Ёж - Алексей Антонов

Алексей Антонов

Ёж

Глава 1

Я стоял у окна и смотрел за горизонт, туда, где медленно садилось солнце. Багровый летний закат скользил вдоль черных верхушек деревьев, отбрасывая длинные тени на растрескавшийся асфальт. Призраки заброшенного города плыли по улицам, поднимая мусор в воздух, закручивая его в медленном танце. Мои мысли были отброшены на несколько десятков лет назад. Я видел эти улицы, наполненные людьми: женщина в белом платке спешила в магазин за молоком, у самого дома стояла машина, под которой копался засаленный мужичок в кепке, непрерывно куря сигарету. Это были восьмидесятые или начало девяностых, точно сказать я не мог. Детвора шумно носилась с мячом по двору, с тем самым мячом, что сейчас прижался к полусгнившему забору, он уже давно испустил последний воздух и выцвел с годами. Я силился понять, что же произошло в этом забытом богом месте, понять, почему тот самый мяч был здесь брошен и забыт.

Позади меня раздался свист кипящего чайника, я повернулся и окинул взглядом комнату, которая стала мне приютом на время пребывания в этом странном месте. Это был настоящий Клондайк для такого искателя, как я. Несмотря на прошедшие десятилетия, вещи и обстановка сохранили свой прежний вид, разве что слегка выцвели обои и подгнило дерево полок, висящих на стенах. Книги, посуда, мебель, одежда — все было на своих местах, не тронуто, не разграблено, здесь стоял дух того времени, когда люди оставили это место.

Я подошел к походной газовой конфорке и выключил ее, свист чайника тут же утих, растворяясь в тяжелом воздухе комнаты. Из рюкзака я извлек металлическую кружку, купленную в «Экспедиции», сыпанул в нее черного чая и залил кипятком. Аромат чая успокаивал. Сказать по чести, я боялся этого места, и страх мой усиливался с наступлением ночи. Восьмой день я бродил по заброшенным улицам Ежа, и восемь ночей меня одолевал панический ужас перед неизведанным, перед тем, что здесь могло произойти двадцать лет назад.

О городе со странным названием Еж я узнал еще под Екатеринбургом, у мужичка, работающего на электростанции. Это было года три назад, и тогда я отнесся к его истории с недоверием. В тот год была лютая зима, замершие птицы падали с веток в холодный снег. Рекламные надписи на трамваях трескались от мороза и облетали, словно сухие листья. Машины и автобусы замерзали в дороге, а люди передвигались бегом, стараясь поменьше находиться на улице. Я приехал с экономической проверкой в маленький областной городок. На тот момент гендиректора местной электростанции подозревали в не совсем целесообразном использовании средств, поступающих из бюджета. Работка у меня была немудреная и крайне нудная — кипы бумаг, миллионы цифр и бухгалтера, которые играли в дурачков и дурочек. Спустя пару дней я знал о том, что Георгий Иванович греб деньги не лопатой, а ковшиком маленького экскаватора в собственный карман.

В тот знаменательный для меня день я сидел на шестом этаже административного здания — именно здесь располагался экономический отдел и бухгалтерия Горэлектро. Стрелка часов неумолимо приближалась к четырем часам дня, была среда — день выдачи зарплаты работникам этого славного предприятия. На этаже все время кто-то шатался, после обеда толпа страждущих заполнила узенький коридор перед кассой. В своей основной массе это были женщины за сорок, любящие посплетничать, а время для сплетен выдалось самое подходящее. Через пару часов я уже знал, кто и чем жил на станции. Настроение было, мягко говоря, нерабочее, и я решил отправиться в свою гостиницу, где собирался поужинать и выпить пару бокалов коньяка. Я вышел из кабинета в галдящий коридор, запер дверь, и уже было направился к лифту, когда меня остановил единственный мужик, толкущийся среди женщин.

— Здорово, начальник! — Голос у него был с приятной хрипотцой, лицо же пропито лет эдак десять назад. Когда-то яркие голубые глаза поблекли и провалились, лицо было сплошь покрыто морщинами. Он был невысокого роста, метр с двумя кепками, высохший, как старое полено, забытое в сарае.

— День добрый! — Я протянул ему руку, и он пожал ее, рукопожатие было крепким, и я понял, что выглядит он гораздо хуже, чем чувствует себя.

— Как идет проверка, жить будем?

— Вы еще вдоволь поживете, а вот ваш генеральный уже вряд ли. — Я уже было развернулся к нему спиной, чтобы приблизиться к лифтам, но он вновь остановил меня.

— Проворовался, значит, у нас тут давно ходят слухи, приехал этот холеныш из Ебурга и наши коврижки все поел. Я тебе вот что скажу: деньги людей портят, и это уже давно всем известно, деньги лучше переводить в алкоголь — в нем правда. — Он как-то грустно улыбнулся и посмотрел на меня. — Жди меня тут, я через минуту. — Он резко повернулся и уверенным шагом направился к кассе через строй женщин. Его встретили недовольные возгласы, и я уж, было, думал, что мужичок будет бит, возможно, даже ногами, но каким-то чудом он пробился к окошку, вручил кассиру какую-то выписку и через пару минут получил свои кровные заработанные.

— Уж, думал, не выберусь, — сказал он мне со смехом, — у нас бабы суровые, слона на скаку остановят, и хобот в бантик завяжут, про избу я уже молчу, и построят, и разобрать до последнего бревнышка могут. — Он подхватил меня за руку, и мы двинулись к лифтам, сопровождаемые недовольными возгласами в адрес моего нового знакомого. Минут через двадцать с двумя бутылками коньяка, который мы купили по моему настоянию, мы подошли к небольшому участку, огороженному хлипким и редким забором.

— Моя фазенда, — прокомментировал мой Сусанин и, видимо, собутыльник на этот вечер. — Жена умерла четыре года назад — рак. Понимаешь ли, у нас тут экология ни к черту, она у меня этот сад… все своими руками… а я все профукал, да и нет желания у меня ковыряться в земле, слесарь я, не пахарь, и никогда им не был. — Он говорил как-то отрешенно, без эмоций, говорил о годах минувших без намека на сожаление. Виктор, а именно так звали моего нового знакомца, открыл калитку и пошел впереди меня к одноэтажному домику, приютившемуся в дальнем конце некогда красивого, а ныне увядшего сада, покрытого толстым слоем неубранного снега.

— Здесь у меня банька, — он неопределенно махнул вправо, я проследил за его жестом и увидел приземистую баньку из почерневшего от времени сруба, — топить сегодня не будем, дров маловато на зиму заготовил, а покупать жаба меня давит, хожу в нее по расписанию, чтоб до весны дотянуть.

Мы вошли в дом. Это был обычный деревенский домик: длинные аляповатые «дорожки» в коридорах, пара ковров, приколоченных к стенам в большой комнате, выполняющей роль одновременно гостиной и спальни, железная сетчатая кровать у печи, большой деревянный стол, очевидно, доставшийся Виктору от прабабушки, у занавешенного окна, и столь же массивные стулья вокруг него.

— Располагайся, — Виктор кивнул на стул, — спать ляжешь тут (он указал на кровать), — а я на печи подрыхну, как в детстве у бабки. Люблю на печи спать, вспоминаю, когда мне было лет шесть—семь, я часто у бабки оставался, родители в «ночные» работали. Заберемся мы с ней зимой на печь, огонь потрескивает под тобой, а тебе тепло и уютно, бабка начинает храпеть через пять минут, а ты лежишь и думаешь. Думаешь о всякой ерунде, о том, как днем залепил снежком Маринке, чтоб она обратила на тебя внимание, о том, что летом тебе могут купить велик, потому что летом у тебя день рождения и бабушка уже второй год откладывает по трешке на него со своей пенсии. Жалею я о своем детстве, ой как жалею, Саня, сейчас на печь залезаю и думаю о том времени, о том, как мне было хорошо. — Я видел перед собой глубоко уставшего человека, казалось, морщины его стали еще глубже, а глаза и вовсе побелели. Сейчас он был где-то очень далеко, там, где хотел бы задержаться на всю жизнь.

Виктор достал из холодильника вчерашнюю картошку, мы присовокупили к ней купленную мной сырокопченую колбаску и начали уничтожать запас коньяка. Виктор пил его и морщился, ругая меня на чем свет стоит за то, что я уговорил его вместо «беленькой» пить этакую гадость заморского происхождения. Он много рассуждал о том, что русскому хорошо и что иностранщине смерть, и это был бы обычный вечер, который я скоротал в компании случайного собутыльника, любящего пофилософствовать, если бы не история, которую он мне поведал, изрядно выпив.

История меня очень заинтересовала. С юношества я увлекался поиском и исследованием заброшенных городов и деревень, крупных промышленных объектов и военных частей. Первый опыт индустриального туризма[1] у меня был еще в институте, я закончил третий курс и, устав от макро- и микроэкономических теорий, со своим другом Славкой решил отправиться в заброшенную больницу, что стояла в самом центре города. Больница, надо сказать, славилась страшными историями о призраках умерших постояльцев, которые бродили в обгоревших коридорах и пугали случайных ночных прохожих. Посетить городскую достопримечательность мы решили, естественно, ночью — для пущего эффекта. Славка, мой друг и однокурсник, раздобыл газовый пистолет — это была необходимость, так как здание бывшей больницы облюбовали бомжи, а чужой человек, оказавшийся на их территории, подвергал свою жизнь немалой опасности. Мы пытались прихватить с собой девчонок, но те наотрез отказались, большинство однокурсников, страшных ботаников, также решили не участвовать в нашей затее. В общем, отправились мы в больницу вдвоем, что подогревало нашу кровь еще больше и подхлестывало в нее адреналина. Мы вооружились фонариками, фотиками — на случай, если встретим настоящего призрака, пакетом с бутербродами и в полночь отправились в центр города к улице 8-е Марта, собственно, именно там и располагался заброшенный, полуобгоревший блок больницы. Местечко, скажу я вам, жутковатое. Свернув с центральной улицы, мы оказались в небольшом парке, сотни подобных парков окружают сотни же похожих больниц. Большое здание выплыло из темноты, когда мы почти уперлись в него носом. Яркие лучи выхватывали из темноты куски бежевой штукатурки, висящей на красном кирпиче, черные зияющие провалы окон без рам, на последнем этаже был сильный пожар, и языки копоти украшали его хаотичным рисунком.