Иннсмутская глина - Август Дерлет

Огэст Дерлет

Иннсмутская глина

Изложение фактов, касающихся судьбы моего друга, ныне покойного скульптора Джеффри Кори – если слово «покойного» действительно применимо к нему – следует начать с его возвращения из Парижа осенью 1927 года и решения снять коттедж на побережье к югу от Иннсмута. Кори происходил из знатной семьи, находящейся в некотором родстве с иннсмутским кланом Маршей – впрочем, отнюдь не столь близком, чтобы это накладывало на него обязанность поддерживать какие-то отношения с родственниками. Так или иначе, давние истории, окружавшие ведущих отшельническую жизнь Маршей, всё еще обитавших в этом морском порту в Массачусетсе, вряд ли внушали Кори желание обнаружить перед ними своё соседство.

В декабре того же года, спустя месяц после приезда Кори, я навестил его. Кори был сравнительно молодым человеком, еще не достигшим сорока лет, шести футов росту, с прекрасной, чистой кожей, без волос на теле, хотя на его голове произрастала довольно длинная шевелюра, принятая среди художников в Латинском квартале Парижа. У него были очень яркие голубые глаза, а лицо с резко очерченным ртом всегда выделялось в толпе из-за удивительного пронзительного взгляда. Впрочем, всеобщее внимание больше всего привлекали весьма странные морщины, проходящие вдоль шеи несколько ниже ушей. Внешне Кори не выглядел некрасивым, и необычное, почти гипнотическое выражение, характерное для его чеканного лица, причудливым образом воздействовало на большинство людей, встречавшихся с ним. Когда я посетил его, скульптор неплохо устроился на новом месте и уже начал работу над статуей Римы, девушки-птицы, которая обещала стать одним из его лучших творений.

Съездив в Иннсмут, он запасся провизией на месяц вперед. Мне показалось, что он стал разговорчив более прежнего, особенно много распространяясь на тему своих дальних родственников, дававших обильную почву для сплетен – впрочем, весьма осторожных – в магазинах города. Будучи затворниками, Марши, вполне естественно, стали объектами всеобщего любопытства, которое, не получая удовлетворения, порождало впечатляющие слухи и легенды, восходящие давностью к ранним поколениям Маршей, которые вели торговлю в южной части Тихого океана. Всё это имело очень мало значения для Кори, но он ощущал в этих байках какой-то затаенный ужас, который предполагал изучить детальнее в некоем туманном будущем, хотя и не имел к тому существенного мотива. Как он пояснил мне, истории о Маршах так популярны в округе, что было практически невозможно игнорировать их.

Он также говорил о предполагаемой выставке, рассказывая о своих парижских друзьях и годах обучения во Франции, о достоинствах скульптур Эпштейна, а также о политических страстях, кипящих в графстве. Я упоминаю об этом для того, чтобы показать, что во время моего первого визита к Кори после его возвращения их Европы он был абсолютно нормален. Конечно, я имел с ним скоротечное свидание в Нью-Йорке, когда он заезжал домой, но у нас не было времени, чтобы поговорить о чём-либо столь же подробно, как в декабре 1927 года.

Прежде, чем я вновь увидел его в марте следующего года, мне довелось получить от Кори примечательное письмо, суть которого выражалась в конечном абзаце, являющимся кульминацией предыдущего содержимого послания:

«Возможно, ты читал о некоторых загадочных событиях, произошедших в феврале в Иннсмуте. Я не владею точными сведениями, но где-то в газетах, несмотря на обычное молчание массачусетской прессы, наверняка должна быть подробная информация о случившемся. Всё, что мне известно – это то, что большая группа федеральных офицеров прибыла сюда и арестовала нескольких горожан, в том числе несколько моих родственников, о которых я мало рассказывал, поскольку никогда не предполагал, сколько их есть – или было – на самом деле. В Иннсмуте мне удалось разузнать кое-что о некоей торговле в южной области Тихого океана, которую по-прежнему вели некоторые здешние корабли, что выглядит более чем странно, поскольку причалы и доки почти пусты, а для немногих оставшихся судов выгоднее ходить в более крупные и современные порты Атлантики. Не принимая во внимание причины действий федеральных органов, следует отметить неопровержимый факт того, что одновременно с этой полицейской акцией несколько морских судов сбросили глубинные бомбы неподалёку от места, известного под названием Риф Дьявола! Это вызвало такое потрясение в морской пучине, что последующий шторм вынес на землю всякую всячину, в том числе своеобразную голубую глину, покрывшую берег вдоль кромки воды. Она показалась мне более подходящей, нежели отложения глины похожего цвета, обнаруженные во внутренних районах Америки и часто используемые для изготовления кирпичей, особенно в те годы, когда современные методы производства были ещё не доступны строителям. Итак, самое важное во всём этом то, что я накопал голубой глины столько, сколько смог, прежде чем море унесло её обратно, а затем стал лепить из неё совершенно новую скульптуру, которую предварительно назвал «Морская Богиня» – и теперь я преисполнен дикого восторга относительно свойств голубой глины. Ты увидишь мою новую работу, когда приедешь на следующей неделе, и я уверяю – она понравится тебе даже больше, чем Рима».

Однако, вопреки его ожиданиям, я почувствовал какое-то непонятное отвращение при первом взгляде на новую статую Кори. Скульптура выглядела очень стройной и гибкой, за исключением области таза, которая, как я сначала подумал, находилась в процессе оформления; кроме того, Кори почему-то предпочёл изменить ступни, соединив пальцы чем-то вроде перепонок.

– Зачем? – спросил я.

– Честно говоря, не знаю, – ответил он. – В действительности я не планировал этого. Это произошло само собой.

– А эти уродливые отметки на шее? – продолжал я, полагая, что мой друг, по-видимому, всё ещё работает над этой частью статуи.

Кори смущённо рассмеялся, и в его глазах появилось странное выражение.

– Я и сам бы хотел это объяснить, Кен, – ответил он. – Вчера утром я проснулся с таким чувством, что, должно быть, работал во сне, поскольку на её шее с обеих сторон позади ушей появились какие-то надрезы, похожие на… пожалуй, похожие на жабры. Сегодня я исправил этот недостаток.

– Возможно, «морской богине» следует иметь жабры, – заметил я.

– Вероятно, это стало результатом того, что я узнал позавчера в Иннсмуте, когда ходил в город за некоторыми необходимыми вещами. До меня дошли новые истории о клане Маршей, которые сводятся к предположению о том, что члены этой семьи выбрали уединение добровольно вследствие какого-то физиологического изменения, связанного с легендами о некоторых островах в Южных морях. Разумеется, всё это не более чем сказки, которые выдумывают и распространяют невежественные люди – хотя я признаю, что в ней есть нечто более необычное, нежели в иудео-христианских мифах. Той же ночью эта легенда пригрезилась мне во сне. Очевидно, я встал, подобно сомнамбуле, и вылепил явленный во сне образ – мою «Морскую богиню».