Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

Некоторые странности:

(1) Твой знакомый пишет о генерации «букв» и прибавлении их по модулю 26 к открытому тексту. Так говорили пятьдесят лет назад, когда шифровали с помощью карандаша и бумаги. Сегодня мы говорим о генерации битов и сложении по модулю 256. Твой знакомый — человек старый?

(2) Он пишет о Т как о 54-элементной перестановке. Ничего плохого в этом нет, но «Понтифик» будет точно так же работать с 64, или 73, или 699 элементами, так что проще описать его как n-элементную перестановку, где n — 54 или любое другое целое число. Не понимаю, почему он прицепился к 54. Может, потому что это удвоенное число букв в алфавите — не понятно, какой здесь смысл.

Вывод: автор «Понтифика» серьезно подкован в криптографии, хотя по некоторым признакам смахивает на одержимого старичка. Мне нужно больше подробностей, чтобы вынести вердикт.

— Рэнди, — зовет Дуг Шафто и ведет его в свой салон.

Дверь салона украшена с внутренней стороны цветной фотографией огромной каменной лестницы в какой-то пыльной церкви. Они стоят прямо перед фотографией.

— Уотерхаузов много? — спрашивает Дуг. — Это распространенная фамилия?

— Ну, не то чтобы уж совсем редкая.

— Ты что-нибудь хочешь мне рассказать про историю своей семьи?

Рэнди знает, что, как потенциальный ухажер Ами, будет изучаться очень и очень пристально. Шафто проявляют должную внимательность.

— Что именно тебя интересует? Что-нибудь ужасное? Не вижу особого смысла скрывать.

Дуг некоторое время отрешенно смотрит на Рэнди, потом поворачивается к открытому алюминиевому чемоданчику с немецкой подводной лодки. Рэнди предполагает, что его даже открыть нельзя без подробно составленного плана. Дуг Шафто разложил содержимое на столе, чтобы сфотографировать и внести в опись. На пике своей карьеры Дуглас Макартур Шафто, бывший «морской лев», стал своего рода архивариусом.

Рэнди видит очки в золотой оправе, авторучку, несколько ржавых скрепок. Кроме того, из чемодана, похоже, вынули уйму размокшей бумаги — Дуг Шафто старательно просушил ее и надеется прочесть.

— Во время войны бумага была очень плохая, — говорит он. — Наверное, большая часть растворилась в первые же два дня. А владелец чемоданчика был своего рода аристократом. Посмотри на очки, ручку.

Рэнди смотрит. Водолазы нашли на лодке зубы и пломбы, но ничего, что можно назвать телами. Места, где погибли люди, отмечены твердым инертным остатком, вроде этих очков. Вроде обломков взорвавшегося аэролайнера.

— Так что нам достались лишь несколько листков хорошей бумаги из чемоданчика, — продолжает Дуг. — Личные документы. Получается, что его звали Рудольф фон Хакльгебер. Тебе это имя что-нибудь говорит?

— Нет. Я могу поискать в Сети…

— Я поискал, — говорит Дуг. — Нашел всего несколько ссылок. Человек с таким именем написал в тридцатых годах несколько математических статей. И еще так называются несколько учреждений в Лейпциге и его окрестностях: гостиница, театр, страховая компания. Вот и все.

— Ну, если он был математиком, то мог знать моего деда. Поэтому ты и спросил меня про семью?

— Смотри. — Дуг щелкает ногтем по стеклянной кювете с прозрачной жидкостью. В ней плавает расклеенный и развернутый конверт. Рэнди наклоняется. На обороте конверта что-то написано карандашом, но прочесть не удается, потому что клапаны распластаны в разные стороны.

— Можно? — спрашивает он.

Дуг кивает и придвигает ему пару хирургических перчаток.

— План погружения составлять не обязательно? — шутит Рэнди, влезая в перчатки.

Дугу не смешно.

— Это серьезнее, чем кажется, — говорит он.

Рэнди переворачивает конверт, складывает клапаны и читает:

Лоуренс Притчард Уотерхауз смотрит сквозь пыльное, крест-накрест заклеенное окошко на деловую часть Брисбена. Жизнь не бурлит. Такси ползет по улице и сворачивает к гостинице «Канберра», где живет в основном средний офицерский состав. Такси дымит и воняет — оно работает на угле. Из-за окна доносится строевой шаг — не «бум-бум-бум» солдатских ботинок, а «тук-тук-тук» приличных туфель. Такие туфли носят приличные женщины — местные доброволки. Уотерхауз инстинктивно приникает к стеклу. Зря. Можно прогнать колонну смазливых девиц в такой форме по всем каютам и переходам боевого корабля, и никто не засвистит, не отпустит сальность, не попытается ущипнуть за попку.

Из проулка на главную улицу выворачивает грузовичок и стреляет выхлопом, пытаясь прибавить скорость. Нехорошо. В Брисбене по-прежнему боятся воздушных налетов и не любят громких внезапных звуков. Впечатление, что на грузовичок напала амеба: кузове прорезиненный полотняный баллон с природным газом.

Уотерхауз на третьем этаже коммерческого строения, такого невзрачного, что, кроме четырехэтажности отметить в нем нечего. На первом этаже — табачная лавочка. Остальные пустовали, пока Генерал, потирая ушибленную задницу, не перебрался в Брисбен с Коррехидора и не превратил город в столицу Юго-Западного тихоокеанского театра военных действий. Многие брисбенцы бежали на юг в страхе перед японцами, так что, надо думать, до появления Генерала здесь наблюдался переизбыток офисного пространства.

Уотерхауз давно успел ознакомиться с Брисбеном и окрестностями. Он здесь четыре недели и до сих пор без дела. В Британии его не успевали перебрасывать с места на место. Любое полученное задание приходилось исполнять лихорадочно, пока не пришел очередной совсекретный приказ мчаться любым доступным транспортом для выполнения следующей миссии.

Теперь доставили сюда. ВМФ перебросил через Тихий океан, с одной островной базы на другую на летающих лодках и транспортных самолетах. Уотерхауз в один день пересек экватор и линию смены дат. Однако на границе между Тихоокеанским ТВД Нимица и Юго-Западным — Генерала он словно впечатался в каменную стену. Еле-еле удалось упросить, чтобы его взяли на транспортные корабли сначала в Новую Зеландию, потом во Фримантл. Это был почти неописуемый кошмар: корабли — набитые людьми и прожариваемые солнцем стальные печки; наверх не выпускают, чтобы не засекли японские субмарины. Даже по ночам не удавалось глотнуть воздуха — все отверстия закрывали светомаскировкой. Впрочем, грех жаловаться: другие так добирались от самого восточного побережья Соединенных Штатов.

Главное, что он, согласно приказу, добрался до Брисбена и прибыл с докладом к нужному офицеру, который велел ждать дальнейших приказов. Это Уотерхауз и делал сегодня утром, когда пришло указание явиться в данное помещение над табачной лавочкой — комнату, где множество солдат заполняют на машинке бланки и подшивают их к делу. По опыту общения с военными Уотерхауз знает: дурной знак, что тебе назначили встречу в таком месте.

Наконец его впускают к майору, который занят одновременно еще несколькими разговорами и большим количеством важных бумаг. Отлично: Уотерхаузу не надо быть криптоаналитиком, чтобы понять смысл сообщения — он здесь никому не нужен.

— Маршалл отправил вас сюда, потому что думает, будто Генерал наплевательски относится к «Ультра».

Уотерхауза перекашивает: слово «Ультра» звучит в кабинете куда беспрерывно заходят солдаты и женщины-доброволки. Почти как если бы майор хотел сказать: да, Генерал наплевательски относится к «Ультра», и отвалите, пожалуйста.

— Маршалл боится, что нипы пронюхают и сменят коды. Это все из-за Черчилля. — Майор говорит о генерале Джордже К. Маршалле и сэре Уинстоне Черчилле как о запасных игроках сельской бейсбольной команды. Он делает паузу, чтобы закурить. — «Ультра» — любимая игрушка Черчилля. Винни обожает свою ультрочку. Думает, мы, идиоты, выдадим его тайну. — Майор глубоко затягивается, откидывается на стуле и старательно выпускает два дымовых кольца. Это явная и намеренная инсинуация. — Поэтому все время теребит Маршалла, чтобы тот усилил безопасность, и Маршалл время от времени бросает ему кость, просто чтобы поддержать союзнические отношения. — Впервые майор смотрит Уотерхаузу в глаза. — Вам случилось стать последней костью. Вот и все.

Наступает долгая тишина, как будто Уотерхауз должен что-то ответить. Он прочищает горло. Никого еще не отдали под трибунал за следование приказам.

— В моих приказах сказано…

— Засуньте их себе в задницу, капитан Уотерхауз.

Снова долгая тишина. Майор смотрит в окно, словно собираясь с мыслями. Наконец говорит:

— Запомните. Мы — не идиоты. Генерал — не идиот. Генерал ценит «Ультра» не меньше, чем сэр Уинстон Черчилль. Генерал использует «Ультра» не меньше любого другого командующего.

— От «Ультра» не будет проку, если японцы о ней узнают.

— Как вы понимаете, у Генерала нет времени, чтобы лично вас принять. Ни у кого из штаба тоже. Поэтому у вас не будет возможности объяснить, как надо сохранять секрет «Ультра». — Майор пару раз смотрит на лист бумаги перед собой. Дальше он и впрямь говорит так, будто читает заранее составленное заявление. — С тех пор, как вы здесь появились, о вас несколько раз докладывали Генералу. В те короткие промежутки времени, когда Генерал не был занят более спешными делами, он весьма выразительно охарактеризовал вас, ваше задание и тех умников, которые вас сюда направили.