Последние каникулы - Лев Хахалин

Лев Хахалин

Последние каникулы

ПОВЕСТЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Лето

Лет тому назад…

… — Доктор! Доктор! Да доктор же!.. — В дверь заколотили, застучали по мягкой войлочной ее обивке кулаками, ногой; костяшки пальцев дробно ударили в дребезжащее стекло оконца. — Доктор! — на крик срываясь, запричитал женский голос. — Господи! Господи же! Да проснись ты, доктор!..

Вадик приподнялся на раскладушке с еще закрытыми глазами; ему было тепло, покойно, сон обволакивал все его тело, но опять ворвалось:

— Ну, доктор!..

И его подбросило. Он подтянулся к светлому

оконцу, успел увидеть руку, снова ударившую в

в стекло, и босиком подскочил к двери, скинул тяжелый дергающийся крюк.

— Сейчас! Минутку, сейчас!.. — бормотал он.

В рванувшуюся дверь вскочила растрепанная, где–то — где? когда? — виденная уже женщина. Вадик рассмотрел сначала расширенные, почти неподвижные глаза, а потом вздрагивающие накрашенные губы.

— Дядя Саша помирает! — крикнула женщина, растерянно водя глазами по клетушке медпункта, наткнулась взглядом на Вадика и, подавшись к нему так, что Вадика коснулось ее дыхание, теперь уже шепотом повторила: — Помирает!.. Все!.. — Она сморщилась, заплакав, плечи у нее затряслись. Потом вдруг, посмотрев Вадику в лицо, кинулась в дверь и побежала к дому егеря дяди Саши.

Вадик сделал шаг через порог, увидел удаляющуюся фигуру женщины, мелькающие белые голени, что–то яркое и короткое, выглядывающее из–под ватника, накинутого на ее плечи. И, словно опамятовавшись, он не побежал, а затоптался на месте: он что–то позабыл и, вспомнив, бросился обратно в свою клетушку–медпункт, надел брюки, сунул ноги в кеды, но, корявые, они никак не налезали.

С той секунды, когда женщина, крикнув ему в лицо «Все!», побежала к дяде Саше, в Вадике включились и пошли какие–то часы, и сейчас., топчась в медпункте, бестолково собираясь, Вадик чувствовал все убыстряющийся их бег. Отшвырнув кеды, он схватил наготове лежавший чемоданчик и прыгнул за порог, на холодную сырую землю, вздрогнул- от ударившего его холодка и пустился вдогонку за женщиной; скоро опередил ее, мельком отметил, что у нее одышка, с маху перескочил низенький штакетник и через ступеньку взлетел на крыльцо.

Дверь веранды была полуотворена; Вадик помнил, что она туго открывается, протиснулся в нее и тут же, у порога, увидел дядю Сашу.

Он лежал на полу, на расстеленных овчинах, приподнимаясь на локтях; на подернутом легкой синевой лице был ужас. Вытаращив глаза, дядя Саша следил за струей воды, которую его жена Надежда лила ему на грудь, и черные набряклые губы дяди Саши шевелились, будто бы стараясь подхватить эту воду.

Вадик еще успел заметить каких–то людей, столпившихся в дверях горницы, круглые глаза двух девчонок, но тут в дальнем углу веранды произошло движение — о* посмотрел туда и увидел медсестру Марью Андреевну. Она что–то неторопливо искала в своем саквояже, не обращая внимания на появление Вадика.

А дядя Саша узнал Вадика и попытался ему что–то сказать — дернул кадыком.

— Понятно, понятно! — быстро отозвался Вадик и оттолкнул руку Надежды с новой кружкой воды. — Лежи! Ложись на спину, дядя Саша! — Он положил руку ему на сердце, почувствовал дрожание и испугался. «Вразнос пошло, — понял он. — Пароксиз–мальная тахикардия? Доигрался!» Забормотал: — Сейчас, сейчас! Мврь — Андревна, здрасьте, что у вас там? — Обернувшись к медсестре, он увидел наполненный шприц.

— Строфант, — сухо ответила она. В ее руке уже белел кусочек ваты. Она подошла, наклонилась над дядей Сашей…

— Подождите пока… Надя, когда началось?

— Ночью еще, — всхлипнула Надежда, — Как выпили, так по веранде забегал, за сердце хватался. К вам меня не пускал… А уж под утро лег, да вот…

Дядя Саша, пуча глаза, сказал что–то вроде: «П-ру!»

— Коли скорей! — крикнули от двери. — Рассусоливают тут, а человек кончается!..

— Действуй, действуй, Марь — Андревна! — сказал другой, густой голос.

— Шибко стучит только… — выговорил дядя Саша. — Не болит…

— Нельзя сейчас строфантин, — остановил Вадик Марь — Андревну.

— Ему всегда строфант помогал. — Марь — Андревна поджала губы. — Пожалуйста. — Она отошла к табуретке в дальнем углу, села там, спокойная, знающая и уверенная в себе.

— Ну, делай хоть чего–нибудь, медицина! — прогудели из горницы. — Спорят тут!..

Вадик оглянулся. Все смотрели сейчас не на дядю Сашу — на него, все ждали.

— А ну, выйдите! — сказал Вадик зло: он решился. — Ну! Быстро! И ты, Надя! — И как только двери в горницу затворились, он схватил левой рукой дядю Сашу за шею, потянул его на себя, как бы подсаживая, и резко и неожиданно, без замаха, ударил дядю Сашу в поддых…

— Ах! — .крикнула Марь — Андревна.

Егерь крякнул, обмякая в руках Вадика, валясь на спину.

— Нормально, нормально… — забормотал Вадик, успокаивая Марь — Андревну, егеря, себя. — Рефлекторная остановка. Старый способ… Сейчас, сейчас…

Дядя Саша пытался сесть, и Вадик, приобняв его за плечи, поддерживал, страховал. — Да ты… что? — хватая ртом воздух, еле выговорил дядя Саша. — Что ж ты… делаешь, доктор?

— Стучит? — облегченно улыбаясь, спросил его Вадик прямо в ухо.

Дядя Саша прислушался к своим ощущениям и осторожно глубоко вздохнул. Он начал бледнеть, слабеть, и Вадик мягко опрокинул его на овчины. Дядя Саша молча полежал, медленно вздыхая и приложив, словно придерживая сердце, р/ку к груди. И было тихо.

За дверьми горницы молчали. Прислушивались.

Потом почти прежним своим голосом дядя Саша позвал:

— Надь!.. Заходи! Готово!.. — Он перевел взгляд на Вадика. — А хорошо–то как!.. — на пробу крикнул он.

Двери горницы распахнулись, на веранду полезли какие–то мужики с мятыми лицами, проскользнула осунувшаяся лицом Надежда. Все они обступили дядю Сашу, вытянувшегося в облегчении на овчинах, переглянулись и стали неуверенно улыбаться. Дядя Саша вдруг засмеялся.

— Конец кино! — сказал он и притянул к себе за руку Надежду. Она села рядом, закрыла глаза руками и затряслась то ли в слезах, то ли в смехе.

— Живой, Саня? Оклемался? — загудели приятели, неуклюже похлопывая дядю Сашу по плечам, по голове.

— Дай пять, доктор, — сунул руку черный и на медведя похожий мужчина. — Выручил… Медицина!.. — От него крепко пахло соляркой. — Ну, ты даешь! — Он все держал Вадика за руку.

— Ладно, веселая компания, — освобождаясь от черного мужика, сказал Вадик. — Веселитесь дальше. — Он встал, оглядел их всех. — Дядь Саш! Тебе теперь ни грамма нельзя — а то повторится. И уже так легко не отделаешься. — Он посмотрел на раскинувшегося в слабости егеря. — В следующий раз можешь… того…

В почтительной тишине он измерил егерю артериальное давление и, покопавшись в чемоданчике, нашел пузырек, напоил каплями дядю Сашу и Надежду. Они выпили капли и заморщились. От едкого запаха все закрутили носами, попятились…

Марь — Андревна вдруг встала, щелкнула замком саквояжа и, перешагнув через ноги дяди Саши, вышла. Надежда проводила ее взглядом и повернулась к Вадику. А он подмигнул ей.

— Доктор, уважь!.. — подсунулся к Вадику черный мужик со стаканом и початой бутылкой, но Надежда оттолкнула его.

— Спасибо, доктор! — сказала она, тррнув рукой лицо, бледное и усталое. — Спасибо.

Она вышла за ним на крыльцо и хотела, видимо, что–то сказать, но вдруг они услышали всхлип — где–то за углом егерского дома плакала та женщина, которая разбудила Вадика. Теперь он разглядел, что–то яркое на ней было короткой розовой комбинацией, открывающей полные белые ноги. — Не плачь, Вера, — весело сказала Надежда и подошла к ней. — Кончилось все. Вон — уже смеется!.. — И верно, среди возбужденных голосов слышался тенорок дяди Саши, — Иди в дом. Голая ж ведь. — Надежда покосилась на Вадика, улыбнулась. — Чего дрожишь–то? Доктор не кусается.

— Я видела… — всхлипнула женщина. — Чего он сделал…

Вадик засмеялся.

— Не реви! — сказал он ей, этой толстой и крупной девушке, продавщице из магазина. — Обошлось.

Надежда, обняв, увела продавщицу в дом; оттуда уже потянуло запахом табака, какой–то еды, донесся топот, гудение голосов. Вадик огляделся. С высокого крыльца егерского дома был виден весь их лагерь — и изба бывшего клуба с распахнутой дверью его клетушки, и длинное здание столовой, и две белесые палатки, растянутые под кроной старого» дуба, и флагшток с обвисшим вымпелом «ССО Лес–тех‑2», а правее, из–под высокого берега, заросшего травой и крапивой, слышался спокойный плеск воды. Само водохранилище, «море», было еще закрыто висящим над водой туманом. Там, где он приподнимался, вода глянцевато блестела, была спокойной, и мостик, около которого, как впаянные в олово, застыли лодки, был сух. Солнце даже через туман начинало греть лицо, и по тому, как высоко было еще холодновато–голубое небо, по полосе облаков, лишь только отступающей к горизонту, Вадик понял, что день будет жаркий.