«Чур, морская змеюка!» - Карлос Фуэнтес

Карлос Фуэнтес

«Чур, морская змеюка!»

Хулио Кортасару

Молодой английский моряк в белой форме протянул ей руки и сказал: «Добро пожаловать». Исабель вспыхнула, коснувшись этих рук, поросших мягкими волосками, и заглянула в его серьезное лицо. Моторная лодка с глухим ворчанием отошла от причала. Исабель опустилась на влажную скамью и стала смотреть на удаляющиеся огни центральных улиц Акапулько. И поняла, что ее путешествие наконец началось. Впереди, окруженный безмолвием гавани, белел пароход. Слабый ветерок перебирал концы шелковой косынки, которую Исабель повязала вокруг шеи. Пока лодка приближалась к пароходу, бросившему якорь в темном зеркале тропической ночи, Исабель снова увидела себя затерянной в припортовой толпе, среди горластых продавцов невкусного мороженого, черепаховых гребней и перламутровых пепельниц. Но ее лицо, чуть увлажненное солеными брызгами пены, оставалось бесстрастным. Потом она открыла сумочку, вынула оттуда очки и стала лихорадочно рыться в бумагах, приготовленных для путешествия. Ей стало страшно, что они могут потеряться, но в то же время подсознательно она хотела за этим занятием отвлечься от мыслей о береге, мерцающем и уже далеком. Паспорт. Имя: Исабель Вальес.

Цвет кожи: белый. Дата рождения: 14 февраля 1926 г. Особые приметы: никаких. Выдан в городе Мехико, Федеральный округ. Исабель спрятала паспорт и вытащила билет. Sailing on the 27th July 1963 from Acapulco to Balboa, Colon, Trinidad, Barbados, Miami, and Southampton.[1] Она глубоко и освобождение вздохнула. Глаза ее последний раз посмотрели на берег. Моторная лодка остановилась у трапа, спущенного с борта «Родезии», и тот же самый моряк в белом снова протянул ей руки. Исабель сняла очки, сунула их в сумочку, потерла переносицу и, ступив на перекладину трапа, решительно отстранилась от молодого моряка.

— Лет сорок. Красотой не блещет. Какие будут указания?

— Dowdy, I guess.[2]

— Нет, не скажи… В ней есть этакая старомодная элегантность…

— Ну ладно, за мой стол ее не сажать! Ясно?

— Разумеется, Джек! Уж я твои повадки знаю… Not а chance.[3]

— Брось болтать! Я вот смотрю, должность старшего стюарда делает человека слишком подозрительным!

— При чем здесь подозрения, Джек? Дела давно известные!

— Улыбайся, улыбайся, старый дурак, может, я не поскуплюсь для тебя на чаевые.

— Что? А не хочешь, чтобы тебя выставили отсюда? Я ведь свое место знаю, а ты, по-моему, нет!

— Эх, Билли, не хочется мне задирать нос! Но вообще, если подумать… я впервые в жизни купил билет первого класса и теперь, после восьми рейсов на «Родезии» обыкновенным стюардом, могу измываться над всеми вами так, как раньше измывались надо мной наши пассажиры.

— Вот и давай! А мне и на моем месте неплохо!

Куда же ты ее пристроишь?

— Дай подумать… К кому-нибудь, кто подходит ей по возрасту… Говорит ли она по-английски? Ну ладно… посажу ее за столик для двоих к этой американке. Тоже старая дева… пусть и развлекают друг друга. Решено — двадцать третий столик! С мисс Дженкинс.

— Ты разрываешь мне сердце, Билли!

— Ну хватит, проваливай, артист!

— И выругай Лавджоя. Скажи ему, что когда я прошу по утрам чай, то имею в виду настоящий чай, горячий, а не эту бурду, которой моют тарелки!

— Ишь ты! Ну погоди, Джек! Мы еще встретимся с тобой на нижней палубе!

— You jolly well won't.[4]

Лавджой, стюард, отдал Исабели ключи, и она стала распаковывать свои вещи. Но тут же бросила, охваченная мыслями о доме: Марилу, тетя Аделаида, завтраки в кафе «Санборн»…

Загрустив, Исабель села на кровать и равнодушно посмотрела на оба раскрытых чемодана. Поднялась и вышла из каюты. Почти все пассажиры сошли на берег, чтобы познакомиться с ночным Акапулько, и должны были вернуться не раньше трех утра. «Родезия» уходила в четыре. Исабель воспользовалась тем, что никого не было, и осмотрела все опустевшие салоны парохода. Она сразу ощутила новизну, непривычность окружавшей ее обстановки, но пока еще не понимала, в чем, собственно, суть этой новизны, вернее, не решалась думать, чем полнится этот экзотический плавучий мир, подвластный законам, совершенно не похожим на те, что определяют поведение людей на суше, в городах. По существу, салоны «Родезии» лишь воплощали британские понятия о комфорте, «а home away from home»,[5] но все эти цветастые занавески и глубокие кресла, все эти морские пейзажи в золоченых рамах и диваны, обтянутые голландским набивным полотном, эти панели дорогого светлого дерева стали для Исабели откровением, несущим в себе что-то чуждое и ослепительное… Потом она попала на прогулочную палубу. И впервые уловила запах парохода — свежей побелки, мокрых канатов, дегтя, мазутного масла — и распознала в нем грозную, пугающую необычность морской жизни. Старые, потертые канаты кольцом, напоминающим огромный ошейник, опутали бассейн, на самом дне которого застоялась морская вода. Глубоко вздохнув, Исабель вобрала в себя резкий соленый запах этой воды, еще не понимая, но уже чувствуя, что это первое столкновение с новой жизнью расширило ее ноздри и наперекор ее воле напомнило ей о том, что она совершенно одна.

Мерный, ритмический гул привел Исабель к самому носу парохода. Очутившись на помосте, по бокам которого тянулись белые трубы, Исабель глянула вниз и увидела на палубе молодых моряков в широких брюках, обнаженных по пояс, босых. Они потягивали пиво и под аккомпанемент своих гармоник пели старинную шотландскую песенку. Моряки всячески преувеличивали ее чувствительный характер: истово вздыхали, закатывали глаза… Незаметно для них самих песенка превратилась в лихую и стремительную пародию. Лица моряков повеселели, глаза загорелись озорством. Они все больше входили в раж, что-то выкрикивали, пританцовывали, дергали плечами и всем телом.

Исабель не сдержала улыбки и отвернулась от развеселившихся парней.

Подойдя к бару, она заколебалась.

Вошла и села у столика, покрытого тонким сукном. У нее заблестели глаза, и она торопливо пригладила складки своей юбки, когда из-за стойки вынырнул рыжеволосый бармен и, подмигнув ей, спросил:

— What is your ladyship's pleasure?[6]

Исабель сцепила руки. И почувствовала, как они повлажнели. Она осторожно провела ладонями по сукну. За ее натянутой улыбкой таилось сейчас мучительное желание — перенестись куда-нибудь в знакомое место, оказаться среди знакомых людей. Ей хотелось спрятаться от этого надвигающегося на нее человека, у которого на голове вместо волос был какой-то красно-морковный пушок, а лицо поражало, смешило и даже пугало полным отсутствием бровей. Только ресницы поддерживали нависшую стену лба, усыпанную синими веснушками. Оттого что бармен шел не спеша, как бы утверждая этим свое реальное существование, Исабель не успела собраться с мыслями и подумать, что она будет пить, но зато подумала со страхом о том, что никогда не заказывала вина в баре. А человек-морковка приближался почтительно и неумолимо. Разумеется, он исполнял свой профессиональный долг и в то же время — его глаза без каймы бровей напоминали два желтка, в которые впрыснули желчь, — принюхивался к смятению, к испугу, к запаху пота этой молодой особы в свитере с короткими рукавами, которая судорожно водила одной рукой по столу, покрытому сукном, а другой — по подолу своей клетчатой юбки, а потом вдруг снова сцепила руки и, не владея голосом, затравленно крикнула:

— Wisky soda… Without glass![7]

Бармен удивленно взглянул на нее — это было удивление профессионала, уязвленного невежеством, — и замер в той позе, в какой его застигли нелепые слова Исабели. Он бессильно опустил плечи, закрыл глаза, сломленный ее криком, и почувствовал, как от него, знатока своего дела, уходит куда-то привычная уверенность.

— Ah! P'raps her ladyship would like a silver goblet… Glass is so common after all…[8]

Голова, опушенная рыжим огнем, затряслась в морщинистом и конопатом хохоте. Бармен поднес к губам салфетку и кое-как подавил смех.

— Sans glace, s'il vous plait…[9]- повторила Исабель, не поднимая головы. — Лед… мне нельзя со льдом. У меня больное горло.

Из-за салфетки выглянуло багровое лицо бармена.

— Ah, madame est Francaise?[10]

— Нет, нет! Я мексиканка!

— Меня зовут Ланселот… я весь к вашим услугам… Позволю предложить вам «Southerly Buster» — нет ничего лучше при ангинах… К тому же этот коктейль очень густой и совсем не пьянит… Ланселот — это, знаете… герой из «Рыцарей Круглого стола»…

Бармен склонился перед Исабелью, потом, как-то странно согнувшись, повернулся к ней спиной и, что-то напевая, пополз на четвереньках под стойку.

Сердце Исабели билось неровно. Она по-прежнему не поднимала головы от стола и невидящими глазами смотрела в одну точку.