Черные сказки про гольф - Жан Рэ

Жан Рэ

Черные сказки про гольф

Когда прибыла телеграмма: «Кубок Сифелл будет разыгрываться в 36 лунок», а мячик лежал у девятнадцатой лунки на поле клуба «Блю Сэндз», в клуб-хаузе возник шум.

— Если обезьянничать, так уж лучше по-людски, — промолвил полковник Ридинг.

Каждый понял резкую реплику, но никто его не поддержал. Ридинг намекал на знаменитый Кубок Принца Уэлльского, который некогда разыгрывался в 72 лунки, а теперь в 36…

Произнося эти оскорбительные для многих слова, Ридинг думал не о себе, а о своем друге Джильберте Хее.

Шансы Джила Хея были весьма высоки, если предстояло совершить четыре круга. Он относился к тем классным гольфи-стам, которые не в силах показать истинную форму в начале соревнования. Он был даже психологом гольфа и во время своих выступлений вышучивал своих соперников:

— Гиганты, идущие на убыль после тридцать шестой лунки[1] и превращающиеся в карликов после пятьдесят четвертой.

Хею было необходимо примерно три круга, чтобы начать блистать, а вернее взорваться, как говорили его поклонники. Ридинг обернулся к секретарю.

— Стоун, вы можете сообщить мне имена тех, кто записался на Сифелл?

— От нас будет только Джильберт Хей, — ответил Стоун.

— Знаю… А другие? Такая лисица, как вы, могла бы вытянуть нужные сведения из своих коллег.

— Н…ет, — проворчал Стоун.

Но Баттинг, юнец, только что принятый в клуб и с трудом переносивший виски, воскликнул:

— Он крутит хвостом, а вернее врет! Попросите показать клочок розовой бумаги, на котором записаны имена!

Стоун скривился, выдавая гримасу за улыбку. Он ненавидел Джильберта Хея и ненавидел Ридинга, но боялся их. А Баттингу не следовало произносить этих слов, ведь молодой человек уже задолжал ему двадцать фунтов.

— Если это вас интересует, полковник Ридинг, вот они, эти имена, — сказал он, вытаскивая из кармана розовую бумажку. — Но должен вам заметить, что официальный список еще не опубликован, а жеребьевка состоится лишь на будущей неделе.

— Конечно, — проворчал Ридинг.

Он пробежал глазами список.

— Тори, Гилхрист, Этви, Уэсли, Бейрд…

Он вернул листок Стоуну, и тот снова скривился.

— Хей не поедет на Сифелл, — сказал он.

Сзади раздался тихий, но твердый голос президента клуба Госкетта:

— Простите, полковник Ридинг, но Хей поедет на Сифелл.

Ридинг медленно развернулся вместе со стулом, и его взгляд встретился со взглядом Госкетта. Несколько секунд они вели молчаливую дуэль, затем президент опустил глаза.

— Что, Ридинг, молчим? — усмехнулся Баттинг.

— Господин Баттинг, — произнес Госкетт, — я бы попросил вас…

— Просите святых, а не меня, — вскинулся юный упрямец, — я вас и слушать не буду. Я голосую за Ридинга и Хея. И Хей не поедет на Сифелл, поскольку их треклятые 36 лунок дают шанс только тем ничтожествам, которые перечислены на розовой бумажке Стоуна, а Хей становится королем только с тридцать седьмой лунки.

— Хотя вы и весьма недавно играете в гольф, однако, в курсе дела, господин Баттинг, — в голосе президента звучала ирония.

— Ну и ну! — воскликнул юнец. — Я разбираюсь в этом не лучше зебры, но мне об этом сказал Крофтс. Итак?

Стоун побледнел. Среди ненавидимых им гольфистов, Крофтс, секретарь Тауэр Гольф-клуба, был самым ненавидимым.

Воцарилась тяжелая тишина; четыре гольфиста, сидевшие за дальним столом, встали, быстро попрощались и покинули зал.

— Доброй ночи, Фринтон! — крикнул вслед им Баттинг… — Привет Мэйзи, и не разрешайте красавцу Майку садиться в свой чудный «моррис», купленный по случаю, иначе вам придется возвращаться в Лондон на такси.

Его слова были обращены к молодой женщине, курившей длинную сигарету, облокотившись на стойку бара.

— Предпочитаю возвращаться на «бентли», — ответила она.

— Боже, Ридинг, она обращается к вам, а вернее к вашей машине, — комически простонал Баттинг. — Если бы она назвала «ягуар», она была бы моей клиенткой.

— Баттинг, — негромко сказал Ридинг, — на такси придется возвращаться вам. Вы оставите свой «ягуар» в гараже, ибо первое же дерево превратит вас в бифштекс.

— Никто здесь не имеет права приказывать мне, — икнул молодой человек, — за исключением Ридинга-мудреца. Я подчиняюсь… Эй, Джимми, рыбье отродье, быстро такси. Мне надоело лицо валета пик нашего президента!

Госкетт пропустил оскорбление мимо ушей: отец Баттинга был владельцем поля Блю Сэндз и не скупился в расходах на клуб.

Когда Ридинг прогревал двигатель, на его руку легла ладонь.

— Поскольку вы, полковник, возвращаетесь в Лондон, могу ли я попросить подвезти меня? — спросила Мэйзи Даунер.

— Охотно, — ответил Ридинг, отводя взгляд.

И про себя подумал:

«Она сегодня в форме. Чем же ей сегодня насолил Фринтон?»

Майк Фринтон, элегантный красавец-гольфист, открыто ухаживал за Мэйзи Даунер, и это ей, похоже, нравилось.

Словно прочтя его мысли, она сказала:

— Я разозлилась на Майка за то, что он не встал на вашу сторону, когда вы так твердо заявили, что Хей не поедет на Сифелл.

— Благодарю вас, мисс Даунер, — холодно ответил Ридинг, — но мне это, напротив, нравится. Поддержи он меня, это было лицемерием с его стороны — он ненавидит Хея и обрадовался бы его поражению.

— Хея ненавидят все, — пробормотала девушка.

— Поскольку он — личность, а в Сэндзе вместо истинных гольфистов остались только фанфароны, снобы и краснобаи.

— Но вы не фанфарон, не сноб и не краснобай, — возразила она.

— Увы, я не играю в гольф, — горько ответил полковник.

…С войны он вернулся на протезе и с простреленным легким, иногда его подводило и сердце.

Мзйзи Даунер мечтательно добавила:

— Кубок Принца Уэлльского… Чемпионат Шропшира… Кубок Дальтона… Кубок Миллэнд Роя…

— Прошу вас, — проворчал Ридинг. — Это старые победы, они умерли, как и прошлое.

— Почему вы так любите Хея? — вдруг спросила она.

— Мы вместе воевали, — просто ответил он. — Он был хорошим солдатом и стал столь же хорошим гольфистом.

— Майк Фринтон тоже принимал участие в войне, — вскинулась она.

— В интендантстве. А Госкетт служил родине, поставляя картонные ботинки. Стоун же держал в тылу столовую. Стоит ли говорить о других?

— Спасибо… Хватит…

Они миновали Числехарст и Сандридж и въехали в Лондон через Левисхэм.

— Где вас высадить, мисс Даунер? — спросил Ридинг.

Она назвала улицу неподалеку от Кенсингтон-парка, и остальную часть путешествия они проделали молча.