Возвращение на родину - Артур Дойль

Артур Конан Дойль

Возвращение на родину

Весной 528 года небольшой бриг совершал свой обычный пассажирский рейс вдоль азиатского берега между Халседоном и Константинополем. В утро нашего рассказа, а день этот был праздничный, был днем святого Георгия, судно переполняли паломники, направляющиеся в великий город, чтобы принять участие в религиозных праздничных торжествах, которыми всегда отмечается день этого святого великомученика — одного из самых почитаемых святых из всего огромного сонма святых Восточной церкви. Погода стояла прекрасная, дул легкий бриз, так что пассажиры в приподнятом, праздничном настроении наслаждались без приступов морской болезни многочисленными красивыми сооружениями, которыми отмечены подступы к пышной и самой величайшей столице во всем мире.

На носу маленького брига стояли два путника любопытного вида. Один, очень красивый мальчик лет десяти-двенадцати, с тонкими, правильными чертами лица, темными вьющимися волосами и живыми карими глазами, которые светились умом и радостью жизни. Второй, старый и исхудалый, с изможденным лицом и серой бородой, суровые черты лица которого то и дело озаряла улыбка, когда он видел, с каким радостным волнением и любопытством его юный спутник разглядывает отдаленный красивый город и множество судов, снующих по узкому проливу.

— Смотри, смотри! — кричал мальчик. — Видишь эти большие красивые корабли, которые выплывают вон из того маленького залива? Наверняка, отец благочинный, это самые большие корабли из всех на свете.

Старик, который был настоятелем монастыря святого Никифора в Антиохии, положил руку на плечо мальчика.

— Тише, Лев, не кричи, так громко, ибо, пока мы не повидались с твоей матерью, нам надо таиться. А эти красные галеры, они и вправду самые крупные из всех, ибо это боевые корабли императорского военного флота, которые вышли из Феодосийской гавани. Как только обогнем вон тот зеленый мыс, так сразу попадем в бухту Золотой Рог, где стоят на якоре торговые суда. Теперь, Лев, посмотри вон за те здания и большой собор. Видишь длинный ряд колонн, стоящих лицом к морю? Это императорский дворец.

Мальчик с большим интересом посмотрел в указанном направлении.

— И моя мать живет там? — прошептал он.

— Да, мой мальчик, твоя мать, великая императрица Феодора и ее муж, великий Юстиниан, живут в этом дворце.

Мальчик взглянул пытливо в лицо старику.

— Отец Лука, а ты уверен, что моя мать в самом деле будет рада видеть меня?

Настоятель отвернулся, чтобы избежать вопрошающего взгляда мальчика.

— Ничего нельзя сказать точно, Лев. Но попробовать надо. Если окажется, что там нет места для тебя, мы тебе всегда будем рады в нашем монастыре.

— Отец Лука, а почему ты не известил мою мать, что мы приедем? Почему ты не подождал ее распоряжений?

— На расстоянии, Лев, легче отказать. Императорский гонец задержал бы нас, и все. Но когда она увидит тебя, Лев, твои глаза, так похожие на ее собственные, лицо твое, которое напомнит ей того, кого она когда-то любила, тогда, если в груди ее бьется живое сердце, а не камень, оно откроется для тебя. Говорят, император ни в чем не может ей отказать. У них нет собственных детей. И тебя. Лев, ждет великое будущее. Когда оно наступит, не забудь тогда бедную братию монастыря святого Никифора, которая приютила тебя, когда у тебя не было никого на свете.

Десять лет назад несчастная богомерзкая женщина, одно имя которой вызывало омерзение на Востоке, где она была столь же известна своим распутством, как знаменита своей красотой, подошла к воротам маленького уединенного монастыря и упросила монахов взять на воспитание ее малютку сына, свидетельство ее греха. Там он и пребывал с тех пор.

Сама же Феодора, продажная шлюха, вернулась в столицу и благодаря необычайному повороту колеса Фортуны вначале увлекла, а потом и завоевала прочную и глубокую любовь Юстиниана, наследника трона. И когда его дядя, император Юстин, умер, молодой человек сделался самым великим и могущественным монархом на свете и не только возвысил Феодору до положения своей супруги и императрицы, но и дал ей неограниченную власть, равную по могуществу и независимости его собственной. И вот эта женщина, некогда развратная и скверная, обрела чувство собственного достоинства и гордости, отрезала напрочь все то, что напоминало хоть чем-то о ее прошлой жизни, и скоро доказала свою способность быть великой императрицей, более сильной и мудрой, чем ее супруг, и между тем жестокой, мстительной и непреклонной, став поддержкой для друзей и беспощадной для врагов. Такова была женщина, к которой настоятель, отец Лука из Антиохии, вез Льва, ею забытого сына. Если Феодора и вспоминала когда-либо те далекие дни, когда она, покинутая своим любовником Эцеболусом, правителем африканского Пентаполиса, прошла пешком через всю Малую Азию, чтобы оставить свое дитя у монахов, то единственная мысль, которая при этом у нее возникала, так это о том, что монастырская братия далека от мирских дел и никогда не отождествит императрицу Феодору с той несчастной скиталицей Феодорой, и потому плод ее греха навсегда останется тайной для ее царственного супруга.

Настоятель, не раз бывавший в Константинополе по монастырским делам, шел уверенным шагом человека, который знает, куда он идет, тогда как мальчик, испуганный, но тем не менее довольный потоком спешащих людей, шумом и грохотом проезжающих экипажей, вереницей красивых, величественных зданий, крепко держался за края свободно свисающих одеяний своего наставника и то и дело с любопытством озирался по сторонам. Пройдя крутые и узкие улочки, которые вели вверх от моря, они дошли до широкой, просторной площади, в центре которой возвышалась красивая громада Святой Софии — величайшего храма, начатого Константином и освященного святым Иоанном Златоустом, теперь служившего местом пребывания патриарха и являющегося центром Восточной церкви.

Миновав Софийский собор, путники пересекли выложенный мрамором Августинум и увидели справа от себя золоченые ворота ипподрома, через которые катили огромные толпы народа, ибо, хотя утро было посвящено религиозной церемонии, день отдавался мирскому праздничному гулянию. Не успели мальчик со стариком пройти арку, как их остановил грубый окрик грозного часового в шлеме с золотым гребнем, который склонил перед их грудью сверкающее копье в ожидании, пока дежурный офицер разрешит им пройти дальше. Однако отец-настоятель был предупрежден еще раньше, что все препятствия можно обойти, если упомянуть имя евнуха Базилия, который был нечто вроде управляющего дворцом и имел звание паракимомена, то есть придворного, который спит у дверей императорской спальни. Заклинание подействовало мгновенно, ибо при одном упоминании имени этого всемогущего царедворца протоспафарий, начальник дворцовой гвардии, который случайно оказался рядом, немедленно приказал одному из гвардейцев провести двух путников под охраной к царскому вельможе.

В дверях одной палаты расшитые золотом занавеси раздвинулись, и стражник передал старика и мальчика немому негру, который стоял на страже внутри. Когда они вошли, жирный смуглый человек с широким, как у бабы, дряблым безволосым лицом, расхаживавший взад-вперед по небольшой комнате, обернулся к ним с противной зловещей улыбкой. У него были толстые, слегка вывороченные губы и отвислые щеки, над которыми сверкала пара злобных глаз, полных напряженного внимания и трезвого расчета.

— Вы проникли во дворец, использовав мое имя, — проговорил он зловеще. — я хвалюсь тем, что любой может пройти ко мне таким путем. Но это не к добру для тех, кто пользуется моим именем без должной серьезной причины.

— Я не сомневаюсь, ваша светлость, — промолвил монах, — что важность моего дела дает мне право войти во дворец. Единственно, что меня беспокоит, так это то, что оно столь важно, что я не имею права сообщить о нем ни вам, ни кому другому, кроме императрицы Феодоры, поскольку она единственная, кого это касается.

Толстые брови евнуха сдвинулись над его злыми глазами.

— Старик, — проговорил он угрожающе, — на свете нет той тайны, касающейся императрицы, которую нельзя было бы сказать вначале мне. И если ты отказываешься говорить, то, конечно, никогда не увидишь ее. Почему я должен допустить тебя к ней, если не знаю, что у тебя за дело?

Настоятель решился.

— Если я совершаю ошибку, то падет грех на вашу голову, — сказал он. Так вот знайте, вот это дитя — сын Феодоры-императрицы, оставившей его в нашем монастыре еще грудным десять лет назад. Вот свиток папируса, смотрите: он докажет вам, что сказанное мной бесспорно и не вызывает сомнений.

Евнух Базилий развернул свиток, в то время как глаза его устремились на мальчика. На лице царедворца отражалась смесь удивления услышанной новостью и коварства: как ее использовать с пользой для себя.