Леди в белых халатах - Альбина Рафаиловна Шагапова

Тебе бы отрубили голову? Сожгли на костре? Лишили руки или ноги? Ты предала меня, Ира, просто так, не от страха за свою жизнь, не за награду, и этот факт ещё противнее, ещё гаже. Все вы – жалкие, запуганные твари. Готовые лизать задницу больному, боясь его жалоб, целовать ноги начальству, лишь бы оно не разгневалось. Вы не медики, вы– медицинские проститутки. Хотя нет, те за деньги торгуют своим телом. Вы– шлюхи, готовые пасть ниц, ради грошовой выгоды – доброго слова со стороны начальства, хорошего отзыва от больного на сайте « Медицина». Прощай, Ирина Петровна, и будь здорова, не кашляй!

С этими словами, хирург встал, и принялся стягивать с себя куртку от костюма, давая понять, что мужчина переодевается, и посторонней женщине делать здесь больше нечего.

И вновь Ирина плакала, сидя на полу в перевязочной. Из коридора потянуло ужином, больные сегодня будут есть гречку, гудела под потолком неисправная люминесцентная лампа, за окном сгущался сумрак, а в груди Ирины, подобно змею, тугими кольцами, свернулось одиночество.

Спасательный круг.

За окном, всеми оттенками жёлтого и красного, бессовестно полыхал отвратительно – великолепный осенний день. Ритка, чья кровать была плотно придвинута к окну, с тоской глядела на качающиеся, облитые золотом верхушки тополей. Золотое на ослепительно – голубом, красиво, завораживающе и недоступно!

Ритка прикрыла глаза, стараясь себя убедить в том, что в ярком сентябрьском дне нет ничего особенного, всего лишь агония природы перед смертью. Ведь весна– это рождение, лето – жизнь, зима – смерть. А осень, стало быть – агония. Так к чему сожалеть? Да и кто знает, может вся эта осенняя мишура лишь за перегородкой мутного оконного стекла кажется такой уж чарующей? А на самом же деле, меж деревьев гуляет колючий пронизывающий ветер, поднимая вверх пыльную, уже начинающую подгнивать, листву? Прямо как наше государственное здравоохранение, на экранах телевизоров – в шоколаде, и современное оборудование имеется, и врачи каждому готовы задницу вылезать, и зарплаты-то медикам подняли, а копни глубже – так найдёшь не шоколад, а кусок засохшего дерьма.

Тяжёлый воздух общей палаты, в котором смешался и дух кишечных газов, и едкая вонь давно – немытых тел, и гадкий запах принесенных кем-то пирожков, давил, отравлял, вызывая нудную, ноющую головную боль.

Находиться долго в бордовых сумерках закрытых век, Ритка больше пяти минут не смогла. Так, она ещё острее почувствовала себя обрубком, бесполезной грудой вонючего человеческого мяса.

– Ну и хрен с этой осенью! – подумала она, распахивая глаза. – Просто не буду смотреть в окно.

То и дело открывалась дверь в коридор, впуская внутрь другие, тоже не самые приятные запахи, хлорки, лекарств, отходов класса «Б». Каждый раз, Ритка с замиранием сердца, с глупой, трепещущей в области солнечного сплетения, радостью ждала, что на пороге возникнет он – её спасательный круг. О, если бы не он, то девушка давно бы погрузилась в мутные холодные, словно осенняя река, воды депрессии. Лишь мысль о Вадиме Сергеевиче держала Риту на плаву, не давала уйти на дно, захлебнуться в своём отвращении к себе. Но в палату заходили не те, многочисленные соседки в бесформенных цветастых халатах, деловитые, шуршащие пакетами, посетители, усталые медсёстры, Риткина мама. Но его, того, кто нужен был сейчас, до слёз, до боли в зубах, до головокружения, до крика, не было. И с каждым днём, Ритка становилась всё мрачнее и раздражительнее. Её бесило абсолютно всё, болтовня соседок днём и рулады храпа ночью, пресные больничные каши, зудящая от неподвижности и отсутствия возможности принять ванну, кожа, тусклый свет под потолком, не позволяющий нормально читать, чугунная батарея, от которой исходило неприятное, навязчивое тепло. Но лидером этого хит-парада раздражителей была её собственная мама.

Несчастье, случившееся с Риткой, мать, от чего-то, воспринимала, как личное оскорбление со стороны дочери, и пыталась показать, что её страдания намного сильнее.

– Я устала, – жаловалась она дочери, усаживаясь на край кровати. – Ты – эгоистка, ни чуть не жалеешь меня! Вот что теперь будет? Что!? Врач сказал, травма серьёзная. Ты можешь остаться инвалидом! Доигралась! Говорила же я тебе! Но ты же меня не слушаешь, вот теперь и получай! Да будь проклят этот алкоголик! Будь проклята эта поликлиника! За что мне такие страдания!

Ритка молчала, чувствуя себя виноватой. Ведь, от части, мама была права. Зачем попёрлась поступать в медицинский институт? Пошла бы в бухгалтера, как мама. Зачем устроилась в государственную поликлинику? Лучше бы в частной клинике уселась, где мамина подруга работает. Нет же, Ритке хотелось быть самостоятельной, независимой от маминой воли, а ещё, хотелось быть поближе к нему, к Вадиму. Встречаться с ним в его кабинете во время обеденного перерыва, наспех пить кофе, а потом заниматься любовью на низкой кушетке, обитой старой, продранной в нескольких местах клеёнкой, вздрагивая от звуков приближающихся шагов. Идти вместе, бок обок по больничной аллее к воротам, а потом по тротуару, вдоль шумной проезжей части к трамвайной остановки. Вадим обещал, что разведётся с капризной стервозной супругой, и двое мальчишек его не удержат, говорил, что только с Риткой ему так хорошо, только с ней он чувствует себя собой, и только она – Ритка Морозова, дарит ему покой и радость. Девушка верила, а что ей ещё оставалось делать? Ведь если любишь, то изволь доверять! А иначе, какая же это любовь?

Их с Вадимом Сергеевичем связь длилась уже несколько лет, с тех самых пор, когда высокий статный голубоглазый преподаватель с брутальной бородкой и густым низким голосом выделил Ритку из толпы студентов. Вадим прибегал в аудиторию взбудораженный, лохматый, ругая пробки и нерадивых автолюбителей, жалуясь на то, что после лекций ему нужно будет ехать на основное место работы – в поликлинику. Вся женская половина аудитории глазела на красавчика – преподавателя, ловила каждое его слово, кокетничала и вздыхала. Однако, Вадим Сергеевич выбрал Ритку, не самую красивую, не самую умную, просто девочку, что, разумеется, вызвало шквал негодования у однокурсниц.

Девушки, обиженные такой несправедливостью, даже объявили Морозовой бойкот на две недели. Вот только Ритку обиды глупых девчонок не тревожили. Она летала на крыльях любви, и всё удивлялась – Неужели бывает столько счастья?

Годы шли, институт, интернатура, защита дипломной работы, свободная вакансия в поликлинике, где трудился Вадим. Рутина рабочих будней, приём больных, их жалобы, порой надуманные, беготня по вызовам в любую погоду и бесконечная, вызывающая приступ мигрени писанина, карточки, журналы, отчёты.

Натянутые отношения с медсестрой Машей – крупной грубоватой девахой, угрюмой и высокомерной, будто бы врач не Ритка, а она. Краткие свидания с любимым мужчиной и его обещания. Возвращение домой, нудные нотации мамы