Тайна кладбища Пер-Лашез - Айгуль Шарипова

Москва

«Пер-Лашез» было первым словом Никиты. Конечно, сразу никто не понял этого. Из уст десятимесячного мальчика это звучало как «пеласе».

Позже, когда Никите было почти два в его «пел ласес» уже можно было разглядеть название знаменитого парижского кладбища.

Но родители никогда не были во Франции, европейской культурой не интересовались. О Париже знали только самое необходимое: Эйфелева башня, круассаны и мерси.

Да и привыкли Ивановы к этому словечку сына. Ну, говорит и говорит…

А Никита порой был настойчив. Мог подойти к матери, смотрящей сериал и заявить:

– Это не пел ласес!

– Конечно, милый, это кино.

– Хочу пел ласес. Хочу! Хочу! – заводился Никита и топал ножкой.

Мама сгребала сына в охапку, отвлекала и заговаривала, краем глаза досматривая сериал.

Бабуля и дедуля, приехавшие навестить внука, собрались уезжать. Никита прибежал в прихожую, вертелся под ногами, смешил бабушку.

– Ну, всё, Никитушка, поехали мы домой.

– Пел ласес? – встрепенулся мальчик – баба едет в пел ласес?

– Да бог с тобой, сынок, в Химки я еду. Мариша, пел ласес это детский клуб? Давай я свожу туда Никитку?!

– Нет, мам, это просто его словечко придуманное.

– Смешное.

– Да, мы привыкли уже, он часто его говорит

Никита рос обычным мальчиком. Устраивал свои двухлетние истерики, в меру шалил, был любознательным и считал своим долгом измерить глубину всех луж. Но порой удивлял.

Ему было почти три года, когда он увлекся архитектурными журналами. Кто-то оставил целую кипу в подъезде, а Павел занёс домой: в гараже требовалось устелить отсыревший угол, и журналы, по его мнению, должны помочь избавиться от влаги.

Никита, вытаскивая журнал из связки, раскрыл на странице с архитектурой Рима. На мгновение замер, нагнулся пониже, а потом, ткнув пальцем в резные ворота, заявил:

– Пел ласес.

Все последующие дни изучал журналы, рвал непослушными пальчиками глянцевую бумагу, злился, но искал загадочный пел ласес. Каждый раз, находя колонны, лепнину и резные ворота, останавливался. Водил пальчиком по скользкой поверхности, что-то бормотал сам себе.

К счастью родителей, журналы были о современной архитектуре, нужные фотографии встречались редко. Иначе Никита свёл бы родителей с ума, принося им каждый раз страничку с загадочным пел ласес.

Вернувшись однажды с прогулки, обнаружил, что заветная кипа пропала – папа унёс в гараж. Плач не могли остановить даже мультики.

Но в столь юном возрасте печали проходят быстро. Уже вечером Никита смеялся и носился по квартире. Только пару раз подошёл к отцу и спросил:

– Где журнал? Мой пел ласес?

Возраст с 4 до 5 можно считать самым спокойным в семье Ивановых – Никита почти забыл о своём «пел ласес». Его постигло новое увлечение – рисование. Родители радовались, глядя на сына, старательно выводящего линии.

Знакомые жаловались, что мальчиков трудно усадить за монотонную работу: раскрашивать или лепить – это не для них. Никита сам просил карандаши, и рисовал, прибегая к родителям лишь для того, что бы показать своё творчество.

Один сюжет повторялся несколько раз: дорога, по краям деревья, люди. Мальчик пытался дорисовать детали, но опыта не хватало. Злился что не получается и рвал альбом.

– Сынок, что ты рисуешь? – спрашивала Марина.

– Дом – Никита, высунув кончик языка, пририсовывал сбоку от дороги, что-то похожее на трапецию.

Не нравилось, отбрасывал бумагу, хмурился и начинал заново. Вот дорога. Вот деревья. Тут должен быть дом, но он опять не нравился ребенку, и всё повторялось.

– Давай я попробую?

– Ты можешь? – Никита радостно отдал матери карандаш. Заворожено смотрел, как она выводит линии и разревелся, когда Марина нарисовала совсем не то.

Домик с треугольной крышей, трубой и окошками. Куда это годится?!

– Ну, если это не дом, то я не знаю, как его рисовать – вздохнула Марина – Пошли, Никитка, мороженое поедим?

И они уходили в парк, бегать и есть сладости. А спустя некоторое время он вспоминал, что не смог нарисовать дом, и всё начиналось сначала.

А потом случилось то, что и должно. Никита смог выговорить букву Р. Многим эта капризная буква не даётся до школы. А у Никиты получилось само собой в 5 с половиной лет.

И разговаривать с ним стало ещё интереснее: мальчишка общительный, любознательный, хорошо объясняется. И вот тогда пел ласес сформировался в звучный и чётко различимый Пер-Лашез.

Но за эти годы родители настолько привыкли к нему, что даже не обратили внимания. Иной раз, наблюдая за игрой мальчика, слышали:

– Би-бип! Куда ты едешь? Пропусти меня. Мне надо в Пер-Лашез.

Переглядывались, ухмылялись и оставляли как есть. Ни у кого даже не возникло мысли поискать в интернете любимое сыном выражение.

А тут война на Украине. Ивановы не имели к ней отношения: родни там не было, из знакомых никто не ушёл воевать.

Только неожиданно Никита заинтересовался новостями. Позже родители поняли, что смотрел он сюжеты с украинской речью. Подходил к экрану и жадно впитывал в себя:

– Мій син там. Хвилююся дуже.

– Коли ж скінчиться війна? Ми миру хочемо!

– Верховна рада не допомагає нам, а як же ми?

Ивановы улыбались – их сын мог удивлять. Дался ему этот украинский! Но Никита каждый вечер смотрел с отцом новости, ждал сюжетов, а если их не было, разочарованно отходил от экрана, вздыхая как взрослый.

Марина скачала украинские песни, о чём вскоре пожалела. Несколько раз на дню сын просил поставить ей «мои песни».

А потом он заговорил. На украинском. Это было полной неожиданностью для Ивановых: как можно выучить язык по песням и телевизионным сюжетам?

– Мама, я прокинувся.

– Я не хочу сьогодні в дитячий сад. Давай залишимося вдома.

– Я втомився, але треба ще машину загнати в гараж. А то завтра ми їдемо на ринок.

Марина сходила с ума: общаться долго с Никитой было тяжело. Половину она не понимала, приходилось додумывать. Воспитатели в садике спрашивали про украинские корни: он и там всех доставал.

Что-то щёлкнуло в голове Марины, когда она услышала:

– Я хочу додому. Мені треба в Пер-Лашез. Заберіть мене звідти. Забирати.

Опять этот Пер-Лашез! Она кинулась к компьютеру и через пару минут набирала номер мужа:

– Паша! Паша, Пер-Лашез – это кладбище. Кладбище в Париже! – взволнованно кричала она в трубку.

– Э-э-э… Ты уверена?

– Да ты сам посмотри в инете! И как мы раньше не догадались посмотреть?

– И что бы нам это дало? Вообще что ты вдруг вспомнила, даже Никита давно не говорил.

– Только что сказал, на украинском. Если я правильно поняла: «Я хочу домой. Мне надо в Пер-Лашез. Заберите меня оттуда».

– Что это значит?

– Откуда я знаю – голос Марины начал приобретать истеричные нотки.

– Мариш, успокойся. Я вернусь, поговорим. Целую. Мне надо работать.

Конечно, они ничего не решили. Потому что не знали как соединить в одну картину парижское кладбище, украинский язык и Никиту. Что вообще тут может быть общего?

Только смутная тревога охватывала Марину всё сильнее. Предчувствие неизбежного, неизвестного, а от того и пугающего.

Никита стал просыпаться ночами и плакать:

– Забери меня. Забирати. Я хочу додому.

– Сынок, ты дома, спи, милый. Это сон.

– Не вдома я. Не на рідній землі.

– Ну как же не дома, Никитушка? Маленький мой – Марина плакала, не зная чем помочь сыну.

Иной раз спрашивала, где же тогда его дом. Но мальчик не отвечал. Только повторял:

– Не вдома я. Не на рідній землі.

– Паш, поехали в Париж – после ужина предложила она мужу.

– Хм. Неожиданно.

– Знаешь, мне кажется, что-то изменится, когда Никита побывает в Пер-Лашез.

– Ты что хочешь тащить его на кладбище? – воскликнул Паша – Я, конечно, посмотрел, что это прямо-таки музей, а не последнее пристанище… Но, Мариш, оно действующее! Там даже крематорий работает, представляешь? И как туда вести Никиту?

– Мы не пойдем в крематорий. Видел же, там и мамочки с колясками гуляют, и вообще людей много. Это достопримечательность Франции.

– Угу, если показать больше нечего. Только башня, да крематорий – проворчал Павел.

– Но всё-таки, Паша. Мне кажется или я с ума сойду или Никитка. Он так плохо спит ночами, и воспитатели говорят, стал рассеянный, играть не хочет, всё сидит в углу с машинкой и по-хохляцки бормочет.

– Да вижу я! Но, ехать в Париж, что бы сводить его на кладбище? Дикость какая-то!

Ночью Никита плакал. По-украински не говорил, но засыпая, прошептал:

– Пер-Лашез…

На следующий день Павел подал документы на туристическую визу во Францию.

Париж

– Блин, не нравится мне французский язык! Какой-то он корявый что ли – проворчал Павел, бросая чемоданы в номере гостиницы.

– Язык как язык, им, наверное, русский тоже не нравится – пожала плечами жена.

– Русский могучий! – сел на любимого конька муж – На нём столько народов говорит!

– Ой, хватит, Паш, я твоих патриотических речей наслушалась уже. –     Марина махнула рукой в сторону мужа и поискала глазами сына – Сынок, ты где?

Никитка прилип к окну и разглядывал незнакомый город. Первый раз на самолёте, первый раз в другую страну, все вокруг так смешно разговаривают. И мама обещала Пер-Лашез!

В последнее время Никита совсем загрустил. Практически не играл. Осунулся. Слонялся по дому с потерянным, потухшим взглядом. Даже мультики смотрел без восторга. Только когда Марина рассказала, о поездке в Пер-Лашез, слегка ожил. И теперь