Дивен Стринг. Атомные ангелы - Михаил Харитонов

Кисса заимела этот комплекс во время занятий альтернативно-органическим вегетарианством, когда апельсиновый сок и шампиньоны составляли основу её диеты. От приобретённого тогда же отвращения к апельсиновому соку — после года употребления он казался ей похожим на бычье дерьмо — она, впрочем, уже освободилась, прыгнув со второго этажа своего особняка в специально подготовленную яму, заполненную апельсиновым соком, разведённым с бычьим дерьмом. Символизация сублимата репрезентации обошлась ей всего лишь в перелом лодыжки, к тому же закрытый, да ещё лёгкое сотрясение мозга. Зато комплекс сняло как рукой. Но неутомимая доктор Кукис на этом не успокоилась: чувство вины перед шампиньонами тоже нуждалось в радикальной терапии.

Кисса Кукис очень ответственно относилась к своей профессии и свято верила в принцип "врач, исцелись сам". Для того же, чтобы исцелиться, требовалось первоначально заболеть. И маленькая отважная женщина (полуиндианка-полукитаянка, уроженица Аляски) старательно прививала себе разнообразнейшие комплексы и фобии.

Она как раз изучала рецепты жульенов, когда зазвонил телефон. Трубка, предусмотрительно обёрнутая в пластик, лежала в той же луже, так что прерывать процедуру Киссе не пришлось.

Звонила её пациентка, детектив Люси Уисли.

— Кисса, дорогая, — выдохнула она в трубку, — мне нужно с тобой посоветоваться.

— Конечно-конечно, — радостно откликнулась доктор Кукис, — приезжай скорее.

— Я, собственно, стою у двери, — вздохнула трубка. — Может быть, ты откроешь?

— У тебя есть ключ, — напомнила Кисса. Она всегда давала своим пациентам ключи от дома — это устанавливало доверие между врачом и пациентом, а доктор Кукис считала доверие не менее важным фактором, чем любовь и ответственность.

— Ой, я забыла, — извинилась Люси. — В смысле, ключ где-то забыла.

— Невротическое вытеснение! — обрадовалась Кисса. — Ура! Кажется, у тебя серьёзные проблемы!

— Так и есть, — вздохнула Уисли.

Перспектива немедленно заняться любимой работой привела психоаналитика в восторг. Она гордо вскинула голову и треснулась стриженым затылком о днище кровати.

Люси открыла дверь голая мокрая узкоглазая женщина, слизывающая с плеча собственную кровь. Кроме того, от неё резко пахло мочой — зато на лице сияла солнечная улыбка.

— Этот удар был последним штрихом! — заявила она. — Отныне шампиньоны для меня ничего не значат!

— Ты умница, — на всякий случай сказала Уисли. Она не помнила, что именно связывало Киссу с шампиньонами, но боялась показаться невнимательной.

— Проходи, проходи… Понимаешь ли, — доктор Кукис приложила к разбитому затылку мокрые, холодные розовые трусики, — я разработала отличный способ борьбы с чувством вины перед грибами. Отождествление с грибом, потом растождествление. Отождествлялась я под кроватью, что символизирует пребывание в мицелии…

Люси украдкой зевнула, по-детски заслонив рот ладошкой. Она не была специалисткой в области экстремального психоанализа и не очень хорошо понимала революционные идеи Киссы. К тому же у неё была профессиональная проблема, которую надо было решить как можно скорее.

— …символика урины связана с подземными водами, — увлечённо рассказывала доктор Кукис, уже в гостиной, обтирая своё маленькое тело сдёрнутой со стола скатертью, — а удар затылком просветляет и выводит из царства мёртвых в царство живых, это классическая символика рождения спиной вперёд, об этом много сказано Юнгом, Элиаде и Вуди Алленом…

— Ну так у тебя всё получилось? — почти невежливо перебила детектив, без приглашения устраиваясь в кресле.

— Да, всё просто отлично! — засияла психоаналитик. — Сегодня же напишу статью для "Психоаналитического обострения" и зашлю рекламу в рассылки. Это настоящая научная работа, экспериментальная, а не выписывание цитат из чужих книг. Так что у тебя стряслось?

— Да так, ничего особенного. Нужно составить психологический портрет преступника.

— Всего-то? — огорчилась доктор Кукис. — Ну ладно, валяй.

Она сорвала с окна занавеску, завернулась в неё и легла на пол, головой к окну. Так ей лучше работалось.

— Насколько я понимаю, это маньяк, — осторожно начала Уисли.

— Он убийца или просто садист-извращенец? — уточнила Кисса.

— Не знаю, — пожала плечами Люси. — Может быть, он ещё ничего не сделал.

— Плохо, — встревожилась доктор Кукис. — Которые ничего не сделали — те самые опасные. Мало ли что им придёт в голову. Как ты на него вышла?

— Это он вышел на меня. Он звонит мне по мобильнику и говорит два слова. "Каки-завоняки".

— Всё ясно, — профессионально отреагировала Кисса. — Это белый гетеросексуальный мужчина от тридцати до тридцати семи лет, с высоким IQ, воспитан в протестантской семье, без отца, с авторитарной матерью, помешанной на гигиене, испытывающий хронический недостаток любви и доверия.

— Ты настоящая профи, — восхитилась Уисли. — Но как ты обо всём догадалась?

— Очень просто, — доктор Кукис помахала ногами в воздухе. — Во-первых, всё зло на Земле исходит от белых гетеросексуальных мужчин. Это совершенно очевидно, потому что не может же оно исходить от геев, или афроамериканцев, или от вагиноамериканцев, или от альтернативно мыслящих, или других представителей гонимых и угнетаемых меньшинств? Значит, это белый гетеросексуальный мужчина. Дальше, он воспитан в протестантской семье, потому что протестантизм — это ведь не Вуду и не Викки, это мужская шовинистическая религия, развивающая усидчивость, трудолюбие и рациональное мышление, самые опасные человеческие качества. Дальше, он воспитан без отца. Потому что выражение «каки-завоняки» не мужское. Обычный белый гетеросексуальный мужчина, выросший в морально устаревшей, так называемой полной семье и имевший отца, выразился бы иначе: сказал бы «срань», «говно» или хотя бы «кал». Далее, наверняка он ненавидит свою мать, потому что как же иначе? А если он ненавидит мать, значит, он испытывает недостаток любви и доверия…

— Я поняла, — остановила её Люси. — И про гигиену тоже. А возраст?

— По статистике, — наставительно сказала Киса, — маньяки до тридцати предпочитают пользоваться электронной почтой, а после тридцати пяти, как правило, уже попадают в психиатрические клиники или в тюрьмы. Я взяла два года с запасом. Вдруг он хитрый.

— Это всё очень здорово, — задумчиво сказала Люси, — но в Нью-Йорке всё ещё много белых гетеросексуальных мужчин среднего возраста.

— Ну, это недоработка полиции, — парировала Кисса. — Их всех давно пора посадить в тюрьму и лоботомировать. Не понимаю, куда смотрит правительство. Кстати, — оживилась она, — как поживает твой комплекс на колготочках?