Дневник архимандрита Антонина (Капустина). 1850 - архимандрит Антонин Капустин

архимандрит Антонин Капустин

Дневник архимандрита Антонина (Капустина). 1850

© Л. А. Герд, К. А. Вах, Составление, подготовка текста, 2013

© Л. А. Герд, Статья, 2013

© К. А. Вах, Примечания, статья, 2013

© Издательство «Индрик», Оформление, 2013

Архимандрит АНТОНИН (КАПУСТИН).

Фотопортрет. 1850-е гг.

От составителей

Настоящее издание второго по счету тома Дневника архимандрита Антонина (Капустина) за 1850 год продолжает научно-исследовательский и издательский проект по изучению и публикации в полном объеме этого уникального исторического источника. Весь комплекс Дневника архимандрита Антонина охватыает период с 1817 по 1894 гг. Проект был инициирован группой российских исследователей, возглавлен членом-корреспондентом РАН Я. Н. Щаповым и получил благословение Святейшего Патриарха Алексия II, который принял на себя звание его почетного председателя. В память о наших первых руководителях редакционная коллегия пока не предпринимает шагов по замещению этих должностей и вся научная и организационная работа ведется силами редакционного совета.

Первым увидел свет Дневник архимандрита Антонина (Капустина) за 1881 год. В этом издании был сформулирован основной принцип научной работы в рамках проекта – предоставить как исследователям, так и широкому кругу заинтересованных читателей исторический источник с комментарием, необходимым для понимания содержания текста[1]. При этом в первую очередь было решено сосредоточить усилия на изучении: деятельности архимандрита Антонина (Капустина) на Православном Востоке, где в общей сложности он прожил без малого 44 года. Из этого времени 10 лет Антонин провел в Афинах, 5 лет в Константинополе, остальные годы – в Иерусалиме. Работу по подготовке к изданию Дневника, осуществляют две группы ученых, каждая в рамках своего периода. Научно-исследовательской работой над наиболее объемным иерусалимским периодом занимается исследовательский коллектив под руководством Н. Н. Лисового. Изучением и изданием томов Дневника афинского и константинопольского периодов жизни архимандриат Антонина руководит Л. А. Герд.

Настоящая публикация тома Дневника за 1850 год открывает собой научно-издательскую программу по выпуску в свет афинского и константинопольского периодов деятельности архимандрита Антонина. В дальнейшем планируется отойти от заявленной ранее методики публикации Дневника по одному году в каждом томе. Авторский коллектив считает возможным в ходе последующего издания сгруппировать годы Дневника, охватывающие афинский и константинопольский периоды в трех томах: 1851–1855 гг., 1856–1860 гг. и 1861–1865 гг. соответственно. Каждый из этих томов будет содержать отдельный справочный аппарат и комментарий.

Такое расположение материала не случайно. Период 1851–1855 гг. отражает и первый этап в жизни архимандрита Антонина на Православном Востоке. В эти годы он как бы пускает корни, врастает в эту новую для него реальность взаимоотношений, сложившуюся внутри восточнохристианского мира. Ситуация усугубляется для него теми обстоятельствами, в которых оказались представители Русской Церкви на Востоке перед самым началом и в продолжение Крымской войны. Этот период стал для него настоящей школой в церковно-дипломатическом и человеческом плане. Многие представления Антонина, с которыми он выехал из России, претерпели в этот период серьезные изменения. В то же время обстоятельства позволили раскрыться его талантам церковного дипломата и ученого. Второй период (1856–1860 гг.) характеризуется теми изменениями в русской политике на Православном Востоке, которые произошли в первые годы после подписания Парижского мира. Роль Антонина как настоятеля русской посольской церкви в Афинах в этих условиях получала самостоятельное, пусть и не официальное значение представителя Русской Церкви в Греции. В середине 1850-х гг. отношения России с греческими иерархами Восточной Православной Церкви обострились. С изменением политики русского правительства в балканском регионе и на Ближнем Востоке при Александре II в греки начинают воспринимать русских как своих прямых соперников в будущем разделе наследия Османской империи. Наиболее открыто это недоверие к России проявлялось как раз вне пределов Османской империи. Если в Турции Патриархи вынуждены были лавировать между российскими, османскими и европейскими интересами, то вновь созданный Синод Элладской Церкви постепенно все больше проникался антирусскими настроениями. В этих условиях российским дипломатам в Греческом королевстве предстояла филигранная работа по созданию условий для диалога и противодействия антироссийской политике великих держав в Греции. И архимандрит Антонин становится негласным, но очень эффективным участником деятельности российского посольства в указанном направлении. Третий период 1861–1865 гг. посвящен пребыванию архимандрита Антонина в Константинополе. Многое, что было сказано о его церковно-политическом значении для русской политики в Греции, может быть отнесено и к его деятельности в качестве настоятеля русской посольской церкви в Константинополе. Правда, теперь Антонин попал, так сказать, в эпицентр церковно-политической жизни, сосредоточенной так или иначе вокруг Вселенского патриаршего престола. Здесь было переплетено все сразу: взаимоотношения Русской Церкви и Восточных Патриархов, церковно-дипломатические, канонические и внутренние проблемы Православной Восточной Церкви, контакты с инославными конфессиями, национальные и межэтнические отношения, политическое положение Османской империи и ее взаимоотношения с европейскими державами и т. д. Можно предположить, что для самого Антонина это был бесспорно интересный, хотя и трудный период его жизни на Востоке, особенно, когда его непосредственным начальником стал близкий ему по духу человек – граф Н. П. Игнатьев. Этим можно объяснить многочисленные жалобы Антонина Игнатьеву по поводу его затянувшейся иерусалимской командировки. А когда Антонин указом Синода от 5 июня 1869 г. был официально назначен начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, первое, что он делает, пишет проект о соединении в одном лице должности начальника Миссии в Константинополе и в Иерусалиме. Теплое и чрезвычайно трепетное отношение к Игнатьеву Антонин пронес через всю свою жизнь[2], но вернуться в Константинополь из Иерусалима он уже не мог, а после отъезда Игнатьева – вряд ли бы и захотел.

Дневник за 1850 год охватывает последние месяцы пребывания Антонина в Киевской духовной академии. На страницах Дневника занятия в академии и семинарии чередуются со службами, праздники сопровождаются описанием общих поездок за город на хутора, принадлежавшие епархии. В 1850 году выходят первые печатные труды Антонина, что также находит свое отражение в Дневнике. Знание той среды, которая окружала Антонина, чрезвычайно важно для изучения его деятельности на Востоке, для понимания его личности в целом. На киевских страницах Дневника оживают колоритные, почти лесковские картины. Академия в эти годы живет насыщенной жизнью. Среди ее администрации и преподавателей значительное количество выдающихся представителей русского ученого монашества, большинство из которых оставили заметный след в истории Русской Церкви. Когда Антонин пишет Н. П. Игнатьеву в январе 1869 г. о том, что его ученики в России уже архиерействуют и сияют звездами, – мы понимаем, что он говорит о своих киевских товарищах, среди которых ученик Антонина Иоанникий (Руднев), будущий митрополит Киевский и Галицкий, и сокурсник его по Академии Нектарий (Надеждин), будущий архиепископ Харьковский и Ахтырский. Его близкими знакомыми по преподавательской деятельности были архимандрит Иоанн (Петин) – будущий епископ Полтавский и Переяславский, и архимандрит Димитрий (Муретов) – будущий архиепископ Херсонский и Одесский. Особое место заниает искренняя и задушевная дружба Антонина с архимандритом Феофаном (Авсеневым), оказавшим сильнейшее влияние на его мировоззрение. Петр Семенович Авсенев (пострижен в монашество с именем Феофан в 1844 г.) преподавал в Академии философию и психологию. Его принято считать родоначальником российской школы психологии. «Начитанность его вообще была необыкновенна велика, а жажда чтения – неутолима»[3]. Соединив классическую античную науку о душе с современными ему достижениями западной философии и естествознания, он сопоставил полученный результат со святоотеческой традицией. В результате такого синтеза европейская философская традиция в существенной своей части оказалась переписанной на язык Православной Церкви. Курс его пользовался особым вниманием со стороны студентов. Знаменитый богослов и педагог Преосвященный Иннокентий (Борисов) в бытность свою ректором академии неоднократно посещал лекции профессора Авсенева и публично высказывал ему свое одобрение. Взгляды архимандрита Феофана получили выражение в уникальном и самобытном научном обобщении, озаглавленном «Жизнь души». Читая эту книгу сегодня, нас не покидает ощущение того, что мы говорим с нашим современником, а методы и базовые элементы, на которых строится изложение, есть данные современной науки. Одно из центральных мест в книге отводится состоянию души во время сна, а также магнетической или нервной силе души. Согласно выводам автора, сновидения человека есть символический язык души, который нужно стараться понять. «Кто через самоиспытание дознал нечто из этих наречий и когда какой язык употребляет больше душа его во сне, тот может несколько уразумевать свои сны, но не чужие»[4]; «В состоянии сна открывается внутренний, потаенный сердца человек. Посему вникай в сновидения, дабы узнать нравственное свое состояние»[5]. Многочисленные описания снов, которые постоянно помещает Антонин в своем Дневнике, есть не что иное, как отражение теории архимандрита Феофана. Отсюда происходят и попытки объяснять свои сны, и соблазнительное для нашего времени доверие к снам со стороны ученого-монаха и архимандрита[6]. Заметим, что это же повышенное внимание к сновидениям было свойственно старшему другу о. Антонина, не менее его ученому, архимандриту Порфирию (Успенскому), и не только ему одному. Классическая русская литература XIX века наполнена сновидениями. Отношение к ним героев и автора как правило необычайно серьезное. Достоевский, в романах которого снам и их толкованию часто отводится центральное место, верил в существование второго зрения, доступного человеку во сне и считал свои сны вещими[7]. И подобных примеров мы можем найти множество. Из Дневника Антонина мы видим, как толкует его сон один из наиболее почитаемых в Лавре духовников старец Парфений Киевский (запись от 14 марта). В таинственной связи между душой и телом виделась в первую очередь мистическая связь человека с Богом. «Сердце, проникнутое любовию к Богу и озаренное внутренним светом, в сновидениях дает вещам нередко совсем другое значение, нежели какое находит в них любознательный рассудок или чувственность… Для любящего Бога сердце имеет ключ к естествознанию внутреннему, которое видит в природе откровенное слово Божией премудрости»[8]. И различные проявления силы души, такие как ясновидение или магнетизм, воспринимались как естественные проявления божественных дарований, скрытых в человеческой природе. Именно поэтому спиритические сеансы могли устраиваться членами царской семьи даже в присутствии духовенства, а сеансы медиумов в России проходили публично и без каких-либо ограничений. Все это нужно иметь в виду, когда мы читаем в Дневнике подробное описание очередного сновидения.