Я человек эпохи Миннезанга: Стихотворения - Александр Големба

АЛЕКСАНДР ГОЛЕМБА. Я ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ МИННЕЗАНГА: СТИХОТВОРЕНИЯ

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

«Ах, полвека назад люди были проще...»

Ах, полвека назад люди были проще,они читали Калинниковские «Мощи»и Тургенева перелистывали заново,и Лаврецкого им было искренне жаль,и еще они почитывали «Новую скрижаль»Пантелеймона Романова.

В этих книжках размусоливались дуновения и касания,но всего милее были подробные описаниязыбкой ряби с утра на озерной воде,отражения солнца в недвижности плеса,пыли той, что вздымали линейки колеса,панталон, сюртуков, пиджаков и т. д.

По душе им были издания Маркса (Адольфа)И Маврикия Осиповича Вольфа,И особенно Шеллер-Михайлов (титан!).Это был тех лет наивных времен Голсуорси, –впрочем лента цвела на Поддубного торсе,тихо к полюсу брел Гаттерас (капитан!).

Перестали читать мы наивные книжки,времечко нам не даст передышки,воздвигая препоны бетонных плотин,чтоб уж вовсе ничтожный наш съежился шарик, –но прочли, отыскав философский словарик,всё, о чем рассуждали Платон и Плотин.

Всё, о чем прошлый век рокотал на гитаре(о, тогда керосин был еще фотоген ,ибо свет порождал с некой силой магической…)и о чем в немудрящей своей бочкотаре,не найдя человека, грустил Диоген,сей философ цинический.

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

«Волшебный фонарь» – это старое слово,наивное чудо, которому встарьмы так удивлялись. Всё в жизни не ново,не ново и слово «волшебный фонарь».Вернее, два слова, сплетенные прочнов случайном единстве понятий и фраз.И осень. И трубы бурлят водосточно,и молодость вновь прорезается в нас,когда сочетаний блаженная сладостьиль ржавой листвы омраченный янтарь,когда непрестанны, как детская радость,два дивных понятья — волшебный фонарь!Здесь всё, что когда-то таила планетав забывчивый нетелевизорный век:недвижность в слиянии тени и светаи всё, чем пока еще жив человек.Здесь горя основа и счастья основа,осенних прощаний блаженная гарьи, как обещанье, как музыка слова,глупейшая штука – волшебный фонарь!

ПОД КРЫЛОМ АИСТИНЫМ

Память в каждом живет человекео просторах родимой земли:украинские чудо-лелеки,верно, в клювах меня принесли.И плыла под крылом аистинымУкраина сквозь марево гроз:– Это что там еще за «людына»?..–задала она птицам вопрос.

И отчизне ответили птицы,что пока человек я простой,что я песням хочу научитьсяв упоеньи ее красотой;и земля задышала как тайна,а лелеки бросали во тьму:– Что же, примешь ты хлопца, Украйна?Отвечала Украйна: – Приму!..

Есть у сердца смешные привычки…Это было довольно давно, –отскрипели поповские брички,пулеметные брички Махно;стало легче дышать на планете,с детской жадностью впитывал яУкраины задумчивый ветери летучий огонь бытия!

Украина моя золотая,я вздымался в зенит голубой,в тяжком «Дугласе» плыл, пролетая,Украина моя, над тобой.Я видал твои синие реки,я прошел по твоим городам,и о чем гомонили лелеки —передам твоим струнным ладам.

Не при мне ль зажигала очаг тыи стирала нашествий следы?Я видал антрацитные шахтыи скопленья железной руды,соляные я видывал плиты,все дары твоей щедрой земли, –полновесными зернами житанадо мною созвездья текли!

Украина моя, Украина,нынче прошлое просится в стих:снова память встает,как плотина над рекою свершений твоих.Слово памяти в песнях окреплои гудит о борьбе и любвии о том, что, как феникс из пепла,поднялись поселенья твои.

Я люблю твой узорчатый Киевна днепровском седом берегу,он похож на сказанье, – какиес ним сравнить города я могу?Милый Харьков люблю и Полтаву,и вишневых садов толчею, –я люблю твою старую славу,богатырскую славу твою!

Я люблю твою звучную мову,свежих губ золотую молву,изобилия первооснову —молодую степную траву;я люблю твое солнце большое,ветер мира, тепла и жилья:с перелетной нечуждой душоюприхожу к тебе, родина, я.

Породнившись с твоею судьбою,молодую встречая зарю,жизнью всей говорю я с тобою,верным сердцем с тобой говорю:так прими эту исповедь сына,чья навек тебе песня верна, –Украина моя, Украина,быстролетного детства страна!

«Деревья черные, как трефы…»

Деревья черные, как трефы.Земля оголенана всем пространстве от Мерефыи до Люботина.

И не с беспечностью Эфеба –резвясь как зрелый муж,уже барахтается небов глубинах спелых луж.

И мимо зябнущего плеса,вращаясь на весу,проциркулируют колесалокомотива «Су».

Блоха, прикидываясь Дафной,заполнит зыбкий пруд.Гудки завязнут в телеграфнойпроводке – и замрут.

И над изменчивой личинойсигнальных фонарейграчиный гомон и галчиный,иль галочный скорей.

И пробуждением Деметрыовеян вешний шлях,замызганные километрыи галька в колеях.

И в неуемность окоемаеще до темнотывплывут гектары чернозема,как жирные киты.

Они помчатся в эстафетеза музыкой стиха.Их прогарпунят на рассветекривые лемеха.

И устремляются в кочевья,сопя, как ламантин,китообразные деревья.Мерефа-Люботин.

«За окнами снежная тьма…»

За окнами снежная тьма.Россия считает расходы.Как старые пароходы,доходные стонут дома.

О, как описать эту жестьс ковчегов нахохленных кровель?О, как этот хлопьевый промелькпостичь, и понять, и прочесть?

Невольно поются стихина лад Северянина старый.Поэмы гудят, как амбары,а критик долдонит верхи.

Балконы, столбы, эркера,угрюмые кариатиды,отрады, тревоги, обиды,сегодня, заутро, вчера,угрюмые кариатиды,балконы, столбы, эркера.

В квартирах арбатской судьбыостатки модерна. Останки.Чаев позабытых жестянки.Иконки померкшей мольбы.В столице иль на полустанке,где сцепщик сцепляет гробы.

И люди, успевшие вмигпригубить не мед, как Вителлий,а самый тот КУБОК МЕТЕЛЕЙ,немыслимый КУБОК МЕТЕЛЕЙ,что к слову поэта приник.

Шли хлопьев метельные сворына штурм первозданного дня.Была суетня, беготня.Эпоха взрывала соборы,металлом свой путь осеня.

Была наша доля легка,еще наши очи сверкали,и пальцы еще прилипалик замызганной кнопке звонка…

«Я должен рассказать о том…»

Я должен рассказать о том,как дождь неслышно входит в дом,на цыпочках, как гном в легенде;я должен повторить рассказ о том,что в сотню тысяч раз ценней,чем деньги или денди!А здесь, в краю зеленых нив,в краю, где шествует прилив,прорвав гниющих водоро слейзавесу… По песку скользя,мне прошлого забыть нельзяили переложить на после.

Был город, град, вот он каков! –обитель лестничных звонков,тоска заплеванных фасадов;досадуя на тьму и свет,мы так скучали, будто нетздесь солнца… Темно-шоколадов,закат стучался к нам в окно,и было, кажется, темно,совсем темно… Был день как годутрат, смятений и невзгод.(И это всё? Непредставимо!)А город, град, приют друзейбыл безысходен, как музей,и мямлил, словно пантомима.

ЛЕВОБЕРЕЖЬЕ