Сулейман и Роксолана-Хюррем. Мини-энциклопедия самых интересных фактов о Великолепном веке в Османской империи - Сборник

В исключительных случаях в гарем могли быть приглашены врачи, учителя, торговцы драгоценностями и те, кто допускался по прихоти владыки гарема.

Были случаи, когда покои гарема посещали европейские аристократки. Иностранка Джордж Дорис, которой выпала редкая возможность побывать во дворце султана, приводит такое описание: «В апартаментах принцесс имеются разного рода салоны для собраний, и я имела возможность достаточно подробно осмотреть их обстановку во время моего посещения. Это было летом: белое полотно полностью закрывало начищенный дубовый паркет. Тут и там стояли софы, накрытые красным и желтым сатином, отороченным золотой бахромой; кресла и диванчики окружали полированный стол, инкрустированный слоновой костью. Восточная мебель соседствовала с тумбой эпохи Людовика XV. Стены были увешаны картинами (в основном пейзажами), обрамленными турецкими надписями, сделанными золотыми буквами по черному бархату. Расписной потолок изображал виды Босфора. Вход был замаскирован роскошной портьерой, на розовом фоне которой выделялась султанская тугра (монограмма султана)».

Свидетельница последних лет существования турецкого гарема Алев Крутье в своей книге «Гарем. Царство под чадрой» утверждает:

«В Париже турецкий стиль быстро вошел в моду, он проник в драму, оперу, живопись, литературу и в домашнюю обстановку. Турецкие шаровары, атласные чувяки и тюрбаны стали прихотливым чудачеством и криком моды. Дворяне стали одеваться, как паши, султанши и одалиски; в турецком платье они позировали в студиях самых модных художников. Поэты ударились в подражание восточным четверостишиям.

Бал в восточном стиле во дворце Ламбер в Париже. Автор рисунка и декоратор зала Александр Серебряков

Ароматические восточные курения, низкие софы, украшенные драгоценными камнями ятаганы из дворцов аристократии перекочевали и в простые дома всей Европы. Философия кайфа, «сладкого ничегонеделания» распространилась, как лесной пожар, захватив всех со склонностью к тихой эйфории. Курение опия и гашиша стало эстетической и духовной необходимостью для свободного парения творческой мысли. …Устоявшиеся жанры литературы приелись, многие писатели бросились в лабиринт сказочного Востока, черпая сюжеты из этого неисчерпаемого источника».

Те, кому посчастливилось окунуться в пьянящий мир Востока, мечтали попасть в настоящий гарем, чтобы прочувствовать всю полноту предпринятого рискованного путешествия. Те же, кому не довелось побывать на загадочном и притягательном Востоке, создавали свои творения, опираясь на рассказы путешественников и свое богатое воображение.

Магия Востока была столь велика, что сразу три знаменитых французских писателя – Гюстав Флобер, Теофиль Готье и Жерар де Нерваль отправились познавать его тайны, а затем написали книги «Путешествие на Восток».

В своем труде Жерар де Нерваль писал: «Не следует забывать, что Восток дал нам медицину, химию и правила гигиены, восходящие к далеким тысячелетиям; и весьма прискорбно, что наши северные религии следуют им далеко не полностью.

…Их верования и обычаи настолько отличны от наших, что мы часто можем судить о них, исходя только из наших представлений об испорченности нравов. Достаточно сказать, что мусульманский закон не считает грехом чувственность; напротив, она необходима для существования этого южного населения, которое много раз косили чума и войны. Но при этом отношения мусульман к своим женам, вопреки сладострастным картинам, созданным нашими писателями восемнадцатого века, полны достоинства и даже целомудрия».

Теофиль Готье, восхищенной красотами Востока и его уникальной культурой, писал о самом сокровенном для каждого мусульманина, о земном рае – о гареме падишаха: «Полуденная тишина царила вокруг таинственного дворца, где за решетками окон томилось и скучало столько прелестных созданий. И я невольно подумал о сокровищах красоты, навеки утраченных для людских глаз, обо всех этих изумительных женских типажах – гречанках, черкешенках, грузинках, индианках, африканках, которые угаснут здесь, не увековеченные ни в мраморе, ни на полотне для восхищения будущих веков, о Венерах, которые никогда не найдут своего Праксителя, Виолантах, лишенных Тициана, Форнаринах, которых не увидит Рафаэль.

Какой же счастливый билет в земной лотерее – жизнь падишаха! Что такое Дон Жуан и его mille е tre по сравнению с султаном? Второразрядный искатель приключений, обманутый обманщик, чьи скудные желания – капризы нищего – исчерпываются горсткой возлюбленных, только и ждущих, чтобы их соблазнили, в большинстве своем уже соблазненных другими, имевших любовников и мужей, – их лица, руки, плечи, доступны взглядам каждого, фаты в танце пожимают им пальчики, уши их давно привыкли к нашептыванию пошлых комплиментов. Что за жалкая участь – шататься при луне под балконами с гитарой за спиной и томиться ожиданием в обществе полусонного Лепорелло!

Фаворитка. Художник Мориц Штифтер

А султан?! Он срывает лишь самые чистые лилии, самые безупречные розы в саду красоты, останавливает взор лишь на совершеннейших формах, не запятнанных взглядом ни единого смертного, на дивных цветках, чья жизнь от колыбели до могилы течет под охраной бесполых чудовищ, среди сверкающего одиночества роскошных покоев, куда не дерзнет проникнуть ни один смельчак, в строжайшей тайне, непроницаемой даже для самых смутных желаний».

Другой свидетель вожделенной мечты, Джордж Дорис, вторил: «Сегодня лишь немногие паши, следуя традиции или прихоти, позволяют себе варварскую и сладостную роскошь иметь гарем. Само собой разумеется, первым среди этих привилегированных особ является Повелитель правоверных – счастливый обладатель живой коллекции самых драгоценных образчиков восточной красоты».

Тема гаремов встречалась не только в книгах путешественников, не только на великолепных, шедевральных полотнах средневековых живописцев, но присутствовала и в лирике. Одним из тех, кто обращался к «гаремной» тематике, был европейский поэт Генрих Гейне. В своей поэме «Али-бей» Гейне писал:

Али-бей, герой ислама,Упоенный сладкой негой,На ковре сидит в гаремеМежду жен своих прекрасных.Что игривые газелиЭти жены: та рукоюБородой его играет,Та разглаживает кудри,Третья, в лютню ударяя,Перед ним поет и пляшет,А четвертая, как кошка,У него прижалась к сердцу…Только вдруг гремят литавры,Барабаны бьют тревогу:«Али-бей! Вставай на битву!Франки выступили в поле!»На коня герой садится,В бой летит, но мыслью томнойВсе еще в стенах гаремаМежду жен своих витает, —И меж тем, как рубит франков,Улыбается он сладкоМилым призракам, и в битвеОт него не отходящим…

Возможно, образы ласковых пери и преследовали султанов в бою, но, думается, что еще больше они не давали покоя европейским поэтам, писателям, художникам.