Золотые патроны(Рассказы) - Ананьев Геннадий Андреевич

Геннадий Ананьев

ЗОЛОТЫЕ ПАТРОНЫ

Рассказы

ЕВГЕЙ

Стояли морозные ночи. Выпавший несколько дней назад снег лежал пушистым белым ковром, и лишь на узкой утоптанной тропе он уже успел почернеть от подошв солдатских сапог; тропа эта пересекала небольшую рощу из невысоких сухих деревцев, полукольцом окружавших заставу, потом ровно, как натянутая веревка, тянулась несколько километров по степи и, будто упершись в непреодолимую преграду, разветвлялась вправо и влево и шла рядом с контрольно-следовой полосой. В нескольких метрах от этой полосы — граница, за ней — такая же ровная степь.

Солдаты и радовались тому, что выпал снег, и досадовали. Сухая каменистая степь, где почти не растет трава, только ползают ящерицы да прыгают мохнатые черные и желтые фаланги и где летом почти невозможно определить следы нарушения, — сейчас эта сухая степь стала следовой полосой; но вместе со снегом пришел мороз, сковал большое озеро, и оно теперь перестало быть препятствием для нарушителей. Неприятным было и то, что в наряды солдатам приходилось надевать на себя всю, как они выражались, «арматурку» и теплое белье, и две пары обмундирования, и куртку, а иной раз и шубу. Одежда эта затрудняла движение, а если приходилось долго лежать на снегу, то пропускала холод. И все же это были мелочи, на которые солдаты не особенно обращали внимание, главное было в том, что на снегу хорошо видны следы, поэтому все хотели, чтобы как можно дольше не поднимался евгей, этот ураганный ветер, и не сдул снежного ковра.

До рассвета оставалось часа два, когда ефрейтор Федор Мыттев и рядовой Николай Сырецких проверили следовую полосу левого фланга. Прежде чем возвращаться на заставу, Мыттев, укрывшись за невысокие кустики чия, решил понаблюдать за местностью. Федор подал сигнал Николаю, и они легли недалеко друг от друга. Их белые маскировочные халаты слились со снегом. Для человека, который никогда не лежал морозной ночью на снегу, каждая минута показалась бы вечностью, но ефрейтор служил на заставе третий год. И душные летние ночи, и морозное безмолвие — все это было для Федора Мыттева уже привычным; он научился, несмотря ни на какую погоду, ориентироваться во времени без часов. Федора уважали на заставе за силу и рассудительность. По тридцать — сорок раз без отдыха подбрасывал и ловил он двухпудовую гирю и, казалось, не испытывал никакого напряжения, только его скуластое лицо и широкий мясистый нос розовели. Он был молчалив, оценки давал людям категоричные: «Хороший мужик» или «Ай, пустой орех». Почему «хороший» и почему «пустой орех» — никогда не пояснял.

Николай, как и многие солдаты, завидовал и силе Мыттева, и тому, с какой уверенностью действует он на границе, но ходить в наряд с ним не любил. Первый раз с ефрейтором Мыттевым Сырецких пошел на службу месяца два назад, вскоре после того, как прибыл на заставу с учебного пункта. Небо черное, степь черная — чернота всюду. Только если оглянешься назад, увидишь тусклый желтый квадрат. Это светится окно дежурного по заставе. Потом и этот квадрат исчез. Под ногами камни, лишь изредка вынырнут из темноты к самым ногам кустики чия, и земля станет мягче. Ефрейтор остановится, повернется, скажет шепотом: «Смотри» — и совсем медленно двинется вперед, как будто потерял какую-нибудь маленькую вещицу и хочет ее найти.

Кусты чия растворятся в ночи — ефрейтор прибавит шагу. Идет бесшумно, но быстро, словно светит ему впереди маяк. Николай все ждал, когда ефрейтор остановится и объяснит, как он ориентируется в такой темноте на этой ровной местности, ждал, когда тот объяснит, почему он ищет следы только там, где растет чий, но Мыттев шел и шел, тихо, будто плыл в этой безбрежной темноте. Николай тоже старался идти тихо, но нет-нет да и заденет носком камешек, один раз даже споткнулся и чуть не упал. Мыттев повернулся и вполголоса строго спросил:

— Ты что? Лось во время гона?

Сырецких не понял вопроса. Лося он видел только в зоопарке и, конечно, не знал, что весной лось, когда трубит в поисках самки, не особенно заботится об осторожности, но Мыттев и не думал о том, понятно или нет молодому солдату это сравнение.

Когда они вернулись на заставу и начали чистить автоматы, Сырецких спросил Мыттева, по каким признакам он определял в темноте верное направление.

— Наука это, Николай. Много знать нужно.

— Научи и меня. А то я как слепой котенок.

— Лекции не помогут. Пока сам не поймешь, никто не научит.

— Но тебе же рассказывали, наверное.

— Я в тайге вырос. Тайга молча учит. Сам поймешь — толк будет, а ждать, когда разжуют и в рот положат, — не дело. Всю жизнь на подпорках не проживешь.

Николай не согласился с таким выводом и сказал Мыттеву об этом, но тот не стал слушать. Он еще раз осмотрел вычищенные детали автомата, выковырнул спичкой какую-то соринку из паза выбрасывателя, смазал автомат и пошел спать.

После этого Сырецких еще несколько раз ходил в наряд с Мыттевым. Мыттев пояснял свои действия скупо, двумя-тремя словами, а больше молчал. Вот и сейчас Мыттев подал сигнал залечь, а ведь начальник заставы приказывал только осмотреть контрольно-следовую полосу. Уже пора возвращаться на заставу, а ефрейтор вроде и не собирается.

Мыттев действительно не спешил. Считал, что они наверстают время, когда пойдут от контрольной полосы, а здесь спешить нельзя. Он рассуждал так: когда проверяли следовую полосу, включали фонарь, значит, нарушитель, если он готовится перейти границу, заметив их, переждет немного, потом уже пойдет в наш тыл; если же повернуть назад сразу, то нарушитель вновь затаится, вновь пропустит наряд, а другой наряд может быть здесь через час или два — времени пройдет много.

Начали мерзнуть ноги, мороз пробрался через «арматурку», но Федор не давал сигнала. Неожиданно потянула поземка, вначале не сильно, но с каждой минутой ветер становился все порывистей. Федор не подавал сигнала. Николай Сырецких не выдержал:

— Евгей, кажется, начинается. Пора.

Федор ничего не ответил. Он понимал, что теперь нужно быть особенно внимательным. Если нарушитель мог до этого не решиться перейти границу, боясь оставить след на снегу, то сейчас, когда начинается евгей, пойдет смело, зная, что ветер сметет снег, а вместе с ним и следы.

«Еще пять минут, и можно идти», — решил Федор.

Ветер набирал силу. Прошло всего минут десять, как солдаты пошли назад по дозорной тропе к заставе, а контрольно-следовая полоса уже во многих местах была черной, как будто на ней никогда не было снега. Кое-где оголилась и степь. Мыттев прибавил шагу. По участкам, где был снег, он почти бежал, а на оголенных местах замедлял шаг, включал следовой фонарь и, защищая ладонью глаза от ветра и поземки, внимательно всматривался в полосу земли. Сырецких тоже смотрел туда, где скользил луч фонаря.

Следы они увидели вместе. Собственно, это не были хорошо видимые отпечатки следов, оставленных человеком или животным, — это были невысокие твердые снежные бугорки, которые ветер еще не в силах был оторвать от земли. Федор остановился и присел.

— Человек, Коля. К озеру пошел. Совсем недавно, — уверенно сказал Мыттев.

— Доложить на заставу?! — спросил Сырецких и стал расстегивать чехол телефонной трубки.

— Подожди. Сколько отсюда до розетки?

Сырецких не ответил, а про себя подумал: «Как раз узнаешь тут в степи, ночью, сколько до нее!»

— Семьсот метров. Много времени потратим. Если не догоним до озера, оттуда позвоним. — Федор встал, поправил автомат. — Не отставай.

Николай Сырецких вначале бежал легко, след в след с Федором. Сырецких был намного выше Мыттева, шаги делал широкие, но вскоре он уже напрягал все силы, чтобы не отставать, все ждал, когда ефрейтор хоть ненадолго остановится, чтобы проверить, не сбились ли они со следа. Но, ожидая остановки, Николай понимал, что сейчас никаких следов обнаружить уже нельзя — евгей, набирающий силу, сдул снег и с бешеной скоростью нес его через озеро. Федор и не искал следов, он бежал прямо по ветру к озеру, предполагая догнать нарушителя. Если же этого не удастся сделать, то, позвонив на заставу, можно будет разыскать след на берегу озера, который был не так крут, но на нем при любом ветре сохранялось немного снега. Что нарушитель сейчас идет к озеру, в этом Мыттев даже не сомневался.