НИГ разгадывает тайны. Хроника ежедневного риска - Илья Симанчук

…У Никитских ворот, на бульваре, стоял казненный фашистской бомбой памятник Тимирязеву: снесенная голова лежала неподалеку. Почти тут же тусклым светом светились заклеенные крест-накрест окна школы, в которой отощавшие, голодные ребятишки писали по заданию учительницы сочинение на тему «Мой подвиг». Темноволосая, курносая девочка старательно вывела в тетрадке: «Я зарядила в пушку снаряд, выстрелила и сразу уничтожила много тысяч фашистов…» Видно, она знала невероятную новинку, еще не известную группе НИГ…

К газетному стенду пригнулся, почти касаясь лбом свежего номера, пожилой человек. Зажмурив один глаз, он держал у другого единственное очковое стеклышко и с большим напряжением читал оперативную сводку «В последний час» — о положении в Сталинграде…

Как же быстро восполнить то, чего недостает нашим бойцам на фронте? Об атом думали и военачальники, и командиры производств. Эту задачу ставил и Клюев ежедневно и себе, и всем специалистам своей группы.

С большой радостью читал он им сообщения о том, что все чаще на самых разных участках фронта — от Белого до Черного морей — благодаря памяткам, наставлениям, руководствам НИГ советские артиллеристы успешно ведут огонь из захваченных вражеских орудий, стреляют немецкими минами из наших минометов и, наоборот, нашими минами из подходящих по калибру немецких трофейных минометов.

На выставке группы регулярно появлялись новые разгадки вражеских тайн. Но всего этого было недостаточно.

И группа вела новые поиски.

…Борошнев, получив из-под Ленинграда печальную весть о том, что очень тяжело ранен брат Павел, горестно размышлял: «Где-то там же воюет меньшой — Петр. А он, самый старший, самый обученный, не бьет ненавистного врага а лишь секреты его выведывает!» Горько было и грустно…

Клюев себя в подвале напряженно размышлял: «Черт возьми, может, мы раньше теряли время на каких-то не самых оптимальных направлениях? За счет чего обогнали нас фашисты? Благодаря чему обеспечили такую лавину военной техники, вооружения, боеприпасов? И почему удается нам сейчас, в такое трудное время, управляться с нею, распознавать всякие вражеские козни?»

Не раз уже — мысленно — возвращался он в такие спокойные и благостные, как теперь казалось, а на самом деле шедшие с грандиозными перегрузками предвоенные годы. Эх, если бы можно было разобрать их наподобие малознакомого, опасного устройства, обнажить скрытые пружины, закулисные секреты господ империалистов и Гитлера!.. Что бы открылось в их взрывоопасной, запутанной, неведомой тогда миру механике?

Глава третья. УЖЕ ПАХЛО ПОРОХОМ…

Тридцатое января тридцать четвертого года. Пятый день работы семнадцатого съезда партии. На трибуне — Климент Ворошилов. Говоря об увеличении оснащения техникой Красной Армии, он рассказал и о расширении сети специальных военно-учебных заведении: факультетов и академий.

В этих академиях, — отметил Ворошилов, — готовятся наши квалифицированные военные и военно-технические кадры, часть из коих, правда незначительную мы даем промышленности, транспорту и связи. Даем товарищу Серго хороших инженеров.

Орджоникидзе тут же заметил:

— Ты у меня их потом отбираешь.

За этим шутливым диалогом двух наркомов стояло многое. И четкое, острое понимание нарастания военной опасности как на западе, так и на востоке страны.

И железная необходимость подчинения оборонным нуждам ряда отраслей индустрии, многих выпусков инженеров самых различных профилей.

Косвенно затронули тогда слова наркомов и студенческие судьбы будущих членов НИГ. Ведь уже в самом начале тридцатых годов во многих институтах были созданы факультеты с военным уклоном, на которые посылались студенты гражданских вузов. Был среди таких, к примеру, третьекурсник МВТУ Федор Петров, ставший впоследствии крупнейшим конструктором, создателем многих прославленных артиллерийских систем, Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской и Государственной премии.

Случалось и так, что группы студентов из гражданских вузов по партийной мобилизации направлялись в военные академии. Подобная судьба постигла выпускника рабфака, молодого партийца Алексея Клюева, который в химико-технологическом институте специализировался по выпуску искусственного волокна. Перейдя вместе с несколькими однокашниками в артиллерийскую академию, он стал осваивать премудрости взрывчатых веществ. Видно, делал это успешно, ибо по окончании академии был оставлен в ней адъюнктом. И произошло это в том самом тридцать четвертом, когда работал семнадцатый съезд.

Примерно в одно время с Клюевым крестьянский сын Николай Каплин, выпускник рабфака в Вологде, отличник-третьекурсник горного института, был направлен в артиллерийскую академию, которую и окончил по металлургическому факультету. За успехи в учебе его оставили на ведущей кафедре.

Тремя годами позже, в тридцать седьмом, с блеском окончил военный факультет химического института Николай Мещеряков. И, попав по специальности «взрывчатые вещества» в артиллерийскую академию, был также приглашен на кафедру, ибо его способности и умение быстро распознал большой дока в этих делах — генерал Снитко.

В тридцать девятом отлично завершил учебу в артиллерийской академии недавний студент химико-технологического института Владимир Борошнев. Его тоже оставили для работы в академии, где он в короткий срок сумел зарекомендовать себя знатоком составов всевозможных порохов.

В сороковом году с отличием закончил учебу на химическом факультете Московского университета Николай Попов. Во время распределения он заметил среди членов комиссии двух военных. Один запомнился особенно — среднего роста, с крупной, лобастой, наголо выбритой головой, с цепким пристальным взглядом. Он задал несколько сложных вопросов. Спустя пару дней Николай Попов узнал должность и фамилию лобастого — генерал Снитко, узнал и о его настойчивом предложении: направить молодого инженера-химика Попова в распоряжение Наркомата обороны, а точнее — в артиллерийскую академию. И как только начал там Попов службу, так и загрузил его Снитко разными своими заданиями.

В этих судьбах не было ничего исключительного. Страна спешила. Спешно готовились кадры военных специалистов, запускались в производство новые образцы вооружения. Ведь оголтелый антикоммунизм на Западе не оставлял никаких сомнений в своей направленности. Хотя до поры до времени многие сговоры и приготовления были надежно засекречены, закамуфлированы. С их-то результатами и предстояло столкнуться в не столь уж далеком будущем членам группы НИГ, которые пока не знали еще ни о группе, ни друг о друге.

В тридцать третьем году, в Германии, всего через несколько месяцев после прихода к власти фашистов, один из ближайших соратников Гитлера, его тезка Адольф Розенберг, отправился в Англию погостить у сэра Генри Детердинга.

Там, в загородном поместье Бэкхерст-Парк, близ знаменитого Виндзорского замка, один из заправил фашизма и могущественный нефтяной, финансовый, промышленный магнат договорились о совместных действиях по подготовке антибольшевистского крестового похода. Детердинг в этой дружественной беседе представлял тоже целую группировку: пронацистскую.

Нарастала лихорадочная возня гитлеровских эмиссаров и за океаном. Кое-кто из них занимал там вполне официальные должности. Так, генеральным консулом Германии в Сан-Франциско стал весельчак и циник барон Манфред фон Киллингер, в недалеком прошлом — один из главарей штурмовых отрядов, убийца и провокатор участвовавший вместе с Герингом и Рэмом в нашумевшем поджоге рейхстага.

Киллингер очень рьяно взялся за организацию на западе Америки «Германо — американского союза», профашистской организации, которая должна была распространить свою деятельность на американские артиллерийскую и танковую, кораблестроительную и авиационную отрасли промышленности.

А когда разоблаченному в шпионаже Киллингеру пришлось срочно убираться из Сан-Франциско, его сменил на посту генерального консула тощий, словно по контрасту, сумрачный долговязый субъект — капитан Фриц Видеман.

В его биографии была заслуживавшая пристального внимания страница: командование в годы первой мировой войны ротой, в которой служил ефрейтор Адольф Шикльгрубер, ставший потом всесильным фашистским вождем Гитлером. Фюрер весьма благоволил к своему бывшему командиру. Несколько раз даже благодарил его, посылая специальные телеграммы в связи с успехами Видемана в завязывании финансово-промышленных связей и в развертывании шпионско-диверсионной сети.

А чем хуже был другой гитлеровский генеральный консул — в Новом Орлеане — барон Эдгар фон Шпигель, в годы первой мировой войны командовавший подводной лодкой и переквалифицировавшийся в нацистского дипломата — разведчика и провокатора? Или еще один консул — в Бостоне — Герберт Шольц, личный агент Гиммлера и представитель гестапо?