Физиогномика - Джеффри Форд

Джеффри Форд

Физиогномика

Лит, Джексон и Дерек,

вы указали мне дорогу в земной рай

1

Я выехал из Отличного Города ровно в четыре пополудни. Осеннее небо уже потемнело, и на улице завывал ветер. Карета подкатила прямо к крыльцу моего дома. Яростный шквал напугал лошадей и едва не вырвал бумаги — материалы очередного дела, всего час назад полученные от самого Создателя, Драктона Белоу, — у меня из рук.

Возница открыл передо мной дверцу кареты. Видом он напоминал борова с гнилыми клыками, но мне довольно было лишь раз взглянуть на его толстый лоб и глубоко посаженные глаза, чтобы опознать тип, склонный к мечтательности и мастурбации. «В провинцию!» — провозгласил он, перекрикивая ветер и заплевав мне лацканы плаща. Я коротко кивнул и уселся.

За несколько минут мы выехали к главным воротам города. Прохожие на улицах провожали мою карету тем странным приветственным жестом, который недавно зародился среди населения, — один палец вверх. Я подумывал махнуть в ответ, но забыл об этом, увлекшись чтением лиц.

После многих лет изучения физиогномики мне не нужен был кронциркуль, чтобы извлечь «душу» из-под кожи. Нос для меня был эпической поэмой, губа — пьесой, ухо — многотомной историей человеческого падения. В одном глазу читалась вся жизнь, и мои глаза вспоминали прочитанное, пока тупоумный возница гнал лошадей сквозь самую долгую в мире ночь, через горные перевалы, по плоскогорью, где дорога терялась среди камней. Последнее изобретение Создателя, химическая лампа, горела ярким оранжевым светом. Я внимательнейшим образом перечитывал официальный документ. Меня направляли в Анамасобию, шахтерский городок в северной провинции, на дальней границе.

Я перечитывал бумагу, пока слова не потеряли смысл. Я отполировал инструменты так, что видел собственное отражение в стальных остриях. Я провожал взглядом блестевшие в лунном свете озера и стада убегавших с дороги странных животных. Когда лампа Создателя стала тускнеть, я приготовил себе дозу чистой красоты и влил ее в запястье.

В гаснущем свете я сам начал мерцать, и образы документа возникли перед мысленным взором: белый плод, по слухам, произраставший в Земном Раю, которому приписывались всевозможные сверхъестественные свойства. Он хранился под стеклом на алтаре городской церкви и не портился от времени, всегда оставаясь свежим и спелым.

Много лет назад местные шахтеры, разрабатывавшие жилу духа под горой Гронус, вскрыли естественную полость с озерцом и обнаружили этот белый плод в сморщенной руке древней мумии. Рассказ о находке вызвал некоторый интерес в Отличном Городе, но большинство горожан считали эту историю бредом недоумков.

Вручая мне новое назначение, Создатель со смехом припомнил мне некое порочащее замечание по поводу черт его лица, которое я нашептал в подушку года три назад. Я обомлел, пораженный его всеведением, и тупо наблюдал, как он вливает себе в жилу на шее шприц чистой красоты. Когда поршень выдавил лиловую жидкость во вздувшуюся вену, на его губах появилась улыбка. Он лаконично выдернул иглу и сказал: «Я не читаю, я слышу».

Я откусил кусочек белого плода, и что-то вылетело из него, запорхало под крышей кареты и запуталось в моих волосах. Потом оно пропало, а напротив меня сидел Создатель, Драктон Белоу, и улыбался. «В провинцию», — сказал он и предложил мне сигарету. Он был одет в черное, и голова обвязана черным женским шарфом. Те физиономические черты, что несколько лет назад открыли мне крывшуюся в нем жестокую гордыню, были подчеркнуты помадой и тушью. Через несколько секунд он рассыпался, как узор мозаики, который нагнал на меня сон.

Мне снилось, что карета встала на голом, продуваемом ветром плато, окруженном туманными тенями дальних гор. Заметно похолодало, и когда я соскочил на землю, чтобы выяснить причину остановки, слова вырвались изо рта струйкой пара. Совершенная чистота усыпанного звездами неба заставила меня замолчать. Я увидел возницу, который, отойдя на несколько шагов от кареты, очертил вокруг себя носком башмака окружность и забормотал что-то в сторону горной цепи. Когда я подошел к нему, он расстегнул молнию брюк и стал мочиться.

— Что за чепуха? — спросил я.

Он оглянулся через плечо и пояснил:

— Зов природы, ваша честь.

— Нет, — сказал я, — зачем вы чертили круг и что говорили?

— Пустяки, — сказал он.

— Объяснитесь, — потребовал я. Он закончил свое дело и, прожужжав молнией, повернулся ко мне.

— Слушайте, — сказал он, — вы, поди, и не знаете, где мы оказались.

В этот миг форма отвисшей мочки его уха заставила меня заподозрить, что Создатель затеял всю эту поездку ради того, чтобы покончить со мной, наказав за давнюю нескромность.

— О чем вы говорите? — спросил я.

Он шагнул ко мне, подняв руку, и я ощутил, как напряглось мое тело, но он уже мягко опустил руку мне на плечо.

— Если вам от этого полегчает, можете дать мне пинка, — сказал он и наклонился, поддернув полы длинного сюртука, чтобы открыть мишень.

Я отвесил пинок в подставленный зад и проснулся в карете. Еще не открыв глаза, я почувствовал, что карета стоит и что наконец настало утро. За окном слева виднелся стоящий в ожидании мужчина, а за его спиной — жалкий деревянный городишко. Над городом нависала гора, по-видимому тот самый Гронус, неистощимый источник синего духа, минерала, отапливавшего и питавшего энергией Отличный Город.

Прежде чем собрать вещи, я изучил незнакомца. Череп сродни лошадиному, глаза широко расставлены, челюсть тяжелая — идеальный благонамеренный и бестолковый чиновник. Заметив открывающуюся дверцу, он бросил насвистывать и приветствовал меня.

— Добро пожаловать в Анамасобию, — произнес он, протягивая руку в перчатке. Его тучность скрадывалась упрямым подбородком, а неправильный прикус был не слишком заметен из-за выдающихся скул. Я сжал его руку, и он представился:

— Мэр Батальдо.

— Физиономист Клэй, — ответил я.

— Большая честь, — поклонился он. Я спросил:

— У вас что-то случилось?

— Увы, ваша честь. — Он, казалось, готов был расплакаться. — В Анамасобии завелся вор. — Он подхватил мой саквояж, и мы зашагали по единственной улице городка — утоптанной ногами земляной дороге.

На ходу мэр обращал мое внимание на городские достопримечательности, восхваляя красоту и благоустроенность построек. Он испытывал мое терпение красочными эпизодами местной истории. Мне продемонстрировали зал собраний, банк и таверну — все из тех же серых волокнистых досок под шиферными крышами. Несколько зданий, в том числе театр, были довольно просторны и даже украшены примитивной резьбой. На нескольких досках виднелись изображения лиц и животных, перемежавшиеся зигзагами молний и крестами. На южной стене банка горожане оставляли свои автографы. Мэр от всей души восторгался этой традицией.