Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг. - Сергей Магид

Сергей Магид

Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг.

© С. Магид, 2014

© О. Сетринд, 2014

© Издательство «Водолей», 2014

Попытки

Ранние стихи

1963–1969

Бунт

…Или бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолет,Так что сыплется золото с кружев,С розоватых брабантских манжет…

[Начало утрачено]…Трупы – за борт плодами спелыми.Мясом слабых – акулы вскормлены.Стали негры от соли – белыми.Англичане от солнца – чёрными.

Бунт крадётся по нижней палубеСогревая ножи за пазухой,И скрипит в неумолчной жалобеНа спардеке штурвал несмазанный, —

Это смута – пальба да пагуба, —Абордажные сабли – наголо,И в крови цвета темно-алогоЗахлебнулась верхняя палуба.

Только боцман и три помощникаСловно черти, врубились ахово, —И ценою в два медных грошикаСтала доблесть команды баковой…

А над нашей старой посудинойКапитановый голос реял:«Ставлю бочку голландских гульденов, —Затанцует мятеж на рее!

Джигу спляшет в верёвке пеньковойТот, кто в тропиках жаждет глетчера.Эй, помощник, над каждой стеньгоюПо мерзавцу повесить вечером!»

И команда побитой сукоюУползла в полутёмный угол…

Я проснулся. И с прежней мукоюО двуличье своём подумал.

Ни к тому, ни к другому полюсуНе пришел я, шагая веком.Пистолет не рвал из-за поясаИ с людьми не стал человеком.

«Что-то не так, гляжу, на этом свете…»

Что-то не так, гляжу, на этом свете.А почему, не понимаю сам.Зачем в песочнице играют эти дети?Чтоб выросли, как мы, в ненужный хлам?

Когда иду я ночью, одинокий,И дождь и ветер с силой бьют в лицо,Весь мир, так страшно от меня далёкий,Я вижу. Что в нем? Язва налицо!

Она же и во мне: Зачем я в этом мире?Ведь я умру! Умрут отец и мать.Зачем же быть,Зачем опять в квартиреВот это утро летнее встречать?

Что принесут мне эти утра в лете?Чем кончатся грядущие года? —Тебе никто на это не ответит,Кроме тебя… Когда?..

«Катитесь к чёрту, вы, педанты чёрствые…»

Катитесь к чёрту, вы, педанты чёрствые,Кончайте нас скоблить под комсомольской лупой,Ведь мы живые люди, мы не мёртвые,Но вы нас видите какой-то массой глупой.

А мы-то умными считали вас и клёвыми,Мы с обожанием смотрели в ваши рты,А вы нам душу испоганили Обломовым,Зачем он нужен нам, скажите, вы, кроты?

Я столько был послушным и прилизанным,В те времена, когда я был сопляк, —Но что с тех пор на мысль мою нанизано,Не описать! Нет, это не пустяк.

Ужасно быстро пролетели годы детскиеИ вот сейчас – одиннадцатый класс.В семнадцать лет я знаю эти мерзкиеПопытки влезть мне в ухо, мозг и глаз.

Ах вы считаете, что мы щенки наивные?Нет, всё нам ясно! Всё, – на этот раз!Давайте разойдёмся лучше мирно мы.Мы вас не поняли и не понять вам нас.

«Что надо мне в моей житухе рыжей?»

Что надо мне в моей житухе рыжей?Чего хочу, о чём мечтаю я?Вот если б бог со мною встал на лыжи,Наверняка бы понял он меня.

Хочу немного я. Лишь то, что может сбыться.То, что мы видим в книгах и в кино.Хочу любви. Хотя б её крупицу,А больше мне не надо ничего.

Последний год остался в этой жизни.Последняя зима, а там, как знать…Там, впереди, на лыжах прёт всевышний.А я за ним, – догнать его, догнать…

«Четыре стены…»

Майклу

Четыре стены,Пол, потолок.Окна и двериЗапертые.И ты тут сидишь,Как загнанный волкИ учителя ешь глазами.

И так каждый деньЗа годом год.И десять летПролетели мимо.Какого же чёртаТяну я ротВ личинеОбманного грима?

Ведь я не ПиноккиоНе АрлекинС картонной игрушечной пикой.Учиться капустныйГибрид получатьПо вашей таблице безликой, —Зачем это мне?Да мне б не во снеЖить наконец начать.

Да мне б сейчас в джунглиРубить каучук,Резать на КубеТростник сахарный,Мне б на Аляску сейчас,Где ЧукИ Гек не бывали…А тут вот – каторга…

Сижу за партой, —Судьба надтреснута.Весь понедельникЗубрю Достоевского.По четвергам логарифмы терплю.И мне тыкают в морду,Что я бездельникЧто жизнь меня съестКак дезинфекция тлю.

А я и хочуЭтой жизни чёртовой,Чтоб на палубеВертеться как белка,Чтоб увидеть ВезувияОблик чёткоИ чтоб в Африке житьКак в своей тарелке.

Так какого же бесаТорчу я здесь?!Пусть я мал,Пусть сопляк,Как думают многие.Но ведь где-то жизньНастоящая есть.И туда вотБегут мои ноги.

Вьетнам

По набережной озера в ЧикагоГуляли каждый вечерВы вдвоемС Мэри О'Хиггинс.Перед тем – в АйдахоТы странствовалПод солнцем и дождем.Ты, в общем, былСовсем обычным парнем,Знать не хотелПолитики бедлам, —Не пачкал руки в ней,В её труде ударном.Таких парнейПолно и здесь и там.Любил шататься тыПо разным штатам,Ещё любилАрмстронга и вино,А если гибли вдалеке солдаты,Ты говорил:«I fuck it! Всё равно».Ты в это время,С обществом не споря,Желанья МэриС губ читал, а самЗнать не хотел,Что есть на свете горе,Напалм и смертьИ, как его… Вьетнам?Да ты плевалНа всякие там страны,Пока с тобою Мэри, —Всё – о'кэй!Когда твой корешУмирал от раны,Еще ты нежноГладил руку ей.Но срок пришелИ с тысячью другимиТы форму получил,К плечу – приклад,Десятками смертейПодсумок твой набилиИ в бой пошел ты,Сам тому не рад.А через месяцТа О'Хиггинс Мэри, —Она была тебеМилей всех жён, —Прочла, что на десятой параллелиТы пулей партизанаБыл сражён.Упал ты в воду рисового поля,И соскользнул с плечаНичей приклад.За что погиб тыИ в какой ты ролиШел в этот бой,Сам этому не рад?

Суд

На суд суровым северным богам,Короткий, верный,Я отдаю судьбу и к их ногамСлагаю нервы.Весь нажитый сознаньем здешний мирЯ им дарю. Лишь не дарю свободы.Свои сомненья, близнецы-уроды,Тащу с собой на их кровавый пир.Пусть рвут они, блаженно матерясь,Мое, еще сознательное, мясо,Я буду честен, трепеща, боясь,Но мысль не пряча под защиту масок.Пусть лучше Вотан или Тор, иль ОдинМеня угробят. Смерти чистый дарДостать честней, чем в общем хороводеОвцой влачиться под ударРодных бояр. Вливанье в ухо яда, —Дней и собраний пошлый звукоряд.Во имя утопического сада —Выкорчевание, почти святой обряд.Я принимаю и не принимаюИх вызов. С проспиртованных мужейЧто взять-то? А иных не знаю, —То псы вокруг, то ползанье ужей…Но я, я подчиняюсь Высшей Воле.Кто может здесь понять мой дух и нрав?Вот только сердце корчится от боли,Совсем пропав.

Силезия

Марине

Набухают дожди под широтами нордаИ в Силезии льют с желобов.Я стараюсь казаться неприступнейшим лордом,Но забыть не могу твоих слов.

За бортом транспортёра тонут мутные липы,Мокнут тени славянских берёз,Этот дождь – наказанье, эти капли как всхлипыНа стекле, как дорожки от слёз.

Этот дождь бесконечный, он измучил мне душу,Как «Титаник» в нём тонет мой мозг,Только память голубкой бросаю наружуЧтоб искала к спасению мост.

А потом, отрешённый от людей и от мира,Уношусь бестелесен в иные края,Хоть всегда бесполезно творю я кумиров,Хоть меня не оставит обречённость моя.

Только всё же прошу, не забудь, подожди,Точно Симонов, видишь, рифмую: «дожди!…»Пусть в Силезии ад, пусть для местных я гад,Наплевать, впереди – Ленинград…

Пятый легион

Взрыв в пустыне – солнце Иудеи.Рёв песков. Удар гамма-лучей.А внизу – паломники идеиВ Ершалайм бредут, уже ничей.

Вой шакалов. В одиноком станеПастуха – проклятие и стон.Сердце иудея камнем станет,Камнетёсом – Пятый легион.

Беспощаден строй легионеров.Их орлы впиваются в штандарт.Им чужды ораторов манеры.Смерть им равно и сестра и брат.

Пробиваясь к Триумфальным аркам,Перейдя навеки Рубикон,Свой удел доверив только Паркам,Иудею топчет легион.

Над землей вставал рассвет хрустальный.Редкий зеленел ковёр долин.Билось гулко в синеве кристальнойСердце мира – Иерусалим.

Осенённый Божеским знаменьем,Слово Бога превратив в Закон,Он смотрел без страха и с презреньемНа внизу шумящий легион.

Храм гремел и падали левитыНа колени, талесом накрывшись,Слали Ягве страстные молитвыИ на бой шли, вдосталь помолившись.

Было всё – и гордость и смиренье,Плач мольбы и яростный отпор.Видно, проклял Бог Свое творенье,Свой народ обрёк он на позор.

Пятый легион ворвался в город,Разметав по камням цитадели.Всех, кто был там, стар он или молод,Легион распял, прорвавшись к цели.

Но в конце неравной подлой битвыПред глазами яростных когортХрам восстал, – как будто бы молитвойПринесен от Эдемских ворот.

Золото, сапфиры и агаты,Изумруд, смарагд и сердолик.И стояли римляне, объятыУжасом, что в сердце им проник,

Перед силой и умом народа,Чью столицу Рим завоевал.И подумал каждый, что свободуВряд ли Риму этот край отдал.

Ненависть лишь ненависти снится.Бедняку завидует бедняк.Дурака преследует тупица.Свет со светом борется за мрак.

Не понять художникам – искусства.Мастеров – пугает мастерство.Там, где храмы были, ныне – пусто.Лишь кустарник шелестит листвой.

И центурион смеется криво.Что ему до иудейских слёз.Видел он афинские оливы,Аромат вдыхал дакийских роз,

Он прошел Иберию и Спарту,Гордость галлов растоптал в грязи,В пыль поверг сирийскую Астарту,Покорил и бриттов и грузин.

Что там храм, красивая безделка.Бог врагов не должен больше жить,Раз не может быть он с Римом в сделке,Раз не может цезарю служить.

Факел чёрно-алый, просмолённыйРимлянин швырнул на алтариИ воскликнул, боем ослеплённый:«Сгинь, гнездо обрезанных, сгори!»

Старый Шолом-Бер из Галилеи,Для того ль ты строил этот храм,Чтоб пошли бездомные евреиПо чужим неведомым краям?

С тех веков далеких и понынеСлышу в сердце обречённых стон.Мой народ и древние святыниВечно топчет Пятый легион.

Так же светит солнце Иудеи.А вокруг – нет спасу от зверей.Но бредут паломники идеиВ Ершалайм, – там снова жив еврей.

Опыты