Убийство в Чесапикском заливе - Дэвид Осборн

Дэвид Осборн

Пролог

В 6.54 вечера десятого мая оставалось ровно шесть минут до трагической гибели четырнадцатилетней Мэри Хьюз. Она стала жертвой жестокого предумышленного убийства, совершенного человеком, к которому всегда относилась с полным доверием.

Мэри Хьюз была воспитанницей первого года в «Брайдз Холле» — привилегированном женском пансионе в Бернхеме на Восточном побережье Мэриленда, принятой туда на казенный счет.

Затравленная, одинокая девочка, вынужденная постоянно сносить холодную отчужденность и насмешки своих богатых сверстниц, сидела в этот вечерний час, склонившись над партой, в отведенном для новичков отсеке зала для занятий в Главном Корпусе. До войны[1] в этом доме жил богатый плантатор. Теперь это было главное здание школьного комплекса.

Мэри взглянула на висевшие перед ней большие часы с римскими цифрами и похолодела от ужаса. Поглощенная проклятой тригонометрией, она совсем забыла про церковный колокол, который должен звонить к вечерне ровно в семь. Обязанность звонить в колокол возлагалась на новичков, и они исполняли ее поочередно, по три дня кряду. Если же какой-нибудь незадачливой дежурной случалось замешкаться больше, чем на минуту, ненавистное дежурство продлевалось еще на два дня. Мэри опаздывала уже целых пять раз, и вся школа перешептывалась у нее за спиной, потешаясь над ее нерасторопностью и невезучестью.

Церковь находилась на некотором удалении от Главного Корпуса, и Мэри понимала, что за оставшиеся минуты она в лучшем случае успеет лишь добежать туда. Пытку тригонометрией с ее совершенно непостижимыми углами, функциями и градусами придется отложить до отбоя. Она дождется, когда три девочки, с которыми она делит дортуар, уснут, свернувшись калачиком на своих железных койках, и тогда, забившись с учебником под одеяло, при тусклом свете фонарика предпримет очередную попытку понять и запомнить хоть что-нибудь. При этом она будет поминутно прислушиваться к мягким шагам ночной дежурной, моля Бога, чтобы «эта людоедка» не засекла ее.

Поднявшись из-за парты осторожно, чтобы не слишком громко двигать стулом по дощатому полу, исшарканному ногами многих поколений воспитанниц, Мэри незаметно сунула учебник под голубой кардиган и зажала под мышкой. Новичкам не разрешалось выносить учебники из зала для занятий. Они должны были аккуратно складывать их в парту; дежурная же по залу, из числа назначаемых школьным начальством старшеклассниц, проводила в конце дня выборочную проверку и, если оказывалось, что кто-то из воспитанниц нарушил установленный порядок, сразу же докладывала об этом. В «Брайдз Холле» редко кому из провинившихся удавалось избежать наказания в виде нескольких часов дополнительных занятий в воскресенье.

Дежурная восседала за столом в дальнем конце зала. Мэри направилась к ней по проходу, отделявшему новичков от воспитанниц второго года обучения, для которых занятия в этом зале тоже считались обязательными, и нескольких девочек постарше, вынужденных отбывать эту повинность в наказание за плохие отметки. Кое-кто из девочек искоса поглядывал на проходившую мимо Мэри, испытывая облегчение при мысли, что ненавистная зубрежка близится к концу.

В «Брайдз Холле» новичкам не полагается первыми заговаривать со старшими. Накануне Мэри пришлось ждать довольно долго, прежде чем дежурная по залу соблаговолила ее заметить: та нарочно тянула время, сперва для проформы, чтобы продемонстрировать свою власть, а потом уже для того, чтобы помешать Мэри вовремя ударить в колокол.

Сегодня, к счастью, дежурила старшеклассница, которую Мэри считала доброй.

— Что тебе, Мэри?

— Позвольте мне выйти. Сегодня мое дежурство в церкви.

И вслед за этой просьбой — унизительное, хотя и короткое ожидание. Часы показывали, что в распоряжении Мэри остается всего четыре минуты. Неужели дежурная спросит про книгу? Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы не спросила. Пожалуйста!

В холодном немигающем взгляде старшеклассницы, устремленном на Мэри из-под копны темных волос, аккуратно забранных назад дорогим черепаховым обручем с золотым орнаментом, было трудно что-либо прочесть.

— А ключ у тебя есть?

— Да.

Мэри на всякий случай сунула руку в карман — проверить, там ли ключ, который она сняла со щитка в канцелярии, по пути в зал для занятий. С томным видом дежурная потянулась за карандашом и стала лениво постукивать им по гладкой крышке стола.

— Можешь идти, Мэри. — Улыбка. Едва уловимый проблеск сочувствия. — И постарайся на сей раз все исполнить как следует. Тогда завтра тебе уже не придется дежурить.

— Я постараюсь.

Мэри устремилась к выходу, но ее настиг тот же холодный голос, в котором все еще угадывалась улыбка:

— Не беги, Мэри, иди спокойно.

— Хорошо.

Кое-кто из девочек хихикнул, и тотчас же последовало раздраженное «Тихо!» старшеклассницы, с лица которой немедленно сошла улыбка.

Идя по проходу между партами с зажатым под мышкой учебником и не смея ускорить шаг под бдительным взором дежурной, Мэри слышала, как колотится у нее сердце. Оцепеневшая от напряжения девочка толкнула наконец дверь и выскользнула в тишину застланного коврами просторного холла. Два крыла широкой парадной лестницы вели на второй этаж — к библиотеке и изолятору, и еще выше — к бельевой и чердаку.

Но и тут Мэри не решалась перейти на бег, поскольку новичкам бегать по территории кампуса не разрешалось. Она быстро миновала широкую галерею с портиком и спустилась по выщербленным ступеням на покрытую гравием дорожку, которая, огибая здание с тыльной стороны, вела к поросшему травой и затененному вязами четырехугольному двору перед старой церковью.

Пасхальные праздники остались позади, а с ними — и трехнедельные каникулы. Когда занятия возобновились, повсюду на Восточном побережье бушевала весна, готовая вот-вот смениться летом. Цвели магнолии, дикие вишни и кизил, а придорожные ветлы с ярко-оранжевыми цветами и высокие кусты падуба уже оделись пышной листвой. Теплый вечерний воздух был напитан густым ароматом обновленной земли. Солнце только что скрылось за горизонтом, и потемневшее небо окрасилось в нежные розовато-лиловые тона, возвещая наступление сумерек и появление первых звезд.

Источенные дождями и ветром серые стены церкви были увиты свежей зеленью плюща. Вечерний ветерок, прилетевший со стороны реки Литтл-Чоптэнк и Чесапикского залива, шелестел листвой, и от этого казалось, что деревья тихонько перешептываются между собой. Согласно преданию, бытовавшему среди воспитанниц пансиона, в старой церкви обитают призраки. Когда-то здесь была убита черная рабыня — ревнивый муж перерезал ей горло, когда она, стоя на коленях перед алтарем, молилась о спасении души своего возлюбленного, погибшего во время Гражданской войны. Как знать, быть может, темные пятна на каменном полу — следы ее крови?

Вставляя ключ в замок массивной дубовой двери, Мэри ощутила внезапный приступ суеверного страха. Страх, однако, сменился удивлением, когда она обнаружила, что дверь не заперта. Между тем в обязанности дежурного входило запирать дверь после вечерни и возвращать ключ на положенное место в канцелярии. Неужели она забыла сделать это вчера? Если так, то ее оплошность, несомненно, обнаружена уборщицей или охранником, и об этом уже доложено куда следует.

Она не могла знать, что человек, отперший дверь, находился в церкви и поджидал ее в темноте.

Дверь с жалобным скрипом отворилась, и на Мэри пахнуло затхлым запахом церкви — запахом старых, отсыревших молитвенников, подушек на скамьях, старинной, покрытой плесенью штукатурки.

Девочка нащупала выключатель справа у входа. В тусклом свете несоразмерно маленьких светильников ей чудились всюду какие-то призрачные тени.

Эта маленькая церквушка когда-то была построена для совместной молитвы прихожан. Наверху, под витражами, вдоль грех стен тянулся балкон с двумя рядами скамей. Внизу, по обе стороны от прохода, стояли еще две дюжины скамей, на которых могла разместиться большая часть воспитанниц «Брайдз Холла», а их насчитывалось триста пятьдесят. Ученицы трех младших классов ежедневно собирались в церкви для вечерней молитвы. Девочки постарше посещали только воскресные службы; на них полагалось присутствовать всей школе, в том числе и тридцати с лишним преподавателям.

Мэри торопилась. Сколько времени оставалось в ее распоряжении? Полминуты? Еще меньше? Теперь, когда ее никто не видел, она опрометью ринулась к двери, за которой была лестница, ведущая на балкон.

Взбежав наверх, девочка помчалась по узкому балкону к хорам, туда, где к стене была прилажена деревянная планка с двумя крюками, на которые наматывались свисавшие сверху веревки с узлами на концах, — для удобства звонаря. Девочка бросила учебник на скамью и принялась разматывать веревки. И вдруг услышала у себя за спиной голос: