Перекресток трех дорог - Мария Вилонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего ему сделается, если запрет нарушит?
– Да ничего, – отмахнулась ведьма. – Что я, зверь, смерти ему желать? С башкой он сызмальства ладить не умеет. Когда проклинала, думала приложить чем по красной роже посильнее, не боле. Так что жив останется, а ежели ему кулаком в глаз кто заедет, – красоты там убавлять некуда. Чего хохочешь?
– Люди говорят, ведьмы с колдунами не в ладу, враждуют. А я бы тебе по весне новую козу уложить на крыше помог бы.
– Странные байки, – улыбнулась старуха. – Что же нам с тобой делить, мерг, по их мнению?
– Работу мы друг у друга отнимаем, мать. – В прозрачных серых глазах искрились лучики смеха. – Не знала?
– Поглядела бы я, как ты зелье желудочное наваришь, колдун. – Старуха смотрела с весельем и хитрой лаской. – Мертвецы тебе такого насоветуют, что и на землю после страшно будет вылить, всё помрёт в округе.
– Получше выйдет, чем если ты обереги, обмотанные птичьими потрохами для надёжности, пойдёшь людям втюхивать. – Ульд в долгу не остался.
Они рассмеялись, стукнули кружками, выпили мёду.
– Веселье весельем, – вздохнула после ведьма, – а работу тебе выполнять надо. Я всё как есть рассказала. Что делать думаешь?
– Есть у меня мысль… – Ухмылка Ульда не сулила лёгкого избавления от проклятия хозяину дома с козой на крыше.
Старуха рассеяно перебирала пять золотых монет, которые отдал ей колдун, пока рассказывал, что решил.
– Много, – хмуро сообщила она. – Тебе нужнее в дороге, мерг.
– Он мне ещё столько же заплатит, – заверил Ульд. – Об этом не волнуйся.
– Неужто сразу понял? – Она пытливо всматривалась ему в лицо. – Раз такие деньги за такую мелочь спросил.
– Если этот остолоп ещё ходит по земле и с людьми говорит по-человечьи после того, как обидел ведьму, то она его не прокляла, а просто поиздевалась, – насмешливо отозвался Ульд. – И мне ли вас не знать, чтобы понимать, что получил он за дело.
Он допил мёд, купил у старухи пару бурдюков в дорогу, а после отправился обратно в деревню. На пороге хозяйка окликнула:
– Как закончишь, буду ждать тебя у болота. Показать кой-чего надо. Иди от деревни на север, там свидимся. И мёд твой туда принесу.
Ульд кивнул, забрал Игви и поспешил закончить работу.
Возвращения колдуна ждать собрались всем поселением. Видано ли дело, мерг пошёл говорить с ведьмой. Местные готовы были увидеть драку, искры пламени у далёкой хижины, услышать брань и ссору. Стояли у дома, пропахшего тухлятиной, за спиной краснолицего хозяина, вытягивались вперёд, жадно скользили по ладной фигуре Ульда глазами. Присутствие остальных жителей колдуну оказалось только на руку. Он шепнул Игви замереть, подошёл, заговорил гулко, серьёзно, мрачно:
– Проклятье твое сильнее, чем мне показалось, хозяин. Но есть способ его снять. Если с третьего месяца осени до конца зимы станешь каждую третью ночь приносить к алтарю, откуда забрали козу, кусок доброго мяса для духов, сможешь по весне переложить на крыше солому. Делать это ты должен вместе с остальными мужчинами деревни, иначе жить вам с ещё одной дохлой козой всё грядущее лето.
Люди в толпе зароптали. Весна – время посевное, забот у каждого в своём хозяйстве немерено, чтобы ещё крыши чужие перекладывать. Кто-то из деревенских назвал краснолицего вором, но на него не шикнули, зашумели и поддержали.
– Ведьма ваша могучая, десятерым самым умелым колдунам с ней не сладить, – продолжал Ульд почти нараспев, словно читал заклинание. – Смотри, не удумай чего нехорошего, худо будет всем, навлечёшь её гнев на деревню: никому не уйти от такой ярости. И вот ещё что. Запрет брать чужое сказан был в сердцах, в злобе. Его не снять до скончания твоих дней. Попытаешься украсть то, что тебе не принадлежит, лежать на этой крыше под вороньими клювами тебе самому.
Мужчина краснел и бледнел попеременно всю речь Ульда. Сжимал кулаки, шарил взглядом по колдуну, будто пытался найти лазейку. Наконец глубоко вздохнул и изрёк:
– Не знай я, что ведьмы с мергами одного вида друг друга не выносят, я бы решил, что вы сговорились за мои деньги.
Серая пелена глаз Ульда сверкнула яростью. Он распрямился, из-под полы плаща показалась рукоять меча. Игви ощерился, утробно зарычал. От добродушного пса не осталось и следа – рядом с колдуном стояло чудище ростом с шестилетнего мальчишку, злое, косматое и, казалось людям, изрядно голодное.
– Ты обвиняешь меня в дружбе с ведьмами, человек? – громом прогремел голос мерга, отчего все притихли и отшатнулись.
– Прости, колдун, – затушевался мужчина. – Переживаю, вот и брежу, как болезный. Исполню всё, что ты говоришь, слово в слово исполню. И злить ведьму проклятую больше не посмею никогда.
Получив монеты, Ульд решил оставить хозяина дома наедине с недовольной толпой. Деревня жужжала за спиной растревоженным ульем: плату за выходку сочли великоватой, виновника признали общим судом, а едва не обрушившийся на головы гнев колдуна оказался последней каплей. Мерга же замучил запах мертвечины, да и Хегги давненько ушла в назначенное место, а в её компании было куда приятней. Колдун неспешно побрёл сквозь дубовую рощу на север, как наказала старуха, с наслаждением вдыхал свежий воздух и слушал заливистый лай Игви впереди.
Ведьма ждала у болота. Чёрная фигура вороном застыла близ воды. Она опиралась на старый посох, устремила взгляд вдаль, но когда пёс подлетел к ней и ткнулся носом в руку, потрепала густую шерсть так спокойно, словно каждый день здесь в это время гладила большую собаку. Ульд подошёл, встал рядом.
– Слушай, – велела старуха. – Ну не чудно́ ли?
Мерг и сам не отводил теперь глаз от болота, хмурился, плотно сжимал губы.
– Что там? Древние жертвоприношения? Курган?
– Могильник, да. – Ведьма посмотрела с тревогой. – Плач я пойму. Вой. Шёпот. Но звуки пира? Их веселье не должно звучать в срединном мире, Ульд, или я совсем из ума выжила?
– Местные знают?
– Дара тут ни у кого, кроме меня, нет. Пока не прибегали жаловаться, значит, и не слышали.
– Здесь есть тропы в Мерг?
– Всё лето ищу – ни одной не почувствовала. Неужели границы и впрямь стираются? Не лгут легенды, колдун?
– Смотря в чём, мать, – с печальной улыбкой отозвался Ульд.
– Понимаю… – Хегги взялась обеими руками за посох, тяжело на него навалилась и тихо сказала: – О горе поют духи, доброго добавляют люди. Жаль, тебе не остаться. По хозяйству бы мне подсобил да отдохнул бы от дороги.
– Теперь мне точно пора уходить, – решил Ульд. – Справишься с ними одна, если вылезут?
– Куда я денусь? Не отдавать же умертвиям деревню на съедение. Дурни они, но мои. Защищу.
Мерг осторожно коснулся костлявой руки и
