только это.»
«Ну, ладно», — сказала она. «Садитесь сюда, на кровать. Как вас зовут, милый?»
«Фрэнк», — сказал он.
«Фрэнк», подумала она. «Чёрт, тебя зовут Марвин или Ральф. Я постоянно получаю долбаных Фрэнков», подумала она.
«Может, вы… снимете одежду?», — спросил он.
«Конечно», — сказала она, — «если вы так хотите.»
«Да, мне бы этого хотелось.»
«Вы босс», — сказала она.
Она молча разделась. Он наблюдал за ней, пока она раздевалась. Надев только белокурый парик и туфли на высоком каблуке из лакированной кожи — её рабочий комбинезон для постельных утех, — она вернулась к нему.
«Готовы, Фрэнк?», — спросила она.
«Да, пожалуйста», — сказал он.
Её рот опустился. «Сестра, чёрная женщина, на коленях отдаёт голову.
Тому, кто хочет видеть её мертвой. Разве она не видит, разве она не видит, разве она не читает в его голове? Она рабыня по его воле, и мужчина хочет её смерти. Она точно негритянка, она рабыня, всё ещё в цепях, и белый человек выпорет её…»
Когда они вместе вышли на улицу, дождь всё ещё шёл. Фрэнк, или как там его звали, поблагодарил её за услуги и сказал, что как-нибудь найдёт её снова. Она ответила: «Хорошо, Фрэнк, рада, что вам понравилось.» Они расстались на углу у отеля. Накрыв голову зонтиком, он вышел под дождь. Она подняла воротник пальто на шею, пригнув голову от дождя, и снова начала идти к железнодорожной станции. Было почти три тридцать. Ещё несколько трюков, и можно идти спать. К чёрту Джоуи. У него нет сердца, чтобы послать шлюху на улицу в такую ночь. Что ж, это ненадолго. Я предупредила его, сказала, что, если ты и дальше будешь так со мной обращаться, я расстанусь с тобой навсегда, ты только подожди и увидишь. Он сказал ей: «Если ты меня бросишь, детка, я проломлю тебе голову. Тебя найдут в канаве с черепом, разделённым на две половинки, если ты меня бросишь.»
Конечно, Джоуи, подумала она, но ты просто подожди и увидишь. У меня сейчас двадцать шесть сотен в банке, деньги, о которых ты ничего не знаешь, мужик, все они на сберегательном счёте в центре города, на имя Клара Джин Хокинс, вдали от места прозябания, мужик, не хочу, чтобы ты видел, как я делаю вклад. Пока что двадцать шесть сотен, а будет ещё больше. По двести каждую среду вечером. А завтра я снова буду разговаривать с этим человеком, сяду с ним за ланч, и мы снова будем говорить об этом альбоме. Я скажу ему, что к концу месяца у меня будет три тысячи, а этого вполне достаточно, чтобы его записать, сказал он мне, и тогда ты знаешь, что ты можешь сделать, не так ли, Джоуи? Ты можешь взять свои предупреждения и угрозы и засунуть их себе в…
Позади неё раздались шаги.
Звук, щёлкающий сквозь дождь.
Она повернулась, думая, что это Джоуи приближается. Прищурившись сквозь дождь, она смогла разглядеть лишь кого-то высокого и худого, одетого во всё чёрное. Она поджала губы и издала звук поцелуя.
«Хотите на свидание?», — спросила она.
В ночь прогремели четыре выстрела подряд. Первая пуля прошла мимо неё, но вторая вошла в тело чуть ниже левой груди и убила её мгновенно. Третья пуля пробила ей гортань, а четвертая, когда она, дёргаясь, замертво падала на спину, вошла ей в лицо справа от носа и выбила выходную рану размером с полдоллара на затылке. Её парик упал, когда она рухнула на тротуар. Он лежал на тротуаре рядом с её раскроенным черепом, дождь заливал его синтетические светлые волокна, и размазывал по луже густой красной крови. «Сестра, женщина, чёрная женщина, неужели она не услышит мою песню? То, что она делает таким образом, должно быть неправильно. Поднимите голову, поднимите глаза, пойте слова, сильные слова, сестра, женщина, чёрная женщина…»
5Карелла ненавидел детективные рассказы.
В детективных рассказах никогда не было похорон и поминок. В детективных рассказах жертву застрелили, зарезали, задушили или забили дубинкой до смерти, а потом о ней благополучно забыли. В детективных рассказах труп был лишь средством, чтобы заставить кипеть следственный котёл. В реальной жизни жертвой убийства становился человек, и у этого человека обычно были родственники или друзья, которые устраивали поминки и достойное погребение.
