Криптономикон, часть 2 - Нил Стивенсон

— Что ты умеешь? — спрашивает офицер, когда Гото Денго позволено наконец представиться.

— Я — инженер, — говорит Гото Денго.

— Умеешь строить мосты? Летные полосы?

Офицер слегка размечтался: возвести мост или проложить летную полосу для них такая же фантастика, как построить межгалактический звездолет. Все зубы у него выпали, он шамкает и дважды за предложение замолкает, чтобы перевести дыхание.

— Я построю их, если командиру будет угодно, хотя другие умеют это лучше меня. Моя специальность — подземные работы.

— Бункеры?

Оса жалит Гото Денго в загривок, он с шумом тянет сквозь зубы воздух.

— Я построю бункер, если командир пожелает. Моя специальность — туннели в земле или в скальной породе, особенно в скальной породе.

Офицер несколько мгновений пристально смотрит на Гото Денго, потом переводит взгляд на писаря. Тот отвешивает легкий поклон.

— Твои умения здесь бесполезны, — говорит офицер таким тоном, будто это относится практически ко всем.

— Господин! Я умею стрелять из «намбу»!

— «Намбу» — плохой пулемет. Хуже, чем американские и австралийские пулеметы. Годится, впрочем, для обороны в джунглях.

— Господин! Я готов защищать наш периметр до последнего вздоха…

— К сожалению, нас не будут атаковать из джунглей. Нас бомбят. Из «намбу» самолет не сбить. Когда они придут, то придут с океана. «Намбу» бессилен против морского десанта.

— Господин! Я шесть месяцев жил в джунглях!

— Да? — Офицер впервые демонстрирует интерес. — Что ты ел?

— Личинок и летучих мышей, господин!

— Иди и налови их мне.

— Слушаюсь, господин!

Он распускает старые канаты на веревки, из веревок плетет сети, сети вешает на деревья. Дальше его жизнь проста: с утра он лазает по деревьям, вынимает летучих мышей из сеток. Потом полдня штыком выковыривает личинок из гнилых пней. Ночь стоит в одиночном окопе, полном вонючей жижи. Когда рядом рвется бомба, ударная волна приводит его в состояние шока, настолько глубокого, что мозг полностью отключается от тела; несколько следующих часов оно действует автономно, без всяких указаний сверху. Лишенный связи с физическим миром, мозг крутится вхолостую, как мотор, который лишился ведущего вала и шпарит на полную с открытым дросселем, не выполняя никакой полезной работы, а лишь напрасно себя изнашивая. Обычно он не выходит из этого состояния, пока к нему кто-нибудь не обратится. Потом снова падают бомбы.

Однажды ночью он замечает, что идет по песку. Странно. Воздух чист и свеж. Невероятно.

С ним идет кто-то еще.

Рядом волочат ноги двое рядовых и капрал, согнутый под тяжестью «намбу». Капрал как-то странно смотрит на Гото Денго.

— Хиросиме, — говорит он.

— Вы что-то сказали?

— Хиросима.

— А до «Хиросима»?

— В.

— В?

— В Хиросиме.

— А до того, как сказали «в Хиросиме»?

— Тетка.

— Вы говорили про свою тетку в Хиросиме?

— Да. Ей тоже.

— Что «тоже»?

— Те же слова.

— Какие?

— Слова, которые я попросил вас заучить. Ей тоже их передать.

— А, — говорит Гото Денго.

— Вы всех запомнили?

— Всех родных, которым надо передать ваше послание?

— Да. Повторите.

Судя по выговору, капрал, как почти все здесь, из Ямагути. Лицо скорее деревенское, чем городское.

— Вашим отцу и матери в деревне под Ямагути.

— Да!

— И вашему брату, который… служит на флоте?

— Да!

— И вашей сестре, которая…

— Учительница в Хиросиме, отлично!

— И вашей тетке, которая тоже в Хиросиме.

— И не забудьте моего дядю в Курэ.

— Ах да. Виноват.

— Отлично. Теперь повторите еще раз все послание, слово в слово.

— Хорошо. — Гото Денго набирает в грудь воздуха. Они спускаются к морю: он и еще человек шесть, безоружных, с вещами, в сопровождении капрала и рядовых. Внизу покачивается на волнах резиновая лодка.

— Почти пришли. Повторите мое послание!

— Дорогие мои родные, — начинает Гото Денго.

— Пока хорошо, — говорит капрал.

— Я все время о вас думаю, — предполагает Гото Денго.

Капрал немного обескуражен.

— Довольно близко. Продолжайте.

Они уже у моря. Гото Денго на мгновение умолкает и смотрит, как другие забираются в лодку. Капрал толкает его в спину. Гото Денго заходит в воду. Никто на него не орет — напротив протягивают руки, тянут. Он переваливается через борт на дно лодки, встает на колени. Команда начинает грести. Гото Денго встречается глазами с капралом.

— Это последняя весточка, которую вы от меня получите, поскольку я давно упокоился в священной земле Ясукуни.[2]

— Нет! Нет! Совсем не так! — орет капрал.

— Знаю, вы будете навещать меня и вспоминать с любовью как я вспоминаю вас.

Капрал забегает в воду, пытаясь догнать лодку, рядовые ловят его за руки и тащат назад. Капрал кричит:

— Скоро мы нанесем американцам сокрушительное поражение и с победой вернемся в Хиросиму! — Он шпарит наизусть как школьник — урок.

— Знайте, что я храбро пал в великом бою и ни на миг не поступился долгом! — кричит Гото Денго.

— Пришлите мне крепкую нитку, чтоб починить ботинки! — вопит капрал.

— Армия прекрасно о нас заботилась, мы провели последние месяцы в таком довольстве и чистоте, словно и не покидали Родину! — кричит Гото Денго, зная, что за шумом прибоя его уже почти не слышно. — Мы приняли смерть в расцвете юности, как цветы сакуры из императорского рескрипта, который носили у сердца! Не жаль отдать жизнь за мир и процветание, которые мы принесли народам Новой Гвинеи!

— Нет, все неправильно! — ревет капрал, но товарищи уже тащат его от берега, в джунгли, где голос тонет в какофонии уханья, скрежета, щебета и пронзительных криков.

Гото Денго оборачивается. Пахнет дизтопливом и стоячей водой. Что-то длинное, черное, похожее на субмарину, заслоняет звезды.

— Твое послание гораздо лучше, — говорит молодой парень с ящиком инструментов — авиамеханик, полгода не видевший ни одного японского самолета.

— Да, — вставляет другой, судя по виду, тоже механик. — Оно очень поддержит его родных.

— Спасибо, — говорит Гото Денго. — К сожалению, я понятия не имею, как зовут того мальца.

— Тогда езжай в Ямагути, — советует первый механик, — и выбери первую попавшуюся немолодую пару.

МЕТЕОР

— Трахаешься ты точно не как примерная школьница. — В голосе Шафто сквозит священный ужас.

В углу горит дровяная печка, хотя сейчас только сентябрь. Шафто в Швеции уже шесть месяцев.

Джульета худощава и темноволоса. Она протягивает длинную руку, шарит на ночном столике в поиске сигарет.

— Можешь достать мой утиральник? — Шафто смотрит на аккуратно сложенный казенный носовой платок рядом с сигаретами. У него самого рука короче — не дотянуться.

— Зачем? — Джульета, как все финны, говорит на идеальном английском.

Шафто вздыхает и зарывается лицом в ее черные волосы. Ботнический залив шипит и пенится внизу, как плохо настроенный приемник, ловящий странную информацию.

Джульета всегда задает сложные вопросы.

— Просто не хочу оставлять бардак, когда выдвинусь отсюда, мэм, — говорит он.

Возле уха щелкает зажигалка — раз, другой, третий. Джульета затягивается, ее грудь вздымается, приподнимая Шафто.

— Не торопись, — мурлычет она голосом, вязким от концентрированной смолы. — Куда ты собрался — искупаться? Вторгнуться в Россию?

Где-то по другую сторону залива — Финляндия. Там русские и немцы.

— Слушай, как только ты сказала «искупаться», он съежился, — говорит Шафто. — Значит, скоро выскользнет. Без вариантов.

— И что тогда? — спрашивает Джульета.

— Мы будем лежать на мокром.

— Ну и что? Это естественно. Люди лежат на мокром, сколько существуют кровати.

— К черту. — Шафто совершает героический рывок к носовому платку. Джульета впивается ногтями в одно из чувствительных мест, обнаруженных при детальной картографической съемке его тела. Шафто извивается, но тщетно — все финны очень сильные. Он выскальзывает. Поздно! Дотягивается до стола, роняя на пол бумажник, скатывается с Джульеты и накидывает платок на согнутый шест — единственный флаг капитуляции, которым Шафто когда-либо взмахнет.

Потом некоторое время просто лежит, слушая прибой и треск дров в печке. Джульета отодвигается от него, сворачивается калачиком, избегая мокрого места (хотя оно естественно), и курит (хотя это и неестественно).

От нее пахнет кофе. Шафто нравится тереться лицом об ее кожу.

— Погода не очень плохая. Дядя Отто вернется до ночи. — Джульета лениво смотрит на карту Скандинавии. Швеция висит как вялый, обрезанный фаллос. Из-под нее мошонкой выпирает Финляндия. Восточная граница — с Россией — давно утратила всякую связь с реальностью. Иллюзорный рубеж яростно исчиркан карандашными пометками, фиксирующими попытки Сталина кастрировать Скандинавию. Пометки скрупулезно делает дядя Джульеты. Как все финны, он опытный лыжник, первоклассный стрелок и неукротимый воин.