Разговор перед обедом - Владимир Аренев

Владимир Аренев

Разговор перед обедом

"Счастлив, как Пресветлый"

Ну-ну, мой мальчик, успокойся, ну же! Если хочешь, отвернись и не смотри на меня. Я не обижусь. Я ведь понимаю…

В этом нет ничего постыдного, ни для тебя, ни для окружающих! Такова жизнь.

… И прошу, не заставляй меня повторять избитые истины.

В конце концов, ты ведь изначально знал о своей избранности и о своем даре. На этом покоится наша династия, династия Пресветлых. Когда-то давно Хрегана, нашего с тобой предка, Боги в благодарность за то, что он помог им, наградили таким вот даром. Никакие дворцовые перевороты не способны теперь свергнуть род Пресветлых, ибо у каждого из нас есть совершенно ясный признак права на власть.

Верно, здесь не все так просто. Даром обладает только старший сын правителя, но если старший умирает, дар проявляется у следующего наследника. И так далее.

Почему всякий раз дар другой? Видишь ли, согласно легенде, каждый из Богов хотел сделать приятное Хрегану, и тогда они решили, что будут наделять Пресветлых даром по очереди.

Ну и, конечно, ты прав, не всегда так уж «приятно» им обладать…

Это что, вот ты просто видишь людей насквозь, все их внутренности и то, что они сегодня съели на завтрак, — а дед моего деда взглядом поджигал предметы! Стоило ему только разволноваться…

Говоришь, сынок, получше доля, чем у тебя? Это как поглядеть. Прапрадед-то глядел от случая к случаю. И не мог управлять собой, своими возможностями. Вот и поджег невесту, в первую же брачную ночь. …Выжила, иначе как бы мы с тобой разговаривали? Но лицо с тех пор прятала под чадрой.

А ты говоришь «получше»…

Нет, бывает, конечно, что выпадает какая-нибудь ерунда, забавка. Вот я — могу ходить по воде. Иногда. Толку — никакого.

Да что ты, я что-то тебя совсем не узнаю. Ну же, будь мужчиной! В конце концов тебе с этим жить.

И не сверкай так глазами — думаешь, то, что тебе сейчас в голову взбрело, такая уж стоящая мысль? Не удивляйся, догадаться просто… и не жить — тоже просто. Да-да, плюнуть на все, на нас с матерью (и что, что мы тебя любим?), на друзей своих, обозлиться на мир — забраться в теплый бассейн и вскрыть себе вены. Мол, вот умру, а вы потом будете жалеть, и Боги там, на небесах своих растреклятых, усовестятся, поймут, как были неправы, сколь несправедливы, когда наделили тебя таким даром.

Тяжело тебе, говоришь? Само собой!

…Хочешь, расскажу одну историю? Мне кажется, она кое-что расставит по местам в твоей голове.

Так слушай: один из Пресветлых обладал даром воистину необычным — он мог останавливать сердцебиение и дыхание, но при этом оставался живой, хоть и недвижимый, и мог слышать все, что происходило вокруг. В детстве он вовсю использовал этот свой дар, чтобы поиздеваться над наставниками, но в конце концов в учителя ему определили достаточно мудрого человека — и тот объяснил молодому Пресветлому, что к чему. В мальчике проснулась совесть, и он долгое время вообще никак не использовал свой дар.

А потом как-то раз, когда Пресветлый был уже в зрелом возрасте, пришла ему в голову одна мысль, показавшаяся ему забавной. Случилось это после очередного празднования его дня рождения, на котором правитель наслушался чрезмерно много славословий в свою честь. И решил он проверить, насколько искренни все те, кто не так давно хвалил его и кричал о преданности и любви к нему.

Взял да и «умер» понарошку. Но только если раньше Пресветлый позволял себе побыть мертвецом максимум час-другой, теперь же для исполнения замысла ему требовалось пролежать бездыханным и недвижным несколько дней. Представляешь?

«Что ты должен себе представлять»? Каково было этому, в сущности, не такому уж плохому человеку, лежать в центральной зале своего дворца и слушать то, о чем говорили окружающие. А они говорили страшные и беспощадные вещи.

…Наверное, у каждого из нас, живущих, скрывается в глубине души страх: а вдруг все, кто окружает нас, кто говорит нам ласковые, приятные слова, — все они лгут нам в глаза, а за спиной нашей черты их лиц меняются на чудовищные оскалы, искажаются злобой, ненавистью, завистью… И иногда, к сожалению, страхи наши не беспочвенны.

Так, мой мальчик, случилось и с тем Пресветлым. Нельзя сказать, чтобы был он отъявленным негодяем и мерзавцем, но и святым он не был, нет. Поэтому вполне естественно, что враги, притворявшиеся при жизни его друзьями, теперь, глядя как он лежит в гробу, с мертвенной бледностью на лице, бездыханный, — теперь они с облегчением говорили то, что думали… человеку вообще легче говорить правду, какой бы жестокой она ни была.

Да, мой мальчик, а он все это слушал.

Я думаю, хоть и не уверен, что Пресветлый пережил бы и двуличие многих своих соратников, более того, он ведь наверняка и подозревал о чем-то подобном, иначе не затеял бы «экзамен». Однако последними каплями, переполнившими чашу его отчаянья, стали жена и дети. Его дочь с приглушенным смешком принимала ухаживания сына наиглупейшего из придворных блюдолизов — принимала в том же зале, где лежал ее «покойный» отец, у дальних портьер! А чуть позже, когда окончательно стемнело и лишь фигурные свечи, зажженные в честь памяти об «усопшем», рассеивали мрак коридоров, в зал явилась супруга Пресветлого. И стоя над гробом, она вышептывала то, о чем молчала все то время, пока была его женой. Она рассказывала мертвому (так она думала) мужу о том, какими же тягостными и ненавистными стали для нее годы, проведенные с ним, — ведь их брак был браком по расчету. И как она ненавидит его дочь, столь похожую на отца. И как она, жена его, завела себе двух любовников, садовника и офицера, и как она поочередно проводила с ними всякую свободную минуту. Она рассказывала — а он слушал, и не мог ничем выдать того, что жив и слышит эти чудовищные для него вещи.

На следующее утро было официальное прощание с покойным — и из далекой провинции привезли его мать. Однако она лишь взглянула на почившего сына и заявила, что он давно уже отказался от своих родителей, совершенно позабыл о них и даже не соизволил приехать проведать ее, ни на один из тех дней ее рожденья, которые старая правительница вынуждена была проводить вдалеке от двора. Она исступленно шептала об этом своей невестке, и слюна брызгала на бледное лицо Пресветлого. Впрочем, с некоторых пор ни это, ни мухи, постоянно норовившие прогуляться по его щекам, «усопшего» уже не волновали.

Был ли человек, во всей империи — хотя бы один человек, который мог бы отозваться о нем с душевной теплотой? Наверное, да. Во всяком случае, мне кажется, что если бы тогда старый учитель Пресветлого пришел к его гробу, история эта развивалась бы по-другому. Однако учитель к тому времени был давным-давно мертв и покоился в земле, похороненный со всеми подобающими почестями. Умер он, как мне кажется, и в сердце Пресветлого, ибо в противном случае, повторяю, история закончилась бы не так, как она закончилась.