Снежинск – моя судьба - Борис Емельянов

Случилось это в субботний день, 8 мая 1962 года. Крепко выпив, Сергей Алексеевич вместе со слесарем Березиным – тоже участником войны и тоже нетрезвым – направился в мастерскую, в подвальное помещение школьного здания. Почему-то Школьников пригласил и меня, так что я оказался невольным свидетелем произошедшего инцидента. Вначале Сергей Алексеевич вёл себя спокойно, но вскоре потребовал от Березина водки, считая, что он наверняка где-нибудь припрятал её про запас. Хозяин мастерской сказал, что у него ничего нет. Школьников продолжал наседать на него, не принимая во внимание недовольство Березина. В какой-то момент Сергей Алексеевич подошёл к одному из станков, стал к чему-то придираться, а затем так сильно дернул ручку маховичка суппорта, что она, будучи, видимо, не до конца закреплённой, оторвалась. Березин набросился на него с ругательствами. Школьников, пригрозив ему костылем, двинулся к выходу. Посчитав, что перепалка завершилась, я опередил его, поднялся наверх и, выйдя на улицу через боковую дверь здания, пошёл домой.

Дня через два выяснилось, что, когда Школьников поднимался по ступенькам, Березин стал хватать его за одежду, стараясь досадить своему обидчику. Школьников пытался не обращать на него внимания, но, остановившись на горизонтальной площадке, сильно оттолкнул надоедливого спутника. Тот, потеряв равновесие, скатился вниз, ударившись головой о бетонный пол. В результате, Березин попал в больницу с сотрясением мозга, от которого так и не оправился. Больше его никто не видел, а потом прошёл слух, что его отвезли в Челябинск – в психиатрическую клинику. Несмотря на серьёзность случившегося, дело прекратили, посчитав, что Березин должен был понимать, что своими действиями на крутой каменной лестнице мог причинить инвалиду тяжелейший ущерб здоровью.

В ноябре 1962 года, когда неприятный инцидент почти забылся, Школьников попросил меня зайти на кафедру общественных наук, которой он заведовал. Говорил он со мной как секретарь партийной организации института, задавая вначале довольно обыденные вопросы, но постепенно перешёл к теме, ради которой и была задумана встреча: Сергей Алексеевич предложил мне вступить в партию. Это было совершенно неожиданным для меня, и я, несмотря на его настойчивость, отказался это делать. Я действительно был не готов к такому шагу, так как считал свою комсомольскую нагрузку временной и не испытывал желания стать ещё более зависимым от чьих-то указаний. Школьников, однако, и в дальнейшем не оставлял попыток уговорить меня.

1963 год начался для меня радостным событием: 29 января у нас родился второй сын – Дима. Некоторые неудобства, связанные с теснотой – в маленькой однокомнатной квартире не было даже кладовки, – с лихвой компенсировались тёплой обстановкой в семье. Серёжа в это время находился в Горьком у Люсиных родителей, поэтому семейные заботы не особенно нас обременяли, и оставалось лишь радоваться жизни.

В том году произошло ещё два знаменательных события. Во второй половине февраля, после очередной беседы со Школьниковым, я всё-таки дал согласие вступить в партию и в марте стал кандидатом в члены КПСС, пройдя, как положено, процедуру рассмотрения моего заявления на партийном собрании института, а затем на заседании бюро горкома партии. Одну из трёх необходимых для этого рекомендаций написал Сергей Алексеевич. Я полагал, что кандидатский стаж (по Уставу КПСС на него отводился один год) я буду «отрабатывать» в вечернем институте, так как уже привык к своей работе и не планировал с ней расставаться. Обстоятельства, однако, сложились так, что большую часть этого испытания мне довелось проходить уже на предприятии п/я №150 (НИИ-1011).

Инициатором моего перевода на производство стал главный инженер завода №2 предприятия Юрий Петрович Захаров. В конце марта 1963 года он предложил мне провести занятие с заводскими технологами и конструкторами по выбору оптимальных углов резания инструментов для токарной обработки различных материалов. Я согласился, предупредив, что буду рассказывать о металлах, так как об инструментах для резания пластмасс (о чём заводчанам хотелось бы узнать) мало что можно было почерпнуть даже в специальной литературе. Занятие прошло, как мне показалось, удачно, и через некоторое время Захаров попросил меня провести ещё одно – теперь уже не только о резцах.

Через неделю после этого Юрий Петрович неожиданно приехал в институт и начал уговаривать меня переходить на завод. При этом он сказал, что мне пора уже подумать о кандидатской диссертации, а на заводе такие возможности есть. Я воспринял это предложение как весьма привлекательное, но и из института мне не хотелось уходить. И всё-таки Захаров убедил меня. Спустя недели две я пошел к Тютереву и рассказал о своих планах, отметив, что переводиться буду только по окончании учебного года. Для директора института это было, как я понял, неприятным сюрпризом, хотя он понимал, что препятствовать моему желанию не может, так как положенные три года я отработаю. Понимал он и то, что в институте у меня ещё очень долго не будет возможности заняться диссертацией. Вместе с тем он попросил меня продолжать заведовать кафедрой по совместительству и читать лекции в качестве почасовика. Я согласился.

Уволился я 18 июля 1963 года, проведя после завершения учебных занятий целых полтора месяца не только с пользой для семьи, но и для своего здоровья: с середины июня изрядно надоевшие всем дожди прекратились, наступили жаркие солнечные дни, и я целый месяц почти ежедневно бывал на пляже. Такого блаженного состояния я никогда потом не испытывал…

Глава 2. Заводская наука и другие дела

Работу на заводе я начал инженером-технологом в цехе №201, где изготавливались детали из взрывчатых материалов (ВМ), о предназначении которых я не имел тогда никакого представления. В цехе производилась подготовка продукта, прессование и доводка до нужных размеров изделий путем обработки базовых поверхностей специальными инструментами из бериллиевой бронзы БрБ2. Обработка велась вначале вручную – так называемыми «шарошками», позднее – на специальных сферотокарных станках. Никакой другой материал для этого не применялся, так как бронза в случае встречи с каким-либо металлическим включением в обрабатываемой заготовке не «высекала» опасной для взрывчатки искры.

В соответствии с особенностями производства здание цеха было разделено на несколько отделений, между которыми располагались бронированные двери. Все цеха и лаборатории располагались в девственном лесу на значительном расстоянии друг от друга. Предусматривались и другие меры безопасности: на территорию завода запрещалось проносить спички, папиросы и пищу, входящих на завод – в том числе и женщин – обязательно обыскивали. Необычная процедура несколько угнетала, но пришлось к этому привыкать.

Большинство работников завода были переведены из Арзамаса-16, причём инженерно-технический персонал состоял главным образом из химиков, окончивших институты или техникумы (Казани, Ленинграда, Куйбышева, Дзержинска и др. городов).

Моя работа началась с изучения необычного станка, полученного из Арзамаса-16. Его предполагалось использовать для обработки сферических поверхностей крупных деталей из ВМ, называемых «основаниями». Со взрывчаткой я встретился впервые и поэтому должен был через какое-то время сдать специальный зачёт на допуск к работе с таким материалом.

Упомянутый станок сконструировали специалисты из Арзамаса-16 Зюзяев и Белкин, поэтому он обозначался первыми буквами их фамилий – «ЗиБ-1». Особенность его состояла в том, что почти все его детали были сделаны из цветных металлов. Это, как считалось, давало полную гарантию безопасности обработки на нём ВМ. Документации на станок почему-то не было, поэтому его освоение представляло серьёзные трудности.

Ещё до моего прихода в цех станок этот изучал слесарь участка механической обработки Ю. В. Шевченко. Юлий Васильевич оказался не только прекрасным специалистом, но и замечательным человеком. Неизменно спокойный и доброжелательный, не обделённый добрым чувством юмора, он как-то сразу располагал к себе.

Через пару месяцев заводское руководство решило временно отказаться от использования «цветного монстра», и я переключился на изучение обработки оснований на «обычных» сферотокарных станках. Ничего особенно интересного в этой работе я не находил. Технология, инструменты и специфика обработки повторяли то, что было на аналогичном заводе в Арзамасе-16: изменять что-либо не предполагалось. Тем не менее, вскоре я встретился с Ю. П. Захаровым, и выразил желание заняться изучением оптимальности используемых углов заточки резцов и режимов резания. Не согласиться он не мог, поскольку именно за этим, как я понимал, он и «переманил» меня на завод, полагая, что исследование подобного рода может подойти и для моей кандидатской диссертации. Его предложение выглядело довольно простым и не сулило особых трудностей. Юрий Петрович сказал, что недалеко от 201-го цеха есть небольшое неиспользуемое здание, где можно поставить старый токарный станок, наблюдение за работой которого будет дистанционным, по монитору в другой комнате. Всё необходимое для организации этого исследования он обещал обеспечить в короткие сроки. Такая поддержка меня очень обрадовала, хотя мне сразу показалось, что подготовка всего необходимого для начала этой работы может оказаться не такой уж и простой.