Без единого выстрела - Андрей Воронин

«Это вам так кажется», — хотел сказать Чек, но промолчал. Он быстро усваивал уроки.

— Так вот, — продолжал шеф. — К чему я заговорил о хакерстве? А заговорил я об этом для того, чтобы ты раз и навсегда уяснил: самодеятельность строго воспрещается. То есть рыться в информации ты можешь беспрепятственно, это даже приветствуется. Глядишь, ненароком что-то интересное откопаешь… Но боже тебя упаси распространять эту информацию без моего ведома — распространять, использовать, продавать и даже трепаться с друзьями за бутылкой водки. Погон мы, конечно, не носим, но не надо обольщаться на этот счет. Мы — спецслужба, и дисциплина у нас суровая. Начнешь выкаблучиваться — вылетишь с работы, да с таким треском, что тебя потом даже в дворники не возьмут. Уяснил?

Чек все уяснил в лучшем виде, но на всякий случай сделал в памяти зарубочку: в приведенном Валентином Валерьяновичем перечне запрещенных действий главным, разумеется, была торговля информацией. Кому, как не Чеку, было знать, что в наше время информация стала самым ценным товаром на свете? Тут маячили какие-то туманные, но весьма заманчивые перспективы, и Чек решил, что дисциплина дисциплиной, а думающий человек должен во всем разбираться сам. Он очень не любил, когда его пытались запугивать, а каменнолицый Валентин Валерьянович, похоже, именно этим и занимался.

Он не торопился с выводами и, тем более, решительными действиями. Он не сомневался, что установленный в его квартире суперсовременный компьютер постоянно контролируется и ревизуется из главного офиса. Для такого виртуоза, как Чек, наглухо закрыть свой винчестер от постороннего вмешательства было бы плевым делом, но он не хотел возбуждать ненужные подозрения. Кроме того, он не хотел рисковать работой, которая ему нравилась и за которую очень хорошо платили — так хорошо, что не избалованный изобилием денежных знаков Чек первое время чувствовал себя настоящим богачом.

Помимо денег, работа давала Чеку возможность круглые сутки заниматься любимым делом. Открывшиеся перед ним горизонты были так широки, что в прежние хакерские времена он и мечтать не мог о подобном.

Каждые полгода ему меняли компьютер, устанавливая взамен морально устаревшего более совершенный. Технический отдел фирмы работал как часы, стараясь держаться на уровне новейших мировых разработок, а порой даже на полшага вперед. С такой техникой Чек чувствовал себя всемогущим и неуязвимым. Она позволяла беспрепятственно проникать в темные омуты защищенных мудреными паролями хранилищ информации и безнаказанно удить там золотых карасей компромата. Иногда он не ложился спать по несколько суток, блуждая в запутанных лабиринтах мировых компьютерных сетей и наугад влезая в чужие банки данных. Порой, когда того требовала работа, он покидал свою комнату и мотался по всему городу, вооруженный компактным ноутбуком, мобильным телефоном и, при необходимости, набором следящей и записывающей аппаратуры, которому позавидовал бы любой шпион. Трудностей в обращении с незнакомыми устройствами Чек не испытывал, поскольку электронику чувствовал спинным мозгом и мог с первого взгляда сказать, для чего предназначена та или иная штуковина и как она работает.

Между делом он путем нехитрых упражнений с клавиатурой своего компьютера узнал, что служба безопасности, в которой он работает, обслуживает концерн «Эра», занимающийся, помимо всего прочего, мобильными средствами связи, телевизионным вещанием и издательской деятельностью. Чек обдумал добытую информацию и счел ее нейтральной: какая разница, на кого работать, если фирма действительно солидная и щедро платит.

Немного позже ему пришлось в корне пересмотреть свое мнение по этому вопросу, и день, когда он это сделал, стал для него началом конца.

Чек проснулся и сел на кровати, спустив босые ноги на пол. Зевая и протирая заспанные глаза, он поднялся, прошлепал к столу и прихлопнул ладонью будильник. Сводящее с ума электронное пидиканье смолкло.

Чек двинулся обратно к кровати, но на полпути спохватился, повернул к окну и с треском раздвинул плотные шторы, впуская в комнату серенький свет, озаривший развороченную постель и заваленный бумагой, какими-то печатными платами, мотками проводов и прочей электронной требухой стол, посреди которого, беззастенчиво вывалив наружу внутренности, красовался новенький компьютер последнего поколения, не выдержавший очередной модернизации и накануне вечером отдавший богу свою электронную душу.

Чек зевнул и выглянул в окно. Погода, как и предрекали синоптики, была мерзопакостной; над Москвой завис очередной циклон, небо обложило глухими тучами, и шел дождь — точнее, не шел, а лупил, как будто копился где-то над Атлантикой годами, а теперь вот, наконец, прорвался.

Прямо под окном, приткнувшись к бордюру под ветвями старой корявой рябины, мокла, дожидаясь хозяина, принадлежавшая Чеку красная спортивная «хонда». Позади нее, почти упираясь в задний борт бессильно отвисшим клыкастым бампером, стояла «победа» зловредного военного пенсионера Курьянова. Курьянов все время норовил подпереть машину Чека так, чтобы тому утром было не выбраться со стоянки. Чеку было невдомек, чем он не угодил пенсионеру, но злой умысел был, как говорится, налицо: Курьянов подпирал «хонду» при всяком удобном случае, и Чеку приходилось по полчаса сигналить, сажая аккумулятор, а то и подолгу барабанить Курьянову в дверь кулаками и даже ногами, прежде чем ядовитый старикан снисходил, наконец, до того, чтобы спуститься во двор и отогнать свою ржавую телегу.

На этот раз Курьянов просчитался: спереди, между бампером «хонды» и стволом рябины, оставался почти метр пустого пространства. Привыкший ездить на неповоротливой «победе» старый хрыч, похоже, был уверен, что этого никак не хватит, чтобы выехать на дорогу, но Чек знал, что верткая «хонда» пройдет там с запасом. Ее строили японцы, а они уже много лет страдали от переизбытка личного транспорта и острой нехватки парковочных мест, так что с маневренностью у японских автомобилей был полный порядок. Когда-то Чеку даже попалась на глаза журнальная публикация, в которой шла речь о перспективной разработке японских конструкторов: автомобиле, где все четыре колеса могли бы поворачиваться на девяносто градусов, так что машина выбиралась бы со стоянки боком, под прямым углом. Интересно, подумал Чек, что бы стал делать Курьянов, обзаведись я таким автомобилем? Удавился бы, наверное, от тоски.

Чек потянул за рукоятку, и тройной стеклопакет бесшумно повернулся на шарнирах, впуская в прокуренную комнату поток свежего воздуха, пахнущего мокрой зеленью и теплым асфальтом. Будильник на столе вдруг ни с того ни с сего тихонечко пиликнул, словно напоминая о себе. Чек выругался, отошел от окна и стал натягивать брюки.

Будильник он заводил только в исключительных случаях, собираясь выйти из дома раньше одиннадцати утра, и ставил его всегда не в изголовье, как это принято у большинства людей, а подальше, на стол, чтобы до адской машинки нельзя было дотянуться, не вставая с постели. Чек давно заметил за своим организмом эту особенность: если будильник стоял в пределах досягаемости, он просто выключал его, не открывая глаз и чаще всего даже не просыпаясь, и продолжал мирно спать до полудня, поскольку привык вести ночной образ жизни. Однажды он проспал назначенную на десять утра встречу с Валентином Валерьяновичем и получил свой первый настоящий нагоняй.

Нагоняй в исполнении шефа выглядел жутковато, и с тех пор Чек предусмотрительно ставил будильник подальше, на всякий случай дублируя его таймером музыкального центра.

Вспомнив о таймере, Чек метнулся к музыкальному центру, но запутался в натянутых до половины брюках и чуть не упал. Он схватился за спинку кровати, чтобы удержать равновесие, и в этот момент в недрах музыкального центра что-то звонко щелкнуло, и установленные в углах комнаты огромные колонки, постепенно набирая мощность, обрушили на Чека водопад ревущих аккордов. Уровень звука стоял на максимуме, и Чек поспешно разинул рот, как это делают артиллеристы, чтобы не оглохнуть в момент залпа.

Изрыгая проклятия, Чек дотянулся до пульта дистанционного управления и торопливо выключил музыку. В наступившей тишине стало слышно, как живший этажом ниже Курьянов старательно колотит в потолок чем-то деревянным скорее всего, ручкой от швабры, которой старый хрыч пользовался при ходьбе вместо трости. Чек поглядел на часы. Было тридцать пять минут шестого. «Старик, небось, навернулся от моей музыки, — подумал он. — Хорошо, что наверху чердак, а то лупили бы сейчас с двух концов — и сверху, и снизу. Ну, чего барабанит? Я ведь уже выключил…»

Он наклонился, уперевшись ладонями в колени, и гаркнул прямо в пол:

— Угомонись, дед! Все уже, все!

Он не был уверен, что Курьянов слышит, но стук прекратился. Чек застегнул штаны и потянулся к лежавшей на подоконнике пачке сигарет, но вовремя спохватился и отдернул руку.