Правила склонения личных местоимений - Катя Райт

– Выпить хочешь? – предлагаю я.

– Выпить? – не понимает сестра.

– Ну да, – говорю, – это как бухнуть. Алкоголь, то есть.

Катя кивает. Я достаю бутылку коньяка и наливаю два стакана. Потом мы идем на площадку курить, а потом еще долго сидим на кухне, не говоря ни слова. Тишину нарушает Катя.

– Папа хоть помогает вам? – спрашивает она.

Так странно слышать, как она называет его папой.

– Пусть засунет свою помощь себе в задницу! – отвечаю я и делаю глоток коньяка.

– И все-таки это помощь! – настаивает Катя. – Он дает деньги?

– Не нужны нам его деньги! Лучше бы подавился ими и сдох!

– Не говори так…

– Прости, мне жаль оскорблять твои нежные чувства к папочке! Но мы и без него справимся! Я достаточно зарабатываю.

– И где же ты работаешь? – как будто бросая мне вызов, интересуется сестра.

– Там, где хорошо платят. – отвечаю.

– Конечно, – тон Кати становится вдруг очень серьезным и как будто даже укоризненным, – мне рассказали, что ты связался с этим Егором…

– Что же тогда спрашиваешь, раз все знаешь? – перебиваю я.

– И что ты для него делаешь? – продолжает сестра. – Воруешь? Продаешь краденное? Может, еще что-то? Он же преступник, бандит!

– Кать, – отвечаю, – давай я как-нибудь сам разберусь со своей морально-этической стороной!

– Господи! Рома! А если он тебе завтра скажет наркотики продавать?!

Я смотрю на старшую сестру, слегка прищурившись, и стараюсь угадать, какие же на самом деле чувства сейчас бушуют в ней.

– Если скажет, Кать, – отвечаю, – то я просто уеду учиться в институт, и это решит все проблемы.

– Перестань, Ром!

Мне хочется сказать ей сейчас что-то очень обидное и гадкое, но раздается звонок в дверь, который разбивает все мои мысли вдребезги.

– Ух ты. – спокойно говорю я, глядя на дно стакана. – Как во время.

– Кто это? – испуганно спрашивает Катя.

– Папочка пришел, полагаю.

Я жестом показываю сестре, чтобы открыла дверь, а сам занимаю позицию поближе к комнате, где спит Ксюшка. Во-первых, я не горю желанием видеть этого козла, а, во-вторых, по-прежнему не могу допустить, чтобы он приближался к Ксюше. Я сажусь на пол рядом с дверью в спальню и уже слышу, как папочка радостно приветствует свою любимую дочь. И все-таки я не могу понять, почему он так по-разному относится к Кате и к Ксюше. Ну, я ладно, черт со мной! Но девчонки! Просто на Катю он никогда не поднимал руку.

Я слышу, как они приветствуют друг друга. Я слышу, что он приперся не один. Вот урод, притащил с собой какого-то дружка! И почти сходу, папаша решает посмотреть на Ксюшу. Он что, думает, я уже сплю? Или он полагает, что раз Катя здесь, то я не стану ему мешать? Как-то он серьезно заблуждается. Видимо, его дружок отправляется прямиком на кухню, так как у комнаты, где спит Ксюшка, этот урод появляется один. Катя стоит в стороне. Как только папаша приближается, я встаю и загораживаю ему проход.

– Дай пройти! – рявкает он.

– Нет! – отвечаю я также грубо.

Он пытается оттолкнуть меня, но ему не удается. Катя, наблюдающая всю эту сцену, кажется, вообще, теряет дар речи. Надо же! А чего она, собственно, ожидала? Когда родитель уже заносит кулак, чтобы устранить меня с оборонительной позиции, старшая сестра решает вмешаться. Удивительно, я уж думал, она так и простоит все представление в качестве зрителя.

– Перестань, пап! – говорит она и хватает его за руку. – Пойдем лучше поговорим на кухню. Оставь ты их! – она украдкой поглядывает на меня и, думаю, понимает, что я уже готов наброситься на папашу.

Катя выталкивает его на кухню, а сама вдруг подходит ко мне, кладет руку на плечо, заглядывает в глаза и осторожно так спрашивает:

– Ром, это ты после того случая не пускаешь его? Думаешь, все может повториться?

– Иди к нему уже! – я одергиваю ее руку. – Усмиряй своего папочку!

И Катя уходит. Я снова опускаюсь на пол у двери. Черт! «После того случая», – говорит она. Ей легко рассуждать, она-то видела только последствия «того случая», она-то при этом не присутствовала.

Это случилось четыре года назад. Ксюшке тогда был всего год. Мама с Катей ушли в магазин или куда-то еще – я не помню. Это стерлось из памяти. Зато все остальное прочно засело в ней. Мне было двенадцать. Я помню, как отец запер меня на балконе, потому что я каким-то до сих пор неведомым мне образом мешал ему смотреть футбол. Было довольно холодно, но это не важно. Это быстро прошло. Я быстро перестал ощущать чувство холода, когда сквозь балконное окно увидел, как папаша с размаху ударил Ксюшку по лицу. Я вздрогнул и даже вскрикнул от неожиданности. Меня-то он периодически бил, но я не думал, что у него поднимется рука на сестренку. Видимо, она тоже помешала ему наслаждаться любимой игрой. Ксюшка сразу начала плакать, но это только больше выводило отца из себя. Он ударил ее еще раз. Потом еще и еще. А потом просто швырнул как куклу. Она ударилась о диван и замолчала на несколько секунд. Я так испугался, помню, и начал колотить в балконную дверь. И так я сильно стучал по ней, что стекло разбилось и порезало мне руки. У меня до сих пор шрамы в некоторых местах остались – как молчаливое напоминание о том дне. Как только я открыл дверь и оказался в комнате, Ксюшка снова завопила как резанная, и я обрадовался, что она жива, что с ней, должно быть, все в порядке. Отец орал на меня из-за стекла, он орал на сестренку, чтобы она замолчала. Он хотел еще раз ударить ее, но я встал на пути, и мне досталось по полной программе. Слава Богу, скоро пришла мама. Катя, помню, вернулась только вечером. Но она успела все же услышать правдивую версию произошедшего, потому что потом отец долго и очень грубо говорил с мамой. Нет, он буквально орал на нее и обзывал такими словами, которых я и сейчас не знаю. Он угрожал ей и, в итоге, «убедил» никому не рассказывать о том, что случилось. Потом мама убедила нас. Так появилась наша первая семейная «официальная версия». Это вообще очень удобно. Главное – не запутаться.

Вот с тех пор все и покатилось под откос. Мама начала пить, подолгу пропадать неизвестно где, потом довольно быстро подсела на наркотики – и никакой семьи не стало. Мы просто перестали быть чем-то, что хоть отдаленно напоминало бы семью.

Довольно скоро наш заботливый папаша начал засовывать маму в различные закрытые клиники и центры, а нам все чаще приходилось придумывать какие-то истории, чтобы никто из окружающих ни о чем не догадался. Особенно нелегко это было делать, когда мама в очередной раз сбегала и появлялась на пороге квартиры пьяная или под кайфом. Тогда она часами могла плакать, и мы плакали вместе с ней. Потом приходил отец, и слезы сменялись криками и истериками, которые заканчивались помещением мамы в другую клинику. Потом мама перестала сбегать. Потом и папаша перестал появляться в нашей квартире. Позже мы узнали, что он живет с другой женщиной на другом конце города. Наверное, тогда же, мы узнали, что если кто-то заподозрит, что на самом деле творится в нашей семье, родителей лишат всяких прав, а нас троих распихают по детским домам и интернатам. Хотя, по-моему, это мы поняли уже только вдвоем с Ксюшей. Катя тогда была уже на полпути к тому, чтобы «вырваться», как она говорит.

Я отвлекаюсь от нерадостных воспоминаний и слышу краем уха доносящийся из кухни разговор. Я не знаю, да и не хочу знать, с чего он начался. Я слышу только продолжение, а вернее, окончание, потому что папочка, по всей видимости, собирается сваливать вместе со своим дружком.

– Может, ты помягче с Ромкой? – говорит Катя. – Не надо так. Все-таки он твой сын.

– Слушай, Кать, – отвечает он, – не лезь в это!

– Но, пап! – настаивает сестра.

Что-то она слишком напирает, думаю я. Как бы это не вышло ей боком. И тут у папаши случается приступ невероятного откровения.

– Слушай, да этот Рома, вообще, не твой брат… То есть, не мой сын. – поправляется он. Потом пауза. Видимо, Катя в абсолютном ступоре. И отец продолжает. – Твоя мамаша загуляла тогда с другим и залетела, так что я не уверен, что этот сопляк мой сын.

Я думаю, наверное, он выпил лишнего, раз решился Кате такое выдать. Сестра тем временем все еще молчит. Наконец, они прощаются. Я слышу, как закрывается дверь. Я слышу, как поворачивается замок. Я слышу, как Катя тихо идет по коридору.

– Что, момент истины? – спрашиваю я шепотом, когда сестра оказывается достаточно близко.

Она опускается передо мной на корточки и начинает вглядываться в черты моего лица, как будто пытаясь распознать, человек я или инопланетянин, захвативший человеческое тело.

– Мне жаль, что ты это услышал. – наконец, произносит Катя. – Я не думаю, что это правда…

– Да ладно. – перебиваю. – Ты думаешь, я в первый раз это слышу? Я уже столько о себе наслушался, что голова лопнуть может.