Подростки - Михаил Коршунов

Михаил Павлович Коршунов

Подростки

Глава I

Группа ЭЛ-16

Включилась камера внутриучилищного телевидения, и голос директора Юрия Матвеевича громко прозвучал в лаборатории электровозов:

— Евгений Константинович, у нас гости из депо Москва-Сортировочная. Позвольте посмотреть ваш урок.

На занятии у Евгения Константиновича сидела группа ЭЛ-16. Шло повторение схем цепей управления грузовым электровозом. У доски, у большой схемы, с указкой в руке — Лучковский, танцовщик-виртуоз. Не лучший представитель группы, мягко говоря, но тем не менее будущий помощник машиниста. И сейчас должны происходить не танцы, а нечто посерьезнее. Остались считанные недели до защиты дипломов по специальности. Демонстрировать Лучковский будет не только себя, но и группу и преподавателя. И не только перед директором, а и перед представителями одного из самых знаменитых в стране депо. Тем более, представители пришли, может быть, отбирать для себя будущих помощников машинистов. Может быть, сидят у директора даже сами машинисты. Надо же, чтобы у доски оказалось это «фуфло», которое ничего «не волокёт» в теории!

— Лучковский, — сказал Евгений Константинович, — строньте на схеме с места электровоз.

Евгений Константинович переживает за Лучковского, за группу и за себя. Но делать нечего, нужно вести урок.

Наступила продолжительная пауза.

Шмелев поднял руку и сказал:

— Позвольте, Евгений Константинович.

— Ты что?

— Включить светофор.

— А-а, да. Можно, для полноты картины.

Шмелев встал, подошел к кнопкам, которые были рядом с классной доской, и нажал одну из них. На светофоре, расположенном за окном лаборатории во дворе училища, вспыхнул зеленый свет. Светофор был для занятий по ОКЖД — общему курсу железных дорог (занятия проводит директор). На светофоре, на натуре, показываются дорожные сигналы, их сочетания.

Шмелев шел прямо на камеру телевидения и так перед камерой теперь и стоял, не отворачиваясь от нее. На спине у Шмелева, подсунутая за воротник пиджака, висела страничка из учебника, срочно вырванная Димой Дробизом.

— Я могу остаться на сигналах, — сказал Шмелев.

— Хорошо, — согласился ни о чем не подозревающий Евгений Константинович.

Шмелев стоял спиной к Лучковскому, и Лучковский, как и весь класс, кроме преподавателя и телекамеры, видел листок из учебника.

— Даем первую позицию, — сказал Лучковский. — На первой позиции включаются пять линейных контакторов. Электровоз получит толчок.

— Реверсивная рукоятка при этом… — спросил Евгений Константинович.

— На положении «вперед». Потом одиннадцать реостатных контакторов получат питание через контроллер. Теперь мы едем. Надо ввести в цепь пусковые сопротивления. Получат питание пятый провод и седьмой.

— На схеме, Лучковский.

Лучковский нашел провода на схеме.

Шмелев стоял неподвижно и вглядывался в светофор.

— Двадцать третий провод под напряжением, — продолжал говорить Лучковский. — Набираем скорость до двадцать седьмой позиции.

— Какое напряжение будет на тяговых двигателях? — спросил Евгений Константинович.

— Семьсот пятьдесят вольт.

— Правильно. На каком соединении едете?

— На последовательно-параллельном.

— Правильно.

— А что вы сделаете на тридцать седьмой позиции? — прозвучал голос из директорского кабинета.

— Ослабление поля.

— При подходе для сцепки с тяжеловесным составом за сколько метров начнете сыпать на рельсы песок в такую погоду, как сегодня? — продолжали спрашивать из директорского кабинета.

За окном снег. Небольшой морозец.

Лучковский призадумался. Теперь надо было отвечать самому: в листке из учебника этого не было.

— Метров за сорок.

— Маловато.

— Пятьдесят.

— Так будет надежнее. А потом, при трогании с места с тяжелым составом?

— Тоже буду сыпать песок.

Евгений Константинович, слушая ответы Лучковского, успокоился, распрямил спину.

— Мы отключаем ваш класс, — это сказал уже директор.

Над телекамерой погас контрольный огонек.

Когда закончились занятия и группа вышла на перемену, ребята окружили Лучковского. Шмелев протянул ему листок учебника и коротко сказал:

— Ешь.

— Ты что, в натуре опсихел? — попробовал вознегодовать Лучковский.

— Ешь! — сказал Мысливец.

Костя Зерчанинов схватил Лучковского за шею и притянул его голову вплотную к листку бумаги.

— И не шурши.

Лучковский попытался вывернуться. Но еще несколько рук плотно легли ему на загривок.

— Упадешь и размажешься… — сказал Шмелев.

— Тося!.. — взмолился Лучковский.

Тося ничего ему не ответил. Лучковский начал жевать листок из учебника.

Эту машину Тося Вандышев знает до последнего разрядника сопротивления, до последнего болта, штепсельного разъема.

Машина стоит в депо. Ее очищают от пыли, заваривают трещины, проверяют надежность изоляции электрических цепей, смазывают, подкрашивают.

Тося Вандышев и его группа проходят на ней производственную практику. Тося занят пультом управления машиниста, это тема его дипломной работы. Он зачищает клеммы, которые перекрыла искра и кое-где подпалила.

В смотровой канаве горит свет. Там Федя Балин. Колесные пары, рессорное подвешивание — его дипломная работа. В берете, рукава халата подвязаны бинтом, чтобы плотно прилегали к запястьям и, когда поднимаешь руки, не текло под рукава дизельное топливо или керосин. В руках у Феди банка с дизельным топливом и квач из пакли. С Федей — Дима Дробиз, Виталий Ефимочкин и Мысливец. Старшим над ними поставлен Федя Балин. Дима Дробиз пижонит: на халате изоляционным желтым лаком нарисовал нелепые фигуры. Говорит: «Без прекрасного, ребята, я ржавею». А сам пока счищает ржавчину, смазывает электровоз снизу. В руках у него тоже квач из пакли. Дима Дробиз — комсорг группы. Избран единогласно на последнем групповом комсомольском собрании. Виталий Ефимочкин — провиантмейстер и хранитель финансов. С первого курса, все три года. Его отчеты о финансовом состоянии группы — подлинные поэмы, написанные высоким слогом. Виталий бережет копейку и пресекает любое мотовство. Даже теперь, на выпуске. Недавно Дробиз предлагал купить каждому по яркому модному галстуку к выпускному торжеству — в ГУМе у него договоренность с продавщицей. Ефимочкин пресек. Торжествовать будут в своей училищной форме. «Ему хоть кол на голове теши! — возмущался Дробиз. — Эксплуататор!» Мысливец — рядовой учащийся, но по призванию демагог. Когда горячится, у него пропадают согласные буквы. В борьбе за яркие галстуки (Мысливец был на стороне Дробиза) он чуть не потерял их все.

Сейчас Мысливец помогает Ефимочкину, держит большой гайковерт.

В отсеках локомотива работают Костя Зерчанинов и Лучковский. Костя сосредоточен, берет надвинут почти до переносицы, маленькие часы прикреплены к широкому ремню-напульснику. Надет ремень-напульсник поверх манжеты халата. Лучковский, тот притоптывает в такт мелодии, которую негромко напевает, и поглядывает по сторонам. Скоро полезет на крышу электровоза: на крыше можно пофилонить, незаметно вздремнуть, если захочется. Лучковский готов служить на электровозе, потому что это обеспечивает приличные деньги — гульдены, но электровоз он не любит. Занудство, никакой индивидуальной жизни, можно сказать, больничный режим. Нельзя кутнуть, повеселиться — на другой день могут не допустить на машину: по состоянию здоровья вы не готовы к рейсу. Мракобесие какое-то средневековое, только что на костре не жгут. Так считает Лучковский.

Тося работает не спеша. Под пальцами каждая клемма, каждый провод пульта управления машиниста. Прикосновения радуют, потому что ты все освежаешь до острого запаха свежей меди или латуни.

Лучковский уже на крыше, переговаривается оттуда с Ваней Карпухиным, самым младшим учеником в группе. Ваня стоит впереди электровоза на обыкновенной деревянной лестнице и проводит кистью, подновляет красные полосы вокруг государственного герба. Рабочие ботинки Ване очень велики, штаны заползают в них сзади, и Ване приходится изредка переминаться с ноги на ногу, чтобы штаны выдернулись. Лучковский что-то говорит по этому поводу, Ваня нехотя отвечает: Лучковский мешает ему.

Тося отправляется по внутреннему коридору к люку, который ведет на крышу. Поднимает люк, выглядывает. Лучковский, заметив Тосю, хватает безмен, проверяет пружины пантографа.

— Десять килограмм, — говорит Лучковский. — Норма.

Тося смотрит на Лучковского.

— Слазь.

— А что я…

— Иди внутрь.

— Иду. — Но сам остается на месте. Ноги в рабочих ботинках ловко выстукивают негромкий танцевальный ритм на крыше электровоза.