Волки севера (сборник) - Дуглас Орджилл

Дуглас Орджил

ВОЛКИ СЕВЕРА (сборник)

Дуглас Орджил

Волки севера

Пролог

Наблюдающий притаился в расщелине между камней над озером, легонько сдвинул свои сто двадцать футов веса и положил когтистую лапу на камни, зорко глядя перед собой. В полумиле от него, пропадая и появляясь на желто-коричневом фоне тундры, медленно приближалось коричневое облако животных. Он слышал крики животных, мерный топот копыт по грязи, слышал всплеск, когда первый карибу прыгнул в мелкую воду и наполовину поплыл, наполовину пошел к южному берегу. Карибу уже были совсем близки, и наблюдающий облизнул длинным языком черные губы, когда первые карибу выбрались на топкий берег и побежали по узкой долине перед ним. В стаде были и молодые олени, и совсем юные, которые с трудом выдерживали скорость перемещения стада, за такими он следил особенно внимательно.

Волк находился на самой границе своей территории. Он пометил ее вчера сильной струей желтой мочи и еще никто не осмеливался пересечь эту границу. Но то, что происходило сейчас, было нечто новое, незнакомое ему, и он размышлял, как бы извлечь из этого выгоду. Резко повернувшись, он побежал легкой рысью со скоростью пять-шесть миль в час. Он бежал параллельно стаду и не делал попыток прятаться. Впереди было длинное узкое ущелье, образовавшееся много лет назад при прохождении ледника по Северо-Западной Канадской территории. Первые карибу уже вливались в это ущелье, а за ними бежали самки и молодые олени. Волк остановился, закинул голову и завыл.

Вой волка на расстоянии двух миль казался еле заметным движением воздуха. Таким его услышал человек, протиравший свой бинокль в небольшом доме, стоявшем на берегу одной из речушек, которые вливались в озеро Эннадай. Он подошел к запыленному окну, посмотрел на длинный пустой холм и присвистнул от удивления. По склону холма спускался человек. Он был одет в выгоревший тартановый жилет поверх красной куртки и толстые твидовые штаны. Лицо у него было широкое, плоское, волосы черные, прямые. У него была охотничья винтовка и за спиной рация. Белый человек встретил его на пороге дома.

— Какого дьявола? — спросил он. — Ты рано вернулся, Атаху. Я не ожидал…

— Радио испортилось, — коротко ответил эскимос. — Я пришел сказать.

— Что сказать?

— Тукту, — сказал Атаху, показывая на дальний хребет. — Тукту ми… карибу кочуют…

— Что? — грозно спросил белый. Он ткнул пальцем в безоблачное голубое небо. — Сейчас мигрируют? Никогда…

— Тукту ми. Скоро ты сам увидишь.

— Много их?

— Очень много. Двести, триста, еще больше.

— Пять сотен? Но это же не миграция. Просто случайность.

— Это начало, — сказал Атаху. Он подошел к маленькому шкафу, снял пояс с патронами. — Там был волк…

— Я слышал его, — задумчиво сказал белый. — Но…

— Ты слышал его раньше? — В голосе Атаху была ирония. — Ты слышал голос волка, зовущего на охоту за карибу, когда миграция еще не началась?

— Но, черт побери, — еще слишком рано. — Ты, наверное, ошибаешься.

Из-за горного хребта снова донесся волчий вой.

— Волк не ошибается, — сказал Атаху.

Глава 1

Вильям Стовин прошел по пронизанному теплыми солнечными лучами парку, мимо газонов, которые садовники пытались сохранить зелеными, пересек Римскую дорогу, Ломаке, прошел мимо коричневой громады факультета Физической Астрономии, мимо выставленных на улице столов, за которыми студенты читали, спорили, пили кока-колу, и вышел на автобусную остановку возле Дома Журналиста.

Время он рассчитал, как всегда, очень точно, так как автобус из Рио-Гранде подошел к остановке через несколько секунд. Он вошел в автобус, купил билет и рассеянно смотрел, как за окном проплывали бесчисленные отели, мотели, газовые станции, суперунивермаги и запыленные деревья Альбукерка.

Он вышел из автобуса возле огромного бетонного суперунивермага и направился в забитую туристами часть Старого города. На площади, перед собором Сан Фелипе, стояла старая испанская пушка, перед которой он всегда долго стоял, отдавая дань почтения, почти религиозного, суеверного. Сегодня он тоже постоял перед пушкой, затем пересек площадь и вошел в свой привычный ресторан. Он уселся в испанское кресло с решетчатой спинкой за столик, который оставляли для него в этот день недели, напротив огромного настенного портрета Дон Хуана де Окате, первого колонизатора Нью-Мексико в 1598 году. Он взглянул на часы. Дайаны еще не было. Это не удивило его, хотя ему хотелось бы, чтобы она была здесь. Она часто дразнила его, называя рабом привычек. Может быть, может быть. Он любил порядок, рутину. Порядок давал ему шанс выйти когда-нибудь на что-то очень важное. Когда подошла официантка, смуглая, с блестящими черными волосами, с крестьянским лицом, в красной юбке с золотым поясом, в белой блузке, из которой чуть выскакивали ее груди, он улыбнулся ей и сказал, что еще подождет.

Он достал из кейса доклад Литмана, хотя он уже знал нее, и стал просматривать его в сотый раз. Да, здесь было нее: Минимум Спорера, Минимум Маундера — и теперь Минимум Стовина. Все данные, несколько раз перепроверенные, подтверждающие многие исследования. Согласно ним данным Великое Оледенение должно происходить с периодом в 15000 лет. Что такое 15000 лет в истории Земли? Одно мгновение. Но в это мгновение возникла и развилась вся человеческая цивилизация. Стовин стиснул кулаки, рассеянно глядя на Дон Хуана де Окате.

— Ха, Стовин.

Перед ним, улыбаясь, стояла Дайана Хильдер, невысокая плотная девушка с квадратными плечами. Она была одета в джинсы и розовый пиджак под расстегнутым кожаным пальто. Ее платиновые волосы, как всегда, были в беспорядке. Стовин ощутил удовольствие при ее появлении. Он быстро встал и предложил ей стул.

— Я уже решил, что ты не придешь.

— Никогда не пропускай ленча, Стовин. Так мне всегда говорила мама.

— Мудрая женщина.

Подошла официантка, и они сделали заказ: для него, то, что он ел всегда, — охлажденный цыпленок, рис, красный соус, пол-литра белого вина, а для нее — сыр и салат. Она налила полстакана вина и критически посмотрела на его тарелку.

— Неужели тебе никогда это не надоедает? Ты черт знает что делаешь со своим желудком.

Он пожал плечами.

— Я уже говорил тебе, Дайана. Я не думаю об этом. Это спасает мне уйму времени. Во вторник я всегда ем охлажденного цыпленка и мне не нужно думать, что заказывать по вторникам. А вот что ешь ты… — он кивнул на ее салат. — Этим не накормишь и цыпленка.

— Но я должна думать о своем желудке, — сказала она, рассмеявшись и похлопав себя по животу. — За последний месяц я прибавила целых два фунта.

— Ужасно, — улыбнулся он. Дайана посмотрела на него из-под ресниц, когда он расправлялся с цыпленком. Он был настоящим сухопарым англичанином, возраст которого невозможно было определить.

Впрочем, теперь он был американцем, однако во всем, кроме документов, он оставался истинным англичанином. Сколько же ему лет? Сорок? Сорок пять? Трудно сказать. И почему она называет его Стовин? Все звали его просто Сто. Ему не нравилось имя Вильям, впрочем, как и ей.

— Как твои канис латранс?

— Их очень много. Этим утром я возвращалась из Неко — я летала в Чико на три дня, и на дороге лежал мертвый, сбитый грузовиков, большой койот. Сейчас он у меня в багажнике.

Она кивком показала-на автомобиль, припаркованный на краю площади.

— Ты умудрилась взгромоздить взрослого койота в багажник? Он же весит не менее сорока фунтов.

— Она, — сказала девушка. — Это была самка. Но мне повезло. Мне помог один солдат.

Она имитировала настоящий техасский выговор: — Эй, мадам, вы знаете, что можно получить от этих тварей? Блох, мадам, блох. Вы понимаете это? Видел бы ты его лицо, когда я сказала, что именно блохи мне и нужны.

— Почему бы тебе не пристрелить пару койотов? — нетерпеливо спросил Стовин.

— Нет, Стовин, я не хочу убивать без нужды.

— Как хочешь, — безразлично сказал он. Его рука невольно погладила розовую обложку доклада Литмана.

Она заметила его движение.

— Что это у тебя?

— Литман.

Голос его был подчеркнуто безразличен, бесстрастен. Подумала она. Девушка с любопытством посмотрела на него.

— Ты очень захвачен этим? Что он пишет?

Стовин пожал плечами. — Многое. То, что я говорил последние три года.

Она присвистнула. — Литман… Это человек, который…

— Да, — без выражения ответил он. — Он ошибался в определении вулканических циклов. Он переоценивал фактор пыли. Он ошибался. Как и я. Как Эйнштейн. Как Коперник. И говорят, что он снова ошибается…

— А он ошибается?