Мамонт - Кир Булычев

– Как выйдешь наверх, скажи, что мне уж давно выходить пора. Наверно, несправедливости на свете не осталось, и помирать мне можно. А если осталась, то мне перерыв нужен для свободного обличения.

– Вот сам выберусь, – Гаузе сказал, – тут же и тебе помогу. Только сложность одна…

– Какая же?

– Не сажают у нас теперь за критику. В худшем случае высылают из пределов нашей страны.

– Ну, это еще не страшно, – сказал старик. – Я в другую страну пойду. Может, найду, где режим кровавый.

– В Чили, – подсказал Петр Гаузе. – Там такие люди нужны.

На том и договорились.

Прикрыл за собой Гаузе дверь, пошел дальше по подвалам, все старался путь обратно к древнему правдолюбцу запомнить. Только забыл вскоре. Совсем заблудился, как в лесу, слава богу, привидение Сталина встретилось.

– Я, – говорит Сталин, – тебя поджидаю. Хочу с тобой еще побеседовать. И еще один товарищ с такой же целью тебя ждет.

И пошел Гаузе вслед за привидением Сталина, тот впереди, как слабый источник света.

14

Старый знакомец – человек в железной маске – ждал их, по камере ходил. Камера не маленькая: кровать с матрацем, электрокамин в углу, стол письменный.

– Здравствуйте, – сказал, – товарищ Гаузе.

Сел Гаузе на стул. Железная Маска и Сталин с двух сторон встали.

– Мы вас пригласили побеседовать, – Сталин сказал. – Дошли до нас слухи, что вы здесь не случайно, а с секретным заданием.

– Закрывать лагерь намереваются, – сказала Железная Маска.

– Я приму все меры, – Гаузе сказал.

– Вот этого делать и не следует, – Сталин сказал. – Неразумно. Мы еще пригодимся, слово вам даю.

– Простите, – сказал Гаузе, – с кем честь имею? А то мне вашего лица не видно.

– Берия он, – сказал Сталин. – Лаврентий Павлович. Вы с ним по возрасту не встречались, а жаль. Душевный человек, мой сатрап. Убийца.

– Так вот вы какой! – сказал Гаузе. – Скрываетесь?

– Приходится, – сказал Берия. – Иногда глаз чешется, страшное дело. А не почешешь. А вы, значит, Гаузе. Как же, как же, вашего папеньку мы в тридцать втором из партии вычистили за сокрытие белогвардейского прошлого его мамаши. А вашу тетушку Ирину мы в тридцать седьмом расстреляли за связь со своим мужем, осужденным по пятьдесят восьмой. Я правильно вашу биографию излагаю?

Гаузе только отмахнулся. Чего сейчас старое ворошить. Главнее прекратить все.

– У вас, – сказал он, – никакой надежды. Я все равно вас разоблачу. Лучше сдавайтесь. Ну чего вы ждете?

– Ждем, – сказал Берия. – Ждем и надеемся. Вот, видишь?

Из-под кровати белый телефон вытащил.

Трубку снял. Дал Гаузе послушать.

А там гудок длинный, потом женский механический голос говорит:

– Ждите ответа… Ждите ответа… Ждите ответа…

– Вот и ждем, – сказал призрак Сталина.

– Не дождетесь, – сказал Гаузе. – Ваш телефон с вокзальной справочной соединен.

Засмеялись бывшие вожди. Потом Сталин сказал:

– А ты отсюда живым не выйдешь, потому что от таких, как ты, бесстрашных нам большое беспокойство.

Сказал так, и набросились они на Гаузе.

Ну, с призраком несложно справиться. У него хватка слабая. Берия посложнее противник, только от возраста и долгого сидения силу потерял. Но все-таки двое на одного.

Возились они, возились посреди камеры, а тут в дверь полковник Бессонов заглянул.

– Кончайте, – сказал, – товарищи. Пошли, Гаузе, за мной. Нагулялся. Ох, дела, дела…

И увел Петра Гаузе из рук вождей. А пока провожал до больницы, вслух размышлял:

– Изжили они свое, еще как изжили, новую политику надо вырабатывать. Без них, на твердых, демократических началах единовластия.

Призрак сзади по коридорам плелся, бормотал:

– Отдай его нам. Мы погибнем, ты погибнешь.

– А вот я и не погибну, – огрызнулся Бессонов. – Я вывернусь.

В коридорах пахло гарью, на полу валялись куски штукатурки.

– Как там Левкой с Морозовым? – спросил Гаузе.

– Погиб твой Морозов, вечная ему память, большой писатель и ученый. К сожалению, ничего от него не осталось. И Левкой пострадал…

15

– Где ты был, Петя? – Полина волновалась. – Тут без тебя столько событий, не представляешь!

– Знаю.

– А Левкой на твоем месте лежит. Раненый.

– А мне куда? В общую палату?

– В общей палате репетиция самодеятельности, – сказала Полина. – Там зэки будут песни петь под руководством капитана Левкоя.

– В карцер?

– От карцера ключей не найдут. И дверь туда завалило.

– На улицу?

– Нет, – сказал полковник Бессонов. – Вам, товарищ проверяющий, придется провести ночь в комнате Полины. Я бы сам пошел, да дела. А ты, Полина, не сопротивляйся. Приказ.

Оставил он Петра вдвоем с Полиной.

– Вот какая история вышла, – сказал Гаузе. – Вы меня не опасайтесь.

– Я тебя и не опасаюсь.

В том же большом доме, под крышей, каморка, живет в ней медсестра Полина. Не то заключенная, не то вольная, не то лагерная блядь, не то сестра милосердия.

Кровать девичья железная в углу. Зеркальце на тумбочке, стул, рукомойник, на стенах фотографии кнопками прикреплены. Окошко с решеткой.

– Здесь, на мансарде, слуги жили, – сказала Полина. – Помойся, если хочешь. Я за тебя беспокоилась. Боялась, что засыпало.

– Жаль, что я доставил вам беспокойство.

– Ты здесь человек нормальный, не считая Чапая. Остальных всех передушили.

Вымылся Гаузе с мылом, вафельным полотенцем вытерся.

Полина косынку сняла, волосы начала расчесывать. Волосы рыжие, темные. Красота у нее кошачья, сказочная, гибкая.

Охранник ужин принес. Пайка хлеба двойная, щи почти настоящие.

– Лично от начальника лагеря, – сказал.

Полина ни спасибо, ни звука.

Ушел солдат, Полина, как хозяйка, говорит:

– Хотите почитать перед сном, на тумбочке книжка.

Книжка Сетон-Томпсона про животных, с рисунками.

Вдруг снизу грянуло: 

По долинам и по взгорьямШла дивизия вперед… 

– Это что? – вскинулся Гаузе.

– Самодеятельность. Завтра конец месяца, план выполним, концерт будет. Капитан Левкой старается.

– Он мне сказал, что собакой работал.

– Преувеличивает.

– Я сам видел, как он по следу шел.

– Показуха. Не обращайте внимания. У него же родословной нету.

– С вами связана тайна, – сказал Гаузе.

– Какая уж тайна.

В Гаузе возникло странное трепетание. Вдруг понял в синих сумерках, что наступит ночь и лягут они спать. Вдвоем…

– Ай-ай-ай, – улыбнулась Полина. – У нашего молодого человека появились крамольные мысли. Не рассчитывай на взаимность. Разочаруешься.

– Почему вы так подумали?..

– Ты мне на колени поглядел. Робко, но сладострастно. Как старый генерал.