Упавшие стрелы - Диан-Кехт Виктор

      Упавшие стрелы могут поражать самого лучника…

(Из жизненного опыта самого автора)

Пролог.

…Еще прохладные лучи восходящего солнца коснулись ее белоснежного, прекрасного тела, прикрытого черной шелковой простыней. Она спала, безмятежно, как ребенок. В ее раскинутых беспорядочно огненного цвета волосах на черных шелковых подушках отражались скрытые мотивы кельтских узоров. Алекса была прекрасна в своей безмятежности и спокойствии, утренний свет ласкал оголенные участки тела сквозь тяжелые, белые портьеры, свет скользил по упругим ногам, округлым ягодицам, пышной, высокой и манящей груди, повторяя все изгибы и впадинки…

Комната, в которой находилась Алекса, была исполнена в готическом стиле: стреловидные окна, высокие потолки, мозаика на потолке с изображением библейских мотивов, но не в характерной для этого периода, цветовой гамме – комната была абсолютно белая, с режущей взор красно-черной мебелью и декором.

Она медленно приоткрыла глаза, сладко потянулась, словно котенок после крепкого сна, выгнула свой изящный стан, с губ сорвался легкий стон. Шелк заскользил по ее телу, заигрывая и все больше открывая солнцу ее белоснежную кожу. Мысли уносили ее далеко от своего пентхауса в центре Манхэттена, уносили, несли ее к нему. О боже, как же она хотела очутиться сейчас рядом с ним, ощутить его сильные руки на своей талии, вдохнуть аромат его тела, посмотреть в его проницательные черные глаза и утонуть в их глубине. Желала, чтобы снова ее захватило то глубинное чувство, где-то на уровне подсознания, чтобы кружилась голова от нахлынувшей страсти, дыхание становилось прерывистым, а сердце бешено колотилось и готово было вырваться из груди. Но… Да, сейчас как никогда, это «Но» стало непреодолимой стеной между ними. Алекса уже знала, когда он докурит, она скажет ему: « что больше ничего не будет!», а у самой стекают слезы из голубых, красивых глаз. Она будет жалеть об этом, ведь в ее жизни с ним, это последнее лето…

Алекса еще раз сладко потянулась и встала с кровати, ступни ощутили прохладу белого паркета, кожа ее ног почти слилась бы с поверхностью пола, если бы не ярко-красный лак на ногтях . Скрип пола сопровождал путь до ванной комнаты…Капли теплой воды захлестали по ее лицу, по плечам, груди, было немного щекотно, тепло сразу окутало в нежные объятья все тело. Разбиваясь, капли рождали еще больше капель меньшего диаметра, она закрыла глаза, было приятно, нега распространялась по всему телу. Пар растворил в себе ванную комнату. Алекса выключила душ, капли медленно стекали по телу, летели вниз, создавая глухое и тихое эхо при падении. Было свежо и хорошо, душа пела, хотелось расправить воображаемые крылья и летать. Она подошла к зеркалу, размашистым движением руки вытерла испарину с идеально гладкой поверхности…

Ее зрачки резко расширились, девушка вздрогнула от неожиданности, тревожное напряжение и страх сразу же повисли в воздухе. Из зеркала на нее из-за спины смотрели большие, серые, холодные, недобрые глаза и не менее холодное, черное дуло «Desert Eagle» в руках киллера. Алекса не без труда, справившись с внутренней дрожью и чувством самосохранения, взяла себя в руки. «Пришел, ну, вот и все!» – подумала она, ни один мускул не дрогнул на ее прекрасном лице. «Жаль только, что не успела сказать, Рону: Как сильно его люблю!»– промелькнуло у нее в голове.

На минуту сметанообразная, тягучая тишина повисла в ванне, казалось, она длилась вечность. Они смотрели друг другу в глаза. Время замерло, звук медленно падающих капель, гулким и противным эхом резонировал в ушах. Губы киллера искривились в надменной усмешке, почти издав деревянный скрип, его глаза сузились и превратились в две маленькие щелочки. Чувство превосходства, гипертрофированной самоуверенности и удовлетворенности просто переполняли его, он даже не пытался скрывать это. Палец плавно спустил спусковой крючок, в ответ на это пистолет огрызнулся громогласным выстрелом, выплюнув невероятной мощи свинцовую смерть. Рука киллера, увлекаемая мощной отдачей пистолета, немного дернулась по диагонали вверх.

Брызги крови, красной росой окропили потрескавшееся зеркало, в котором образовалась черное, дымящееся отверстие и превратив зеркало в замысловатую паутину. Минуту назад еще молодое и живое тело теперь бездыханным пластом рухнуло на мраморный пол, издав глухой звук, падающего предмета. В затылке девушки зияла огромная, черная дыра, лицо отсутствовало, на его место было безобразное месиво из фрагментов костей, мышц лица и кожи. Кровь, пульсируя, вытекала из смертельной раны и медленно растекалась липкой, алой лужей вокруг тела на белоснежном мраморе. Прозвучал еще один выстрел, «Desert Eagle», с охотой, подчиняясь приказам своего господина, выплюнул еще одну порцию свинца в уже мертвое тело. Тело Алексы в последний раз дернулось, но уже скорее не от боли, и не от смерти, которую нес в себе этот горячий кусок свинца – она почти сразу умерла, когда первая пуля разорвала ей затылок и, насквозь пройдя через всю толщу серого вещества головного мозга, вылетела в зеркало.

Киллер еще раз лениво, пренебрежительно и почти зевая, посмотрел на бездыханное и обезображенное несущей смерть пороховой энергией тело. Он скучал, его лицо не выражало абсолютно ничего в этот момент, он не испытывал ни угрызения совести, ни жалости, он просто делал свою работу, то, что умел лучше всего – убивать! Этому человеку было абсолютно все равно, кого убивать, лишь бы за это платили. А если это были люди, имеющие определенно высший социальный статус, так называемые «Lux или VIP класс», у которых были дорогие квартиры, особняки, яхты, машины, счета в элитных банках Европы, то тогда он делал это с особым чувством удовлетворения, морально жалкого существа с детскими психологическими травмами и неврозами.

Киллер смачно, с отвращением сплюнул на труп и резко развернулся, и было собирался выходить из ванной комнаты, как прямо в лоб ему уперся хищный ствол «Береты А-92» с глушителем. Он подавился слюной и чуть не задохнулся, поперхнувшись от такого «сюрприза», анальный сфинктер его сжался, не давая газам выйти наружу. На самом деле этот киллер был еще и конченым трусом. Прозвучал тихий треск, пуля, выпущенная с такого близкого расстояния, врезалась аккуратно между глаз, словно в масло, без особой нагрузки и сопротивления. На лбу образовалась аккуратная черная дырочка, обрамленная кровью и копотью, продукты горения пороха. Затылка практически не было, маленькая пуля 9-миллиметрового размера вынесла, увлекая за своим уже бессмысленным полетом, сегмент затылочной кости. Тело не слушалось, он выпучил удивленные глаза, падая, и издал громкий, протяжный звук выпушенного метана из своих штанов. В последние секунды жизни киллер не мог понять, как это могло произойти?! Он рухнул рядом с окровавленным, уже остывающим трупом девушки, в его остекленевшие глаза смотрела та, которую он сам убил десять минут назад из собственного пистолета, произведя два точных выстрела!

Мысли летели в голове Алексы со скоростью света, терзали и без того израненную душу, она находилась в смятении – «Они меня не оставят в покое, пока я жива! И не надо тешить себя хрупкими, тающими на глазах, надеждами. А так хочется верить, что все еще может измениться!.. Все хватит! Я больше не могу терзать себя!.. Я не могу и не имею права рисковать жизнью Рона! Сегодня они не смогли отличить клона от меня, а завтра…»– слова путались в голове, к горлу подступил ком, глаза наполнились слезами – «А что завтра?! Я не знаю, но есть сегодня! И сегодня я в последний раз увижу Рона!». Потом темнота и провал в памяти. Когда она очнулась в своей кровати, рядом лежала записка: «Алекса, я не люблю тебя! Прости! Рон.». В душу закрался страх, по спине пробежал холодок, а сердце запнулось. Она не могла ничего понять, ее левая рука в области локтевого сустава была залеплена повязкой…

Белая AUDI R8 с ослепительно-белыми ксеноновыми фарами на 20-дюймовых титановых дисках и низкопрофильной резине, разрезая лужи, словно самурайский меч, мчалась по гладкому асфальту Уолл-Стрит. Шел дождь, а ведь с утра было такое нежное и теплое солнце. Алекса крепко сжимала перфорированный кожаный руль, приятный на ощупь, и пространно смотрела вперед. Чувство неопределенности и неведения давило на сознание и кололо под ребрами. Стрелка спидометра маялась в районе 80 миль в час, двигатель пел в унисон педали акселератора, глубоким органным басом, заставляя прохожих оборачиваться на агрессивный рык спортивного мотора. Дворники работали без перерыва, энергично стряхивая с лобового стекла крупные капли. Боковым зрением улицы казались еще более серыми, небоскребы, затмевали небо, стеклянно-каменные великаны, манили к себе, обещая свет, приют и тепло. Люди, словно муравьи, сновали с мобильными телефонами и зонтами, кто без, каждый со своими мыслями, заботами, желаниями, страхами, потребностями. Алекса поймала себя на мысли, что ее никогда ничего не связывало с этой серой, хаотичной массой, а попытки слиться были тщетными…Шум, усиливающегося дождя, пробивался сквозь звук мчащейся машины, в салоне играл Вагнер «Полет Валькирий», было немного грустно. Она пролетела мимо знаменитой статуи быка на Уолл-Стрит, правая рука резка рванула на себя ручной тормоз, левая стала выкручивать руль, правая нога по-прежнему давила на газ. Навыки экстремального вождения сохранились на уровне глубинных рефлексов. Тормозные колодки намертво сжали диски, от резкой, нешуточной перегрузки, резина на мокром асфальте взревела, оставляя за собой горячий след. Машина сорвалась в занос и боком вошла в поворот на 5-авеню, образуя водяную стену из брызг. Педаль акселератора резко в пол, и железный белый хищник с раскосыми глазами, вильнув задней осью, послушно метнулся вперед, вдавливая в кресло девушку. Где-то позади осталась Нью-Йоркская фондовая биржа, Эмпайр-стейт-билдинг, на месте бывших двух башен-близнецов, стертых с лица Земли в 2001, виднелись два новых стеклянных небоскреба, упершиеся острыми пиками в свинцовое, дождливое небо. Впереди виднелся бруклинский мост, белая стрела мчала Алексу навстречу к этому исполину. Въехав на мост, она оказалась будто в заколдованном лесу из многих миль стальных канатов, вдруг выросшем на высоте 20-этажного дома. С верхней точки моста можно было увидеть не только сразу три городских ансамбля – Нижнего Манхэттена, Мидтауна и Бруклина, – но и Губернаторский остров, статую Свободы и часть Нью-Йоркской бухты…