Виртуальная подружка - Светлана Алешина

— А дом на вас оформлен?

— На Сережу. — Она совсем растерялась.

— Но вы ведь с ним были расписаны?

— Да, конечно…

— Тогда, по идее, никаких проблем, по крайней мере с домом, возникнуть не должно. Конечно, при условии, что ваш муж действительно не проиграл все свои деньги. Как вы думаете, кому придется платить по его счетам?

— Господи боже! — лицо Эллы, едва начавшее розоветь, снова превратилось в маску молочного цвета.

Трясущейся рукой она достала следующую сигарету и повернулась к Косте. Тот послушно щелкнул зажигалкой и поднес ее к сигарете. Элла прикурила, глубоко затянулась и прикусила верхнюю губу. Несмотря на бледность, лицо ее было совершенно спокойно, а в глазах не виделось и намека на слезы.

— Господи боже, — повторила она почти равнодушно и подняла на меня свои удивительные, совершенно черные глаза. — Я думала, что смерть Сережи — это самое страшное, что могло со мной случиться. Оказывается, его смерть — это только начало. Все так запутано. Я ничего не понимаю и даже примерно не могу себе представить, что меня ждет.

— Поэтому мы и хотим вам помочь, — сказала я.

— Почему бизнес вашего мужа был оформлен на другого человека? — Сегодня Костя просто не переставал меня удивлять. — Не знаю. — Элла выпустила густой клуб дыма, уперлась локтями в колени и положила голову на открытые ладони.

Зажженная сигарета была в опасной близости от ее густых волос, и мне казалось, что еще чуть-чуть — и они вспыхнут, как пропитанная бензином ткань, но беспокоить Эллу я не решалась.

— Я никогда этим не интересовалась, — не отрывая ладоней от лица, сказала Элла. — Я хотела всего лишь семью. Счастливую семью. Он муж, его забота — деньги. Я — жена, моя забота — дом и его счастье. Какая же я была дура!

— Обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах. Прежде всего надо узнать, было ли это убийство и как много денег проиграл ваш муж. Хотя, если последнее предположение верно, думаю, кредитор сам объявится, и в самое ближайшее время. Если его убили, нужно выяснить мотивы. Полагаю, их наберется не так уж и мало. Вы не знаете, он не собирался переоформить дело на себя?

— Ничего не знаю. — Элла подняла голову, и я поразилась ее неестественному спокойствию и отрешенности. — Извините, я очень устала и хочу побыть одна.

— Конечно… Но вы уверены, что с вами все будет в порядке?

— Разумеется, нет. Со мной уже ничего не будет в порядке. Но вешаться я не собираюсь, если вы это имеете в виду.

— Простите. Пойдем, Костя.

Когда мы выходили, Эллочка по-прежнему сидела на диване, обхватив голову руками. Сигарету она все-таки затушила.

— Знаешь, Костя, — сказала я, когда мы подошли к машине, — что-то я тоже смертельно устала. Сперва эта нервотрепка на студии, потом разговор с Эллой… Пойду-ка я домой. Евгения Ивановича все равно сегодня уже не будет, так что покаянную речь смело можно отложить до завтра. А тебе так и так на студию возвращаться — служебную машину отвозить. Может быть, расскажешь все ребятам?

— Конечно, Ирина Анатольевна, никаких вопросов. Только сперва отвезу вас.

Я даже не стала спорить. Сил не осталось.

Глава 4

Утром я проснулась от тоскливо-тревожных звуков адажио Альбиони. Что ни говори, в самый раз для моего настроения аккомпанемент. Нет, оно мне, конечно, очень нравится — разумеется, адажио, а не мое нынешнее настроение, только слишком прочно засело воспоминание о том, что именно эту мелодию сделали персональным похоронным маршем чуть ли не для все наших генсеков. Кстати, ума не приложу, как этот диск оказался в музыкальном центре, вроде бы с вечера там Боккерини стоял? Может быть, это Володькины каверзы? Так сказать, народный бунт, акция протеста. Он до сих пор не избавился от привычки делать вид, что ненавидит мое пристрастие к классической музыке. Надо же ему, горемычному, хоть что-то во мне ненавидеть. Вот и решил дать мне на собственной шкуре почувствовать, каково ему, бедненькому, приходится — выбрал самое что ни на есть жизнерадостное. Глупые шутки, так ему и скажу.

Впрочем, Володька не виноват, что у меня плохое настроение. Он и так вчера весь вечер вокруг меня прыгал, все пытался дознаться, чего это Иван-царевич невесел, буйну голову повесил. А какое тут веселье, когда мне с утра да на шефский ковер? Я ведь до сих пор не придумала, чем бы смягчить начальнический гнев. Да уж если на то пошло, Кошелеву есть на что гневаться. Не оправдала, так сказать, оказанного доверия. Только я-то тут при чем? Я, что ли, благоверного нашей героини на тот свет отправила? Весь день в ментовке продержала? Только все это детский лепет, даже не отговорки: необходимо было предусмотреть любые ситуации и запастись резервным вариантом. А я наивно понадеялась, вернее, халатно поленилась. Может популярная телезвезда позволить себе такой маленький каприз, как лень? Не может, если не хочет навсегда распроститься со своей популярностью.

Если честно, Альбиони начал меня раздражать. Равнодушно удивившись сему факту, я выползла из кровати, нашла пульт и выключила музыкальный центр. Не хочется мне сегодня музыки, разве что нацистских маршей для поднятия боевого духа. Но решив, что мир к этому еще не готов, по крайней мере, в лице моего супруга, я отправилась на кухню.

Володьки дома не оказалось. Этот факт удивил меня куда больше, чем внезапная мелофобия. Куда же он мог подеваться в такую-то рань? Продолжая недоумевать, я машинально посетила ванную, умылась, почистила зубы и еще раз обошла квартиру. Нет, в кровати он не затерялся и в холодильнике тоже не прятался. Зато я нашла записку на кухонном столе, которая и пролила толику света на сию, покрытую мраком тайну: муж ушел в университет — и кому могло прийти в голову ставить в субботу первую пару?! Ушел пораньше, чтобы успеть занести своему приятелю очередную партию курсовых, написанных для ленивых студентов-тинейджеров с желеобразным коктейлем из пепси, децельных дискотек и ночных клубов, вместо серого вещества под черепной коробкой, а меня будить не захотел — решил дать выспаться. Что ж, спасибо за заботу.

И чего это я такая злая с самого утра? Еще и десяти минут не прошло, как бодрствую, а уже всем досталось: и мужу, и Альбиони, и уж совсем ни в чем не повинным, а даже очень полезным в плане зарабатывания моим Володькой средств к нашему общему существованию студентам. Ох, судьба, судьба, судьбинушка — о двух концах дубинушка! Как же не хотелось мне сегодня на работу! Вообще-то по субботам у нас официально выходной, но мы сами устроили себе этот праздник. Ясное дело: раз вчера набедокурили, будьте любезны сегодня явиться пред темные от гнева очи начальства и ответствовать за свои проступки. Но как же мне этого не хочется! Вот возьму и заболею. Могу я заболеть? Не могу. Чувство товарищества не позволит. Я, значит, буду тут предаваться меланхолии, брызгать во все стороны ядом и оттачивать свой раздвоившийся язычок на даже не подозревающих о таком с моей стороны коварстве Володькиных лоботрясах, а ребятам там одним перед начальством отдуваться придется. Не по совести это, не такому нас классики учили, чтоб им самим всю жизнь ничего, кроме покаянных объяснительных для руководства, не писать!

Уже одеваясь, я вспомнила о вчерашнем разговоре с Эллой. Надо признаться, оставшийся от него осадок тоже вносил щедрую лепту в копилку моего депрессивного мироощущения. Конечно, всегда тяжело и трудно общаться с человеком, потерявшим кого-то из близких родственников или дорогих людей, но к этому обычному и вполне естественному чувству некоторого смущения и словно бы своей вины за случившееся, когда не знаешь, как себя повести и что сказать, примешивалось странное ощущение неискренности, что ли… Или недосказанности? Или так всегда бывает, когда речь заходит о больших деньгах? Или дело в том, что я совершенно не знаю этих людей и вообще с большим трудом представляю себе, как можно любить такого человека, как Сергей. А глядя на Эллочку, можно подумать, что она его просто боготворила. Впрочем, все люди разные. Может быть, она действительно испытывала к нему сильные чувства: могли же у него быть и иные достоинства, помимо умения зарабатывать деньги. Хотя, если честно, в самом конце разговора мне показалось, что она гораздо сильнее переживает из-за возможности остаться на бобах, чем из-за смерти мужа. Или мне это только показалось? Или она просто устала и действительно была уже не в состоянии испытывать никаких эмоций, кроме потребности остаться наедине со своим горем и грядущими проблемами?

Ну что я за человек такой?! У меня своих хлопот дай бог разгрести, а я уже по самые ноздри увязла в очередном потенциальном расследовании. А с чего я, собственно, решила, что это дело вообще надо расследовать? Может быть, это на самом деле просто трагическая случайность? А я понапридумывала себе коварное убийство с пятью неизвестными, человека переполошила, а ей сейчас и так нелегко. Даже мотивы уже нашла, хотя практически ничего не знаю ни о самих людях, ни о круге их общения, ни о сфере деятельности. И все-таки надо заметить, что даже тех сведений, которые имелись в моем распоряжении, было достаточно для того, чтобы, чуть копнув, найти уйму людей, которым смерть Сергея была бы на руку, или сотню причин, по которым его могли убить. Первая, конечно, деньги, а вторая… Вторая — его необычный суровый характер. Если он и с подчиненными и компаньонами вел себя так же, как с женой, то ничего удивительного, если кто-то из них мог посчитать, что на его чашу терпения темперамента и обходительности этого человека уже достаточно. И уж если говорить о личных качествах, то Эллочка — первая в списке жертв его тирании, деспотизма, узурпаторства и чего там еще принято приписывать товарищам с так называемым сильным характером.