Поворотные времена. Часть 1 - Анатолий Ахутин

Анатолий Ахутин

Поворотные времена. Часть 1

ПРЕДИСЛОВИЕ

В предисловии неизбежна голословность. Заговаривая с возможным читателем в нынешней разноголосице, стоит сразу же предъявить некое удостоверение личности, обрисовать замысел и характер предлагаемых текстов, обозначить их жанр и тональность, манеру, предвзятости и пристрастия автора. Намерением дать всему этому сказаться объясняется нарочитая декларативность моего предисловия. Оговаривания, оправдания, обоснования, испытания на «материале» последуют в очерках, составивших книгу, здесь же я хочу высказать несколько положений, чтобы наметить общую тему, связующую эти разновременные и разнородные тексты, и пояснить смысл данного сборнику названия.

… Что наступает, неясно, а потому и неясно, что же, собственно, исчерпывается, заканчивается: иудео-христианский Бог или европейский рационализм, техническая цивилизация или языческая почвенность, то ли сама история, то ли, напротив, метафизика, сковывавшая историю. Неясно даже то, сходится ли наконец разноязыкий мир в универсум некой всеобщей цивилизованности или, напротив, преодолевает (тоже наконец) глобалистский логоцентризм европейской мысли и разбегается в мультикультурные резервации.

Иными словами, ничего, оказывается, не только не заканчивается, но даже толком и не начиналось. Бывшее не стало прошлым, исполнив свою историческую миссию. Одно было оборвано на полуслове, иное осталось вовсе без внимания «мирового духа», а если и было замечено, то в виде отчетов «просвещенных мореплавателей» об экзотических существах. Эти отчеты составляются по сей день, хотя экзотические существа описываются теперь по всем правилам научной этнопсихологии и культурологии. Правда, уверенность в том, что в научных отчетах говорит сам «мировой дух», поколеблена. Храмы и университеты Европы строились наспех. Мир, вобранный европейскими соборами, оказался далек от кафоличности, гуманистическая словесность – почва, слишком тощая, чтобы культивировать всеобщую humanitas, «чистый» разум, составляющий свои всеобъемлющие энциклопедии, кунсткамеры, коллекции, сравнительные антропологии и этнопсихологии, – себя в качестве экспоната не рассматривает, «естественность» – всеобщность – его света этими частными «ментальностями» не затрагивается.

И вот все, уже, казалось, давно пройденное, на разные лады аккуратно распределенное вдоль исторического пути «человечества» и надежно «преодоленное», вновь толпится со своими «самобытными» началами и смыслами на пороге неведомого кануна. Именно в этом новоначинании оставленных или оставшихся вне внимания мировых начатков, наметок, замыслов, в возрождении всего, «что зачалось и быть могло, но стать не возмогло»,1 извещает о себе начало новой универсальности.

2. Состояние после конца, но до начала, состояние неясности и всевозможности собственного названия иметь не может и именуется безымянно, простым знаком «пост-»: состояние «постмодерна». Эпохальные Универсумы подвергаются разборке (деконструкции), рассматриваются как черновые наброски и наметки.

В мире проступают черты мира-до-начала, когда «все вещи были вместе» и «все было во всем», как говорили ранние греческие мудрецы, переживавшие схожее состояние. Только теперь это тезис, говоря условно, не «наук о природе», а «наук о духе».

Наступающее уясняется, как всегда, не в гаданиях футурологов и не в расчетах на уже действующие силы, а во внимании к наставшему состоянию. Сказать просто, это состояние есть состояние начинания: кончилось состояние продолжения (традиции, прогрессивного развития, истории, воспринятой как сага или авантюрный роман, положим, о европейской цивилизации), настало состояние начинания, первоначинания. Силы, держащиеся за то, что ничего уже не держит, упорствующие в продолжении заведенного, становятся тем более голыми (т.е. насилием), чем более исчерпано их содержание, они – голые силы – занимают место своих «улетучившихся богов». Чем опустошеннее «веры», от имени которых действуют голые силы – не важно, «западные» или «восточные», – тем более они взывают к традиции и тем агрессивней их фундаментализм. Несут они с собой только собственную пустоту и конец уже без всякого начала.

Состояние начинания переживается как своего рода светопреставление, как возвращение в некий первобытный Океан, «от коего все родилося» и где все возможно. Или же как смысловой, стилевой интер- (транс-, гипер-) текстуальный карнавал. Между тем можно упустить важнейшее открытие «постмодерна», если видеть в нем только «карнавал» и «комедию» (забыв о культурной значимости этих «жанров»), а именно все устойчиво длящееся и продолжающееся живо в своем продолжении продолжением начинания, рождения из начала. Все продолжающееся продолжается (а не тянется), потому что состоит из «атомов» заново начинания. Постоянство отличается от косности тем, что есть постоянно удающееся творение из ничто. Именно сюда, к начинательному началу того, что давно уже (всегда уже) есть, с первых десятилетий XX в. обращено творческое внимание во всех сферах европейской культуры – в позитивных науках, как естественных, так и гуманитарных, в искусстве, в религиозном самосознании, в политической мысли. Значимые события в этих сферах происходят как поворот к собственным началам, словно припоминание: что же все это – восприятие, знание, слово, вера, история, сообщество… – такое?! Tо есть, – как все это начинается в бытии человека человеком, откуда происходит, чем, стало быть, живет? Это «припоминание», или изначальное перепонимание, новорождение, входит в существо дела.

3. Ho там, в источниках и началах, в стихии еще только возможного таятся возможности иных (чем обжитые нами тут и теперь) начал, – начал мироосмысленностей, иных, чем новоевропейские. Если экзистенциальная и логическая озадаченность первоисточниками и начинаниями в самом деле отвечает историческому вызову настоящего, в этой озадаченности могут сойтись – и всегда уже внутренне сообщены друг другу – разноначальные культурные миры нашего мира. Они становятся насущными друг для друга именно в том, что, кажется, их принципиально разделяет: в мироосмысливающих началах (в устройствах эстетической восприимчивости, в аксиоматике собственных онтологик, в опытах богооткровений и в догматике теологий). Эти начала открывают друг друга как изначальные возможности, когда обращаются в вопрос об их собственном источнике. Точно так же эпохи европейской истории оказываются современными настоящему своими рубежами, поворотами, начинаниями. He случайно припомнилось нам космогоническое брожение так называемой досократической мысли в Греции. Другое напрашивающееся сходство – философское и религиозное брожение «александрийской» эпохи. Естественно вспомнить и рубеж XV – XVI вв. Словом, современность собирает вокруг себя эти поворотные времена истории, внимание сосредоточивается на том, как начинаются начала и как все «состоит» из начинаний быть. А это внимание есть, всегда было и будет («доколь в подлунном мире…») внимание философии.

Тексты, составляющие предлагаемый сборник, появлялись в разные времена. Собраны они тут, поскольку так или иначе оказались заметками и набросками, попытками уловить смысл поворотности разных времен: между греческим мифом и «логосом», между античным и средневековым миром, между «старыми» и «новыми» в эпоху коперниканской революции, наконец, между бывшим и наступающим…

4. Поворотные времена2 отличаются как от вращающихся времен ритуального года, так и от монотонно текущего времени «объективной» причинно-следственной истории. Бывает, повторение начавшегося «в давние-давние времена» или продолжение никогда не начинавшегося времени прерывается, время будто выходит из своих сочленений («the time is out of joint»), прошлое уже не начинает настоящее, не продолжается в нем, настоящим становится сама тайна первоначинания.

В поворотные времена очевидный, обжитой, освоенный мир вдруг оказывается только домыслом, составленным из слов. В хорошо продуманном мире – осмысленном традиционалистски или прогрессистски, не важно, – проступают черты странного, не усваиваемого знакомыми приемами усвоения. Человек словно отбрасывается к началу: все было только «мудростью мира сего», только предрассудком, недоразумением, забвением бытия или властью «ложного сознания». Надо вновь учиться рассуждать, думать, понимать и набираться мудрости, надо вновь отправляться в поиски за самими вещами, чтобы жить в самом – истинном – мире. Иными словами, в поворотные времена открытый смысл мира отслаивается от скрытого бытия мира, на свет выходят глубоко залегающие смысловые пласты бытия. Требуется переосмысление самого осмысляющего «аппарата».