Все связано - Эмма Чейз

Я поражен.

— Великолепно.

Она заправляет прядь своих светлых волос за ухо, любуясь своей работой:

— Я знаю.

Я замечаю, что один столик выглядит как-то не так. Только хотел прокомментировать, но суматоха в гостиной говорит о том, что кто-то приехал. Я иду, чтобы посмотреть, кто там.

— Гаав, гаааав!

Это Бранжелина2. Также известные как Мэтью и Долорес. Хотите знать, почему такое прозвище? Увидите.

— Отстань от меня, чудовище!

У Мишки вечно стоит на Долорес. В прямом смысле этого слова. Он пытается изнасиловать ее каждый раз, как только видит. Может, он просто извращенец. А, может, просто знает, какая у нее вонючая задница. Может, он инстинктивно чувствует, что она фрик и будет не против зоофилии — я не знаю. Какая бы ни была причина.

Это самая смешная хреновина на свете.

— Мэтью, помоги! Он меня лижет! Пускает на меня слюни!

— Мишка, сидеть!

Появляется Стивен и утаскивает из комнаты возбужденного пса. Ди-Ди поправляет свою одежду — зеленый шелковый комбинезон, с королевско-голубой накидкой в виде пончо, и серебряные шпильки. Это все напоминает мне павлина.

Мэтью тихонько пихает меня в плечо.

— Привет, друг.

— Привет.

Потом в комнату входит Маккензи. Она стала выше по сравнению с прошлым разом, когда я ее видел. У нее длинные светлые волосы, слегка вьющиеся. Она одета в голубые джинсы, кеды и розовый свитер с надписью Yankees. Через месяц ей девять. Еще чуть-чуть и подросток.

Маккензи — это эталон. И это полностью моя заслуга.

Она вежлива, умна, женственна — но не так, как многие девочки любят повизжать при виде паука. Она смотрит по телевизору спорт, не для того, чтобы завоевать внимание какого-нибудь придурка, а потому что знает, что такое дополнительные два очка и технический фол в футболе. Она красит ногти и играет на гитаре. Она уверена в себе. Но добрая. Но самое лучшее это то, что она не будет терпеть оскорблений. Да — вся в меня.

Даже теперь, когда у меня есть свой собственный сын, она была первенцем. Единственной девочкой. Часть моего сердца всегда, всегда будет принадлежать ей.

— Привет, малышка.

Она подпрыгивает и бросается ко мне в объятия. Я кружу ее в воздухе.

— Привет, Дядя Дрю! Не знала, что ты здесь.

— Только что приехал. Мне нравится твоя кофта.

Потом, из холла, слышу голоса Стивена и Александры. Не очень доброжелательные.

— Я же сказала, отправить его в вольер!

— Я собирался, но…

— Собираться — не значит сделать! Надо было сделать это самой, как и все остальное.

— Ты могла бы не включать свой комплекс мученика, пожалуйста?

И так у них последнее время. Все напряженно, натянуто. Мы это все заметили. Такое случается, когда живешь с кем-то достаточно долго, то это начинает действовать вам нервы. И придирки моей сестры совсем не облегчают ситуацию. Но Стивен всегда знал, что она такая, и все равно боготворил ее.

До сих пор боготворит.

Сейчас меня беспокоит его тон. Он кажется уставшим. Вымотанным. Сытым по горло.

Маккензи смотрит в пол.

Беру ее за подбородок и поднимаю личико вверх.

— Как тут дела?

Она вздыхает.

— Напряженно.

Я смотрю в сторону холла.

— Да, это чувствуется.

— Так вот с родителями, — пожимает она плечами. — Не можешь с ними жить, но эмансипация — сложный и дорогостоящий процесс.

Я усмехаюсь.

— Ты ведь знаешь, что мои двери для тебя всегда открыты, так? У меня есть свободная комната, на дверях которой табличка с твоим именем.

Она смотрит на Томаса.

— Тогда Томас останется охранять территорию. А он всего лишь маленький ребенок.

— А ты кто?

На меня уставились голубые глаза — мудрые не по годам.

— Я — старшая сестра.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб. А потом шепчу:

— Эти выходные пойдут им на пользу, я обещаю. Как мини-отпуск. И я поговорю с ними — промою им мозги.

Она слегка улыбается, будто одобряет мою попытку, но не совсем верит в то, что все наладится.

— Хорошо, дядя Дрю.

Подходит Мэтью, не замечающий ничего вокруг, кроме Маккензи.

— Вот, моя девочка!

Она смотрит на него, и с ее лица сползает улыбка. Она задирает свой носик и складывает руки на груди. Чувствуете, как здесь похолодало? Это пренебрежение, исходящее от моей племянницы.

— Мистер Фишер, как приятно снова Вас видеть. Выглядите хорошо.

Мэтью рычит и падает на колени. Не смотря на его рост свыше шести футов, и то, что он сложен, как боксер, выглядит он почти маленьким, когда сталкивается с недовольством моей племянницы.

— Маккензи, ты меня просто убиваешь.

— Уверена, ты даже не знаешь, о чем говоришь.

Он расстроено проводит рукой по своим светло-коричневым волосам.

— Ну, ты же простишь меня?

— Простить Вас? За что? За то, что лишили меня женского общества, пока я росла? За то, что бросили меня прозябать в болоте пенисов? За это я должна простить Вас, Мистер Фишер?

Иметь детей — это заразно, как мононуклеоз. Как только у друга или родственника появляется ребенок, все хотят себе такого же. За ужином в честь Дня Благодарения, через год после рождения Джеймса, Мэтью и Ди-Ди объявили, что ждут ребенка. Что они усыновляют ребенка.

Бранжелина? Теперь понимаете?

После того, как они объявили о своих намерениях, все были счастливы за них.

Ну… почти все.

— Что значит, вы усыновляете ребенка? — спрашивает Фрэнк Фишер, когда сидит за обеденным столом в загородном доме моих родителей на Дне Благодарения.

Все еще держа свою жену за руку, Мэтью поворачивается к своему отцу:

— Что ты имеешь в виду, что это значит? Мы усыновляем маленького мальчика! Документы поданы, и мы ждем окончательного решения, но агентство говорит, что это всего лишь формальность. Ди и я преодолели главные испытания. Ему почти два месяца — он здоровый и замечательный.

Мэтью поворачивается к Эстель:

— Не могу дождаться, мама, когда ты его увидишь.

Эстель светится улыбкой в ответ своему сыну, а в ее глазах появляются слезы радости. Но Фрэнк спрашивает:

— С твоей женой что-то не так? Она бесплодна?

Улыбка Мэтью померкла. Прежде чем ответить, Долорес резко возражает:

— Нет, Фрэнк. Это то, что мы обсуждали с Мэтью с тех пор, как поженились.

Фрэнк вытирает салфеткой рот, бросает ее в тарелку и выходит из-за стола. Сотрясается воздух — как это бывает летним днем, когда светит солнце, но ветер становится сильнее, и вы можете чувствовать, что вот-вот разразится гроза.

— Какого хрена ты хочешь растить не своего ребенка, Мэтью?

Мой лучший друг хмурится.

— Потому что он станет нашим.

— Нет, — возражает Фрэнк, — в том-то и дело, что не станет. Ты понятия не имеешь о происхождении этого ребенка, сколько дерьма у его настоящих родителей. Он может вырасти умственно отсталым, больным — и тебе придется иметь с этим дело всю свою жизнь.

Хотя часть меня подозревает, что мой отец согласен с ним, он все равно пытается немного успокоить Фрэнка.

— Это слишком, Фрэнк. Такое случается редко, если посмотреть на миллионы детей, которых усыновляют каждый год.

Теперь уже я встаю и стараюсь держаться поближе к Мэтью. Потому подозреваю, что вот-вот этот горшочек нахрен закипит.

Внешне Мэтью напоминает своего отца, но в плане личностных качеств он многое перенял от Эстель.

Мало что его беспокоит — он плавится долго. Но когда он взрывается? Это как окончание праздника фейерверков на 4 июля.

Потом Фрэнк делает одну вещь, которая точно разожжет запал Мэтью: он переключается на Ди-Ди.

— Это все твоих рук дело, да? Ты и твоя либеральная новомодная херня!

— Фрэнк, пожалуйста, — тихонько умоляет его Эстель.

— Ты чересчур эгоистична, чтобы отвлечься от своей карьеры, чтобы исполнить свой долг, как жены.

— Мой долг? — кричит Долорес, — Вы в каком веке живете, Фрэнк?

— Год не имеет значения — женщина остается женщиной, а мать — матерью. Только если физически она не в состоянии, хорошая женщина подарит своему мужу детей. И если Вы, юная леди, не в состоянии это сделать, мой сын достаточно умен, чтобы заменить тебя на женщину, которая это сделает.

Привет, дерьмо. Познакомься со своим фанатом.

Мэтью делает шаг вперед. На его лице написано, что он готов припечатать своего отца прямо к профессионально нарисованной фреске на стене моей матери.

— Не смей больше никогда говорить так с ней!

Я хватаю Мэтью за плечо, пытаясь его удержать.

— Давай приятель, пойдем, прогуляемся.

Он отталкивает меня.