Русский самородок. Повесть о Сытине - Константин Коничев

– Уж такой мастер дела не подгадит, и вы, Иван Дмитриевич, всю жизнь меня будете благодарить за этого печника. Звать его Быков Василий Петрович. Может, слыхали?

– Нет. Приводите, сговоримся.

Дворник не обманул. Печник Быков приехал, осмотрел, какая нужна перекладка печей и труб, сговорился о цене, а потом сказал:

– Где-то я вас видел, Иван Дмитриевич…

– Возможно, у Шарапова в лавке?

– Нет, я туда не ходок. Новые книжки нам не годны, а старых у Шарапова не вымолишь. А вы не бывали у нас в молельне, на Преображенском?

– Захаживал как-то…

– Ну вот я вас там и видел.

– А вы там свой человек? – спросил Иван Дмитриевич, почуяв в голосе печника знакомые нотки.

– Я там главный начетчик, беспоповский архиерей, что называется.

– Вот как! Так, значит, это вы? Ну, тогда я вам не указчик. Верю – худо не сделаете.

– Не испорчу, Иван Дмитриевич, не испорчу…

Пока он работал, в большой комнате загудели плоские печатные машины, книжные и картинные листы укладно ложились в стопы. Быков заглядывал и, причмокивая языком, восхищался:

– До чего дошли, до чего дошли! Посмотрел бы Иван Федоров либо Мстиславец, вот как ныне-то стали печатать!..

Кормился печник-старовер у Ивана Дмитриевича за одним столом, но из своего блюда и своей ложкой. Доставал из кармана широкодонную чашечку, вытирал платком, но чаю не наливал, а пил кипяток без сахара.

За работой он ни с кем не разговаривал, а, о чем-то думая, тихонько напевал псалмы на всякие лады и гласы.

Получив расчет, не отказался печник и от надбавки «на свечи Преображению», поблагодарил Сытина, а Сытин поблагодарил его за отличную работу. Расставаясь, не мог начетчик удержаться, чтобы не сказать новоявленному издателю несколько напутственных слов:

– На большую дорогу, Ванюша, ты выходишь. Славный путь, милостью божьей, избрал. Посеешь нивушку широкую, обильную. Умненько дело веди: на поле раздольном разны цветики растут да цветут. С одних цветочков пчелы мед собирают, а на других змея яд находит. Догадывайся, чего говорю. Шагай, не спотыкайся, нагрешил – покайся, только не попам-прощелыгам и тунеядцам, а ко стопам божьим припадай. Пусть от нивы книжной будет красота благоухающая, и чтобы цвела она и не увядала. При неудачах не падай духом, помни, что было и что стало: а было пусто, стало густо. Работай пуще, будет еще гуще!.. Но жизнь-то наша, Ванюша, что утренняя роса: солнце взойдет – роса пропадет. Вот и вся премудрая философия. А богатство? Зачем оно? Кому для баловства – это тлен, а кому для разворота дела – это в наследство народу. Кто после нас жив будет, тот и спасибо скажет. Есть у меня дружок в Нижнем Новгороде, страшенный богач, мельник, Бугров. Главный в секте староверов, так вот он столь к своим несметным богатствам хладнокровен, ведет себя яко нищий: чашка, ложка да синяя подушка всегда при нем, куда бы ни пошел, куда бы ни поехал… И больше ему ничего не надо.

– Знаю, слыхал про Бугрова, – сказал Сытин. – Спасибо за ваши пожелания, но я с Бугровым не одной масти, и не одной колоды. Он – король червонный, а я пока даже не валет.

– Господи прости тебя, с чем ты человека равняешь, с картами сатанинскими, нехорошо, Ванюша, нехорошо. После таких слов надо трижды уста перекрестить…

Расстались они тепло, дружески и надолго остались друзьями. И когда Сытин поднимался все выше и выше, старовер-печник, он же «беспоповский архиерей», частенько приезжал к нему на Валовую и Пятницкую пофилософствовать и попить из своей посудинки кипяточку без сахара…

Рост начального образования в деревне стал благодатной почвой для деятельности издателей. Сытин понял, учел и использовал это отрадное явление.

Производство новых лубочных литографий-картин для народа в это время так развилось, что образованная публика стала проявлять повышенный интерес к этому способу сближения с народом.

В 1882 году в Москве состоялась художественная выставка. Искусствовед академик М. П. Боткин, возглавлявший художественный отдел выставки, пригласил Сытина в ней участвовать.

Это приглашение было признанием лубка, как явления, как средства просвещения, нужного народу. Сытин с радостью откликнулся на просьбу Боткина, представил лучшие образцы картин, выпущенных в свет за последние годы. Раздел сытинского лубка на выставке был наиболее привлекателен для самой широкой публики. Это было и полезной рекламой для дальнейшего развития дела. Сытин получил диплом и бронзовую медаль за отлично исполненные картины.

С каждым днем художественная выставка пользовалась все большим успехом. Посетители заполняли залы. Иногда перед сытинскими литографиями создавалась толкучка…

Вот густая толпа полукругом перед картиной «Песня о патоке с имбирем». Изображен в центре торгаш-лотошник, продающий сласти – патоку с имбирем. Вокруг него мужики, волосатые, бородатые, в колпаках, в полосатых штанах, в лаптях; босоногие бабы, все в разных позах, веселые, нарядные.

Зрители на выставке, особенно деревенские, любуются картиной, находят в ней что-то достоверное и даже пальцем тычут, приговаривая:

– Этот, гляньте-ко, с рукавицей за кушаком, на нашего пастуха смахивает.

– А этот точь-в-точь пономарь от Николы с погоста…

Бойкий грамотей из толпы начинает читать нараспев, скороговорочкой, хоть пляши под его чтение. В другом месте можно бы, пожалуй, поприплясывать, поелозить лаптями по укатанной улице или по белому мытому полу.

Вот варена с имбирем,Варил дядя Симеон.Вот медова с имбирем,Даром денег не берем.Собирайтесь, тетки, дяди,Вареную покупать,А я буду, на вас глядя,Веселую распевать.Все сходитесь песню слушатьДа медовку мою кушать.Вот явился дядя Влас,Почин сделал первый раз.Прибежал за ним Увар,Спотыкнулся и упал.Припожаловал Назар,Покупателей созвал.Пришел дядюшка Егор,Пошел патоке разбор.Пришла тетушка Ненила,На грош патоки купила.Пришел дядюшка Мартын,Дал за песню мне алтын.Пришла тетушка Арина,Ела патоку, хвалила.Пришел дядя Елизар,Пальцы, губы облизал.Пришла тетушка Аксинья,Ела патоку насильно.Налетел дядя Борис,С ним за патоку дрались.Пришел дядюшка Вавил,От медовой так и взвыл.Разлетелся дядя Прохор,Не попробовал, заохал.Пришел дядюшка Абросим,Рассердился, деньги бросил.Пришел дядюшка Федул,Только губы он надул.Пришел дядюшка Устин,Свои слюни распустил.Вот так дядя Симеон!Всякий скажет – молодец,Всю распродал с имбирем, —Тут и песенке конец.

В таком же духе, с прибаутками да с песнями, были не десятки, а сотни разных картин на вкус деревенских зрителей и покупателей.

Интеллигенция, искавшая в мужике опору и желавшая ему всяческих благ, тоже не отворачивалась тогда от таких лубочных произведений, видела в них выражение народного духа, его потребность позабавить себя, облегчить хоть чем-нибудь свою нелегкую крестьянскую участь.

Были на выставке и картины с народными песнями: «Во лузях, во лузях, во зеленых во лузях», «В селе малом Ванька жил, да Ванька Катьку полюбил», – и с такими прощальными, унылыми песнями, как «Куда ты, друг мой, уезжаешь на тот погибельный Кавказ».

Была картина и на стихотворение Пушкина: «Под вечер, осенью ненастной, в пустынных дева шла местах».

Некоторые картины-листовки на этой выставке носили познавательный характер. Хотя уже и существовала четверть века николаевская железная дорога между Москвой и Петербургом, однако даже вблизи от нее – а что говорить о далеких, за тысячи верст отдаленных углах, – «глазастый пыхтун» – паровоз считался силой дьявольской. И одной из самых ходовых листовок, опять-таки с простым, ясным рифмованным текстом, была «Железная дорога»: дымящий паровоз выводил вагоны из-под вокзального прикрытия, а под рисунком такой текст:

…Небывалая краса, —Это просто чудеса.В два пути чугунны шины,По путям летят машины…Закипит вдруг самоваром,Фыркнет искрами и паром,Плавно мчится, не трясет —Словно вихрем понесет.Скородвижно, самокатно,Посмотреть весьма приятно.Что за дивная загадка:Отчего сильна лошадка? —Оттого так здорова,Не овес ест, а дрова…До чего народ доходит, —Самовар в упряжке ходит!..

Сытин на этой выставке лишний раз убедился в том, что распространение среди малограмотного и неграмотного народа печатных иллюстраций с доходчивым текстом является делом не только выгодным, но и благородным, общественно полезным. Прийти к такому выводу и оценке своего дела было не так трудно. Ведь что знал, что видел, где бывал житель русской деревни? Два «общественных» заведения: церковь и кабак – и такую пустоту в своей избе, что от лихого недруга можно было ее «запирать» веником в скобу или деревянной лопатой впритык. И никто не заглянет: взять там нечего и посмотреть не на что. Крестьянин того времени не знал ни книг, ни газет, ни журналов, ни календарей. Разве забредет в деревню с поводырем слепой старец, споет что-нибудь о непорочном зачатии девы Марии; да еще, собравшись вечерком при свете лучины, мужики, чередуясь, расскажут сказки-вранины. Вот и вся «культура». В таких условиях появление лубочного «простовика» и литографской картины в духе того же народного лубка было делом добрым и полезным. И на Всероссийской художественно-промышленной выставке не случаен оказался интерес к сытинскому разделу.