Сто первый километр - Эдуард Хруцкий

Да и Никитин любил зайти сюда: похлопать по шкуре чучело медведя при входе, поздороваться с боевым чекистом метрдотелем Сахаровым, послушать знаменитого Лацы.

До четырех утра гуляла здесь веселая Москва.

И сейчас, проходя по Столешникову, Никитин срисовал двух перекупщиков золота: Морду и Морденка. Двух братьев, держащих в руках подпольную скупку бриллиантов, золота и царских десяток.

Промелькнул у комиссионки вещевой барыга по кличке Челси, солидно поклонился сыщику известный домушник Лазарь.

Никитин бегом взбежал на свой второй этаж, открыл дверь и попал в знакомый и такой милый коридор своей коммуналки.

Дверь в его комнату была закрыта, значит, Оля ушла в институт.

Из кухни вышла соседка Анна Ильинична:

– Это ты, Коля?

– Я, тетя Аня. Оля в институте?

– Побежала. Она как знала, что ты приедешь, – свекольник холодный сделала да котлет нажарила. Будешь есть?

– Хорошо бы, я только позвоню.

Телефон висел в коридоре. Старый заслушанный аппарат. Никитин набрал номер.

– Свиридов, – ответила трубка.

– Товарищ полковник, майор милиции Никитин…

– Ты где? – оборвал его Свиридов.

– В Столешниковом.

– На квартире. Через десять минут спускайся. Машину высылаю.

Свиридов положил трубку.

«Ишь ты. Даже адрес знают», – неприязненно подумал Никитин.

Он не любил чекистов. От них постоянно исходило странное ощущение опасности. Когда милицию перевели из МВД в МГБ, Управление уголовного розыска стало Управлением уголовного сыска. Часть наиболее доверенных сотрудников были переаттестованы на МГБ и остались оперуполномоченными, а остальные превратились в сыщиков.

В его отделе трое ребят, ставшие офицерами МГБ, получали больше него, начальника, так и оставшегося майором милиции.

Эта порочная система немедленно изменила дружескую, сплоченную обстановку, которой всегда славился МУР, породила зависть и наушничество.

Никитин без сожаления ушел из МУРа, в котором проработал ровно десять лет и прошел путь от опера в ОББ до начальника отдела особо тяжких преступлений.

Все эти сажины, муравьевы и прочие коммивояжеры от уголовного розыска изо всех сил старались завести в московской милиции эмгэбэшные порядки.

И, что интересно, это им удавалось. Не та обстановка стала в МУРе, не та. Но все равно, ребята в угрозыске работали славные, и такие, как Сажин и Муравьев со всеми их подлыми примочками, никогда не сделают из лихих оперов-сыщиков эмгэбэшников.

Никитин спустился вниз и увидел серую «победу», стоящую у порога.

– Я Никитин, – наклонился он к опущенному боковому стеклу.

– Садитесь, товарищ майор, – распахнул дверцу шофер.

Никитин удобно устроился на переднем сиденье.

– Приказано доставить вас к бюро пропусков.

Машина выскочила на Пушкинскую, постояла, пережидая троллейбус, и, лихо повернув, пошла к Лубянке. Через несколько минут Никитин вошел в бюро пропусков.

У окошечка его ждал капитан госбезопасности.

– Вы Никитин?

– Я.

– Давайте ваше удостоверение, товарищ майор. Оружие есть?

– Конечно.

– Придется сдать.

Никитин приподнял полу кителя, отстегнул ремешок оперативной кобуры, достал ТТ.

– Куда?

Окошко распахнулось, младший лейтенант взял удостоверение и пистолет и через несколько минут протянул пропуск и металлический жетон.

– Не забудьте отметить, товарищ майор, и не потеряйте жетон.

– Постараюсь, – усмехнулся Никитин.

На проходной – опять младший лейтенант и два сержанта с пистолетами.

Проверили пропуск и пропустили.

Никитин впервые был в здании московского УМГБ. Ничего особенного. Как и у них в МУРе. Темные коридоры, народ суетится. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж.

– Сюда. – Капитан толкнул дверь.

Обычная приемная. Только вместо привычной секретарши – лейтенант в форме. Как во время войны в МУРе.

– Майор Никитин, – сказал капитан.

– Минутку. – Лейтенант вскочил, скрылся за дверью.

Появился он сразу же.

– Товарищ полковник ждет.

Кабинет у Свиридова был небольшой. Портреты Ленина, Сталина, Дзержинского на стене. Телефоны. Стол для совещаний.

Свиридов поднялся навстречу. Крепко пожал руку. Был он в хорошем штатском костюме, в красивом галстуке.

– Давай, Никитин, садись. Сейчас чай пить будем. Наслышан я о ваших делах. Молодцы. Лихо вы банду Матроса повязали. Одним ударом три крупных преступления раскрыли. Ну а что для процента заныкали?

– Да так, Алексей Григорьевич, по мелочи.

– Жуки вы с Даниловым известные.

– А что делать, последний квартал на носу, отчитываться надо.

– Руководство управления и министерства о ваших подвигах знает. Ты мне рапорт Данилова привез?

– Так точно. – Никитин достал из кармана кителя бумагу.

Свиридов взял ее, усмехнулся:

– Не быть тебе, Никитин, чиновником. Ну кто так поступает с бумагами в инстанцию? Но ничего, главное – суть. Ну а твой рапорт?

– Так я думал…

– А ты не думай. Садись и пиши.

Никитин писал рапорт, проклиная тот день, когда согласился ехать в Москву. Уж больно не любил он всяческих бумаг.

Появился лейтенант, принес хрустальные стаканы в тяжелых мельхиоровых подстаканниках, над которыми клубился парок, тарелку с бутербродами и сушки.

Никитин дописал последние строчки, протянул бумагу Свиридову.

Тот прочитал ее и положил на стол.

– Что же не написал, что Банин был агентом Кожанова?

– А я этого не знал.

– Почему не объединил склад оружия через агента с начальником райМГБ? Почему не намекнул на возможность теракта?

– Я этого не знаю, товарищ полковник, – резко ответил Никитин.

– Ну а если я тебе прикажу это дописать? – прищурился хитро Свиридов.

– Я этого писать не буду.

– Почему?

– Потому что это туфта.

– Вот и Данилов об этом не пишет. А Кожанов его да и тебя тоже не пожалел, он в своей бумаге целый роман про вас написал.

– Это его дело, – спокойно ответил Никитин.

– Чистоплюи вы, – Свиридов прихлебнул чая, – если бы два года назад Данилов написал о художествах Муравьева в Польше, не вы бы сидели в райцентре, а он.

– Не приучены мы к этому, Алексей Григорьевич. – Никитин достал папиросу и вопросительно посмотрел на Свиридова.

– Кури, чего там. Значит, не приучены. Это ты правильно сказал. За это я вас с Даниловым и ценю. Отличные вы ребята. Жить-то как собираетесь: жалованье в райцентре вполовину против московского.

– Ничего, у нас дома огород. Будем помидоры да картошку растить.

– Жаль мне Данилова. Очень жаль. Человек прекрасный и опер от Бога.

Не сказал Свиридов о том, как утром сегодня бегал по инстанциям, доказывал, что надо снять с Данилова партвзыскание и перевести на работу в Москву. А час назад ему позвонил генерал Гоглидзе и, матерно обругав, приказал сидеть тихо и не бегать к руководству с глупыми предложениями.

И, глядя на Никитина, с аппетитом жующего бутерброд с сыром, Свиридов думал о том, что трудно придется этому парню в жизни. Тяжелые времена наступают, ох тяжелые.

Никитин, пьющий чай, не знал и не мог знать о той борьбе, которая началась в высших кремлевских сферах. Не знал он, что здоровье Сталина начало сильно пошаливать. Но, правда, об этом никто не знал, кроме вездесущего генерала Власика и, значит, Берии, который в свою очередь информировал Маленкова.

Берия, официально не занимающийся вопросами госбезопасности после ареста Абакумова, фактически снова через своих подручных – братьев Кобуловых, Цинаву, Гоглидзе, Мешека, Деканозова – руководил политическим сыском.

Приближался переломный момент. А на таких крутых поворотах побеждает тот, у кого в руках карательный аппарат.

Поэтому и шли повальные аресты и снятие с должностей неугодных Берии людей.

Данилов и Никитин, того не ведая, случайно попали в молотилку. Они не знали сейчас и не узнают никогда, что их понижение по службе – огромное счастье.

Они не знали, а Свиридов знал. И после звонка Гоглидзе твердо решил никогда больше не упоминать фамилию Данилова при высоком руководстве.

– Ну что ж, – Свиридов открыл сейф, – вот справка по новой банде. Передашь ее Данилову. Скажи, что я надеюсь – вдруг у вас вылезет какой-то кончик. Черт его знает, контингент у вас особенный. Усильте агентурную работу, вдруг всплывет что-нибудь.

– Серьезная банда? – поинтересовался Никитин.

– Да уж куда серьезнее. Москва так и гудит. Взяли три магазина в Химках.

– Крови-то много?

– Одно убийство. Так что, Никитин, твой начальник большого ума человек, он в своем рапорте высказал предположение, что Банин, возможно, и этих орлов снабдил пистолетами.