Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хм…
Сжав пальцы на подлокотниках трона, царь слегка напоказ удивился — с удовольствием подмечая, как у долгобородых на лавках от алчности сдавливает дыхание. Надо полагать: сто пудов чистого золота! Поди, в мыслях уже его не только добыли, но даже уже и поделили.
— Ну, раз такое дело, то и в поход тебе самому идти незачем: поди, найдешь кого толкового вместо себя?
Мстиславский на это лишь почтительно поклонился.
— Главным воеводой в походе велю быть князю Горбатому-Шуйскому; князю Черкасскому — воеводой правой руки…
Бояре и меньшие чины Думы согласно загудели: все согласно старине, знатности рода и местному счету.
— Сыну боярскому Костке Поливанову — воеводой левой руки.
И это тоже было встречено согласием: как в таком деле без царева пригляда? Константин Поливанов уже служил наместником и воеводой в Мценске, проявил себя хорошо… В общем, и местничать не будет, ибо рода захудалого, и достоверные вести будет кому присылать.
— Как сойдет снег и подсохнет земля, желаю сделать смотр войску, что отправится за Камень Уральский.
И в третий раз думцы поклонились правителю на троне, с легкой завистью поглядывая на горделиво расправивших плечи предводителей будущего Сибирского похода — у которых, кстати, как-то разом пропали все одолевавшие их вопросы. Чутко уловив момент, глава Боярской думы с силой ударил посохом о пол Грановитой палаты:
— Следующее дело!..
Встрепенувшись, думной глашатай тут же развернул челобитную от именитых купцов русской гостинной сотни, зачитав жалобу на бесчинства иноземных торговых гостей:
— … в нарушение жалованных грамот Великого государя, царя и Великого князя Ивана Васильевича всея Руси, английские прикащики сами ездят по русским землям, закупаются, вызнают-вынюхивают про торговые пути и товары…
Дослушав мерный речитатив громкоголосого дьячка, грозный властитель небрежно шевельнул пальцами, указывая на окольничего Скуратова-Бельского. Обычного служилого дворянина, что благодаря поистине собачьей преданности и немалой сметливости смог встать во главе страшного Сыскного приказа — который, поклонившись трону и кивнув боярам, охотно подтвердил:
— И месяца не проходит, Великий государь, чтобы возле заповедных для иноземцев городов и иных мест не ловились один-два дознатчика и проглядчика! Из мужиков торговых чужеземных более всего рыскают по нашим землям прикащики англицкие, затем ганзейские и немного голандских, остальные опаску имеют…
Все тем же жестом усадив верного пса обратно, Иоанн Васильевич повел тяжелым взглядом по думцам — может, кто-то желает ему умный совет дать? Таковые тут же нашлись: большой умница и сродственник Никитка Захарьев-Юрьев кашлянул, поднялся и напомнил Великому князю про давнюю челобитную московского купца Суровского ряда Тимофейки Викентьева — в которой тот предлагал устроить Московскую товарную биржу, взяв за пример большой рынок товаров в фламандском Антверпене. Чтобы, значит, бедные иноземные торгаши не маялись, собирая нужный им товарец, а закупались оптом у русских купцов. А дьяки приказа Большой Казны будут писать на орленой бумаге купчие на сделки, заверять их — ну и заодно следить, чтобы все положенные пошлины вносились в казну вовремя и до последней копеечки.
Выслушав родственника, царь для вида огладил бороду, словно бы размышляя, и властно огласил то, что они со старшим сыном Митей решили еще с полгода назад:
— Повелеваю Сыскному, Разбойному и Большой Казны приказам учинить полное и срочное дознание по сей челобитной наших именитых купцов! Сроку даю до Нового года, затем рассмотрим дело еще раз.
И вновь точно уловив момент, князь Иван Бельский звучно долбанул оконечником посоха в пол Грановитой палаты:
— Следующее дело!
За окнами Грановитой палаты зазвонили колокола, знаменуя скорое начало обедни в Успенском соборе.
— Челобитная грамотка от лучших людей града Ярославля: жалуются на обиды и утеснения, что им во множестве учинил наместник Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руссии — воевода князь Андрей Петрович Хованский. С торговых людей мзду дерет нещадно, жалование помещикам и служилым дворянам задерживает, посадским людишкам непосильное тягло назначает, суд творит неправедно и не по Судебнику…
Поперхнувшись на первой трети грамотки, думной служитель преданно уставился на лениво махнувшего ладонью царя — что насмешливо поглядел на насупившегося князя Мстиславского. Нахмурившегося как раз потому, что проворовавшийся наместник был поставлен на Ярославль именно его трудами и заботами.
— Что, бояре, поверим наветчикам на бедного Хованского? Или, может, кто из вас желает прокатиться до него и на месте устроить спрос клеветникам-челобитчикам?.. Али здесь сразу на поруки взять?
Боярская Дума выжидательно молчала, не желая подставляться под царский гнев и насмешки из-за очередного нарушившего крестное целование гедиминовича — зато кое-кто не отказал себе в удовольствии бросить злорадный взгляд на Мстиславского, не доглядевшего за своим назначенцем.
— Ну а ты, Иване, не желаешь заступиться за жадного дурня?
Князь тоже не хотел. Посему, еще немножко поразвлекавшись за счет подданных, синеглазый мужчина огласил с высоты трона свое решение:
— Послать в Ярославль сыскных дознавателей и дьяков приказа Большой казны. Коли написанное в челобитной подтвердится, то Андрейку Хованского заковать в кандалы, и в Москву на правеж. А коли невиновен, тогда всех доносчиков на рудник!
Колокола на звоницах вновь подали голоса, и Великий князь, поймав взгляд главного думца Бельского, коротко ему кивнул.
Дум-дум-дум!
Отстучав положенное число, дальний родственник царя громко, но в то же время важно огласил формулу завершения:
— Великий государь решил, и Дума Боярская о том приговорила!!!
Резко встав и подхватив любимый посох, Иоанн Васильевич покинул палаты, оставляя за спиной разом заговоривших меж собой бояр и окольничих. Чем дальше он шел по переходам, тем больше сгибались его плечи под невидимой, но ой как хорошо ощущаемой тяжестью. Любой государь должен быть аки лев рыкающий, на страх врагам и спокойствие подданным! А что у сорокалетнего льва душа за сыновей болит так, что кусок хлеба в горло не лезет — кто это видит, кто знает? Никто. И потому гнулись его плечи под невидимой ношей, а ноги словно сами собой несли уставшего властителя к белокаменным стенам Успенского собора — своды которого обещали пусть и недолгий, но
