Новые Мученики Российские - М Польский

Здесь неоднократно производились аресты - лиц, якобы, манифестировавших в пользу подсудимых (демонстранты в пользу обвинения встречались, понятно, очень благосклонно). Хозяевами в зале были, собственно, "командированные" посетители. Их всегда было очень много. Остальная публика сидела, обыкновенно, молчаливая, приниженная, только тоскливыми лицами, да не всегда сдерживаемыми слезами, выдавая свое глубокое затаенное волнение.

"Введите подсудимых", - распорядился председатель.

Среди мертвой тишины из самого отдаленного угла зала показалась процессия. Впереди шел Митрополит, в своем облачении, с посохом в руке. За ним - епископ Венедикт. Далее - прочие духовные лица, а за ними остальные подсудимые.

Публика, завидев Митрополита, встала. Митрополит благословил присутствовавших и сел.

Начался бесконечно утомительный формальный опрос подсудимых (имена, фамилии, возраст, судимость и т. д.), занявший весь день.

К чтению обвинительного акта было приступлено лишь в понедельник, 12 июня.

Каким образом большевики создали обвинение против Митрополита и др. обвиняемых. Очень просто. В их распоряжении были десятки отдельных производств, возникших по поводу отдельных же эпизодов, имевших место при изъятии ценностей в разных петроградских церквах и в различное время. По возникновении надобности в создании данного дела - все эти производства "сшили" в единое целое (в переплетном смысле), и все события, в них изложенные, были объявлены результатом злонамеренного подстрекательства со стороны "преступного общества", состоявшего из Митрополита и др. лиц, {40} главным образом, членов Правления О-ва петроградских православных приходов.

Обвинительной формулой Митрополиту вменялось в вину то,

а) что он вступил в сношения и переговоры с сов. властью в Петрограде, имевшее целью добиться аннулирования или смягчения декретов об изъятии церковных ценностей, б) что он и его сообщники находились при этом в сговоре со всемирной буржуазией и в) что, как средство для возбуждения верующих против сов. власти, те же обвиняемые избрали... распространение среди населения копий заявлений (указанных выше), Митрополита в Комиссию Помгола.

Эта формулировка сама за себя говорит. Достаточно обратить внимание на то, что объявляется преступным факт вступления в переговоры с сов. властью, - переговоры, к тому же возникшие по ее же инициативе и закончившиеся соглашением.

По оглашении обв. акта трибунал перешел к допросу подсудимых по существу предъявленного к ним обвинения.

Первым был подвергнуть допросу Митрополит.

В течении ряда часов (12 и 13 июня) обвинители и судьи осыпали его вопросами, на которые он, абсолютно не волнуясь и ни на миг не теряясь, давал своим ясным, спокойным голосом короткое, категорически, исчерпывающее и не допускающие разнотолкования ответы.

Допрос Митрополита велся, главным образом, в трех направлениях: а) в отношении Митрополита к постановлениям Карловацкого Собора (об этих постановлениях, вообще, говорилось в процессе очень много, - едва ли не больше, чем о самом изъятии б) об отношении Митрополита к декретам об изъятии церковных ценностей и в) об упомянутых выше двух заявлениях Митрополита в Помголе.

По первому вопросу Митрополит ответил, что постановления Карловацкого Собора ему неизвестны, - ни официально, ни приватно.

По второму вопросу Митрополит заявил, что он считал и считает необходимым отдать все церковные ценности для спасения голодающих. Но он не мог и не может благословить такой способ изъятия ценностей, который, с точки зрения всякого христианина, является очевидным кощунством.

Но центр тяжести - в отношении личной ответственности Митрополита заключался в 3-м вопросе. От него домогались неустанно указаний - путем разнообразнейших и коварнейших вопросов - кто, в действительности, был вдохновителем или редактором заявлений, поданных в Помгол. Ему весьма {41} прозрачно внушалось, что назови он "редакторов" или даже отрекись только от содержания своих заявлений, - и он будет спасен.

Мы склонны думать, что эти соблазнительные внушения были в известной степени, искренними.

Большевики отнюдь не стремились во что бы то ни стало убить Митрополита. Они даже наверно предпочли бы уничтожить его морально. Митрополит, расстрелянный за стойкость своих убеждении, - это имело бы свои "неудобства". Наоборот, Митрополит, раскаявшийся, приведенный к повиновению, униженный, морально развенчанный и "милостиво" пощаженный такой результат был бы гораздо заманчивее и для сов. власти, и, тем паче, для стоявшей за ее спиною в этом деле "живой церковью".

Это было настолько очевидно, что и участники процесса, и даже публика как-то особенно настораживались каждый раз, когда Митрополиту предлагались вопросы по этому предмету. Что сов. власть ведет здесь "игру" на жизнь или смерть, - это сквозило и в тоне, и в редакции вопросов. Но, увы, в этой игре у сов. власти не оказалось партнера. Митрополит, как бы не замечал протягиваемых ему "спасательных кругов" и, глядя прямо в лицо трибуналу, твердо и неизменно отвечал: "я один, совершенно самостоятельно, обдумал, написал и отправил свои заявления. Да, впрочем, я и не потерпел бы ничьего вмешательства в решение таких вопросов, которые подлежали, исключительно, моему ведению, как архипастыря". При этих ответах в голосе Митрополита замечался даже некоторый оттенок властности, - вообще, ему совершенно несвойственный.

После этого - для него лично все было кончено. Предстоявшая ему участь окончательно определилась. Всем присутствующим было ясно величие души этого человека, который своей монашеской рясой, своим собственным телом закрыл от большевиков своих товарищей по несчастью.

Митрополиту было объявлено, что допрос его окончен. С тем же невозмутимым спокойствием, со светлой улыбкой на устах, Митрополит, среди вздохов и сдержанных рыданий в публике, - возвратился на свое место.

Нужно отметить, что один лишь обвинитель Смирнов пробовал (в начале допроса) держаться свойственного ему издевательского тона в отношении Митрополита.

Со стороны защитника Гуровича не замедлил, однако, последовать резкий протест по этому поводу. Защитник заявил и Смирнову, и трибуналу, что каковы бы ни были их личные верования и убеждения, никто не имеет права так третировать человека, к которому питает благоговейное уважение все население {42} Петрограда. "Мы знаем, что вы можете расстрелять Митрополита, - сказал защитник, - но вы не можете ни оскорблять Митрополита, ни допускать этих оскорблений, и всякий раз, как это случится, защита будет неустанно протестовать".

Протест защиты был поддержан аплодисментами публики. Председатель трибунала грубо оборвал публику, но, очевидно, какие-то закулисные меры внушения были кем-то, власть имеющим, приняты в отношении Смирнова. По крайней мере последний, в дальнейшем допросе Владыки, держал уже себя - со стороны формы - сравнительно прилично.

Неизгладимое впечатление оставил также допрос архим. Сергия. Звучным, решительным голосом отвечал он на сыпавшиеся на него, как из рога изобилия, вопросы. Он не позволял "допросчикам" злоупотреблять своим положением. Система допроса в сов. суд заключается, между прочим, в том, - чтобы по одному и тому же предмету предлагать бесконечно повторявшиеся вопросы, слегка варьируя форму их. Грубый прием, рассчитанный на то, чтобы легче "сбить" допрашиваемого, О. Сергий неумолимо пресекал эти попытки, заявляя резко и определенно: "я уже на этот вопрос ответил и повторять свои ответы не желаю". Он не допускал со стороны трибунала и обвинителей обычного издевательского тона в отношении допрашиваемого. Так, Смирнов, поставив сначала о. Сергию ряд вопросов о его происхождении, воспитании и прошлой деятельности, - обратился к нему напоследок с вопросом: "Как же Вы оказались в монахах, по убеждению?". О. Сергий выпрямился во весь свой высокий рост, оглядел Смирнова с ног до головы уничтожающим взглядом и бросил ему в ответ: "Послушайте, Вы по-видимому, не понимаете оскорбительности Вашего вопроса. Я Вам отвечать не буду".

Архимандрит Сергий был привлечен к делу в качестве одного из товарищей председателя злополучного общества петроградских православных приходов. Он отрицал (и это вполне соответствовало действительности) утверждение, будто бы, Правление занималось политикой: лично же себя объявлял совершенно солидарным с Митрополитом.

Председатель того же правления, проф. Ю. П. Новицкий, в своих объяснениях подробно охарактеризовал деятельность правления, доказав рядом неопровержимых данных, что деятельность эта вращалась, исключительно, в круге вопросов церковноприходского быта.

Бывший юрисконсульт Лавры, И. М. Ковшаров, с первой же минуты процесса, ясно предвидевший его неизбежный финал, {43} - давал на поставленные ему вопросы хладнокровные, меткие по смыслу и часто едкие по форме ответы.