Александр Печерский: Прорыв в бессмертие - Илья Васильев

Николай Сванидзе.

Предисловие

Вы держите в руках уникальную книгу, посвященную подвигу Александра Печерского — руководителя восстания в лагере смерти Собибор. Страшная история лагеря началась в марте 1942 года, когда по специальному приказу Гиммлера, руководителя СС и шефа гестапо, близ небольшого польского городка Собибор в Люблинском воеводстве был построен (в условиях строжайшей секретности) лагерь смерти — предназначенный, в отличие от многих своих «собратьев», исключительно для уничтожения евреев. Осенью 1943 года узники лагеря совершили невозможное: они подняли восстание и, перебив часть эсэсовцев и охранников-вахманов из числа украинских националистов, вырвались на волю. После восстания Гиммлер приказал уничтожить лагерь: здания были разрушены, земля перепахана и засеяна…

Восстание в Собиборе — одна из самых героических страниц истории Сопротивления, единственный в мировой истории случай, когда восстание узников фашистского лагеря смерти завершилось победным прорывом. За рубежом о восстании и его организаторе сняты фильмы, написаны десятки книг, ему посвящены экспозиции в музеях Польши, Израиля и Голландии. Но в СССР и в современной России оно мало кому известно, хотя руководил восстанием людей, согнанных со всей Европы, советский офицер, лейтенант Александр Аронович Печерский, а ядро восставших составили именно советские военнопленные. Трое из тех солдат — жители Рязани, Киева и Тель-Авива — здравствуют и поныне.

Последующая судьба нашего героя сложилась непросто. Партизанский отряд, штрафбат (офицер, побывавший в плену), тяжелое ранение, госпиталь, вскоре после войны — гонения в эпоху сталинской борьбы с «безродными космополитами», многолетнее прозябание в ростовской коммунальной квартире. Героизм Александра Печерского состоял не только в том, что он повел узников на штурм собиборовских заграждений, но также и в том, что, несмотря на все эти неурядицы, он и в дальнейшем не сошел с пути командира, «отца солдатам». Всю свою жизнь, будучи человеком исключительной личной скромности, Печерский занимался розыском и — рискуя собственным благополучием — поддержанием связи с товарищами по оружию, рассеявшимися по всему свету. Вплоть до кончины в 1990 г. Александр Аронович неустанно добивался увековечения памяти погибших в Собиборе и наказания военных преступников, служивших в лагере. Последним и наиболее известным из них был Иван Демьянюк, который был осужден именно на основе показаний соратников Печерского.

Сколь беспримерным был подвиг А. Печерского, столь же несправедливым стало забвение. Им покрыта память о «Сашко» даже на малой родине героя: ни улицы, ни площади его имени в Ростове-на-Дону нет. Не награжден он пока ни единой российской государственной наградой…

По счастью, усилиями друзей Печерского и ныне здравствующих участников восстания удалось поднять общественную кампанию по восстановлению справедливости, а также популяризации образа и подвига героя. Эта кампания, развернутая инициативной группой и поддержанная многими деятелями культуры и искусства в России, странах СНГ и Израиле, уже достигла первых успехов. Вышел в свет репринт книги Печерского «Восстание в Собибуровском лагере», впервые опубликованной еще во время войны в Ростове и надолго забытой, открыт памятник герою в Тель-Авиве. Увековечение памяти А. Печерского и награждение ныне здравствующих участников восстания обсуждалось уже и на межгосударственном уровне — во время встречи лидеров России и Израиля на открытии памятника воинам Красной Армии в израильском городе Нетания.

Надеюсь, что книга, которую Вы держите в руках, станет еще одним важным кирпичиком в здании нашей памяти о войне и ее героях, нашим общим вкладом в борьбу с фальсификаторами истории — как за рубежами нашей страны, так и внутри нее.

Николай Сванидзе,

член Общественной палаты РФ

Александр Печерский.

Воспоминания

Семеро нас теперь, семеро нас собралось на советской земле: Аркадий Вайспапир, Семен Розенфельд, Хаим Литвиновский, Алексей Вайцен, Наум Плотницкий, Борис Табаринский и я — Александр Печерский. Семеро из сотен штурмовавших 14 октября 1943 года заграждения страшного гитлеровского лагеря истребления на глухом польском полустанке Собибор.

Здесь пойдет рассказ о безграничных человеческих страданиях и о безграничном человеческом мужестве.

Сперва немного о себе.

Я родился в 1909 в городе Кременчуге на Полтавщине. В 1915 году родители мои переехали в Ростов-на-Дону. Я закончил семилетку и музыкальную школу. Работал служащим и руководил театральными и музыкальными кружками самодеятельности.

В первый же день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз я, как младший командир, был призван в Красную Армию. В сентябре на фронте я был аттестован как интендант второго ранга и сначала работал в штабе батальона, а затем в штабе полка.

Лето и осень 1941 года. Беспрерывные бои с напирающими полчищами немецко-фашистских армий. Из одного окружения выходим, в другое попадаем. В начале октября 1941 года, после тяжелых боев под Вязьмой попал в лапы гитлеровцев.

В плену заболел сыпным тифом. Всех военнопленных, больных тифом, немцы обычно расстреливали. Я сумел скрыть свою болезнь и как-то чудом остался жив. В мае 1942 года вместе с четырьмя пленными пытался бежать, но нас поймали и отправили в штрафную команду в город Борисов, а оттуда в Минск.

В Минск мы прибыли в конце лета 1942 года. В лагере, в лесу, нас было несколько сот человек. В один из августовских дней нас выгнали из бараков и построили в шеренгу по два для отправки в Германию. Перед отправкой произвели медицинский осмотр и обнаружили, что я еврей. Кроме меня было выявлено еще восемь евреев. Нас ждал трудовой лагерь…

Первые испытания

Солнечным августовским днем 1942 года нас, девятерых советских военнопленных, привезли в район Минска, в «лесной лагерь».

Вооруженный полицай, здоровенный, расхристанный, ведет нас мимо длинных деревянных бараков по двору с разными хозяйственными постройками, останавливает около подвала, который, похоже, совсем недавно сооружен, и велит спускаться туда. Я считаю ступеньки — двадцать четыре, и понимаю, что мы находимся глубоко под землей. Нас бросили в так называемый «еврейский подвал».

— Отсюда, — сказал полицейский, охранявший подвал, — одна дорога — только на тот свет. — И с пьяным смехом добавил: — Это лишь прихожая преисподней. В настоящий ад попадете попозже. Другого пути из этого погреба нет.

Вместе с нами в подвал врывается немного дневного света. Мы успеваем увидеть на земляном полу несколько досок и ночное ведро, стоящее в углу.

Дверь закрывается, скрежещет засов, звякает висячий замок.

В подвале царила кромешная тьма — подвал глубок — ни окошка, ни щелочки. А людей там было набито столько, что и приткнуться негде. Лишь на пятый-шестой день, когда большая часть загнанных сюда людей погибла и трупы были вынесены из подвала, можно было прилечь на пару часов, и то только на боку. Мы валялись на голой сырой земле. Мы не могли отличить дня от ночи, потеряли счет времени. Есть нам почти не давали, лишь раз в день приносили баланду и пайку хлеба в сто граммов, и мы могли догадаться, что прошли сутки. Только по голосу мы соображали, кто где лежит.

В подвале мы пробыли десять суток. За это время нас ни разу не выводили.

Каждый раз, когда открывалась дверь, чтобы вынес-ти очередной труп, охранник кричал в подвал:

— Долго еще ждать, пока вы все сдохнете?

Однажды старший охранник сказал:

— Вы нам уже надоели, но нет приказа вас расстрелять. Может, хватит вам мучиться, давите друг друга.

Я бросил ему в ответ:

— Вы этого не дождетесь.

…Кому-то из наших ребят удалось подстелить под себя доски, остальные бессильно повалились на холодную влажную землю. Темнота вокруг непроглядная. Осторожными маленькими шагами, чтобы кого-нибудь не зацепить, добираюсь до стены и как-то устраиваюсь. Вытягиваю усталые ноги, кладу руку под голову, пытаюсь уснуть…

Мертвая тишина царит в подвале. Каждый погружен в свои тяжкие раздумья. Но вот справа от меня кто-то со вздохом зашевелился.

— Что ж дальше-то будет? — спрашивает сосед.

— Ты разве не слышал? Это дорога в ад…

— Как тебя звать?

— Саша.

— Откуда ты?