Туман - Александр Башкуев

Александр Башкуев

Туман

Я притормозил машину у края шоссе и еще раз посмотрел в мои записи, а за этим — на карту. Да, все верно, это вот здесь… После того поворота справа будет маленькая закусочная, а за ней — трейлер, в коем живет Этот. Я до сих пор не знаю, как его называть… Просто — Этот.

На улице было не то, чтобы жарко… Скажем так, — ярко и солнечно. «Над Канадой небо синее, с неба льют дожди косые, хоть похоже на Россию, только все же…»

Пустая, чистая и солнечная забегаловка. Таких много на любой нашей трассе. Если дорога — государственного значения. Престиж страны… А тут все они на одно лицо.

Этот сидел на крутящейся табуреточке перед стойкою продавца. Или бармена? Тут их не разберешь…

При виде меня Он вскинулся телом, весь обрадовался и подбежал, как бродячий щенок — в ожиданьи подачки. Я небрежно кивнул в ответ, взял от соседнего столика кресло из пластика и, хоть было немножечко низковато, сел напротив его табуреточки.

Этот, стеснительно улыбаясь, опять забрался на свой шесток и заискивающе спросил:

— Может, пивка?

— Я за рулем.

Собеседник мой загыгыкал, будто услышал забавную штуку и я сразу припомнил, как в местной печати пару раз видел слова, что все русские пьяницы. Пьют и сшибают людей на дорогах.

Не знаю, может, в сем мнении много истины, но… Я сам не прочь выпить. Но — не за рулем.

Этот, наконец, понял мой короткий ответ и поспешил сменить тему:

— У вас и здесь тоже — машина?

— Нет. Любезность принимающей стороны. Я принимаю участие в конференции… По нервным расстройствам… И учредители выделили мне личный автомобиль. Иначе бы я сюда — вовек не добрался.

Он растерянно пожал плечами и, не зная, как продолжать, еще раз спросил:

— А, может быть, все-таки — выпьем?

Сам он пил дешевый «Будвайзер». У меня от этого пойла все время изжога и я попросил продавца:

— Orange juice, please!

Канадец, услыхав привычную речь, улыбнулся в ответ и даже вышел из-за прилавка, подавая мне стакан прохладного сока в тонком, холодном бокале. По его поклону и прочему я догадался, что сок здесь пьют редко, — потому как он — мягко скажем, дороговат. Я открыл свой бумажник, выудил оттуда с десяток бумажек и произнес:

— I havn't Canadian money. Can I use dollars, or rubles?

Продавец засмеялся над моей шуткой и сам уж выудил из кучи бумажку нужных цветов и размеров. Этот с напряжением следил за процессом, а потом по моему кивку сгреб со стойки все, что осталось. Судорожно сглотнув, Он выдохнул:

— Vodka. One. Please.

Поправив здоровье, Он с облегчением выдохнул, провел рукой по нечесаным волосам и спросил:

— Хотите услыхать еще раз?

У меня защемило сердце. Жена говорит, что это — нравственный мазохизм, — каждый раз слушать одну и ту же историю. Но я — психиатр, и я привык слушать бред. А в этом бреду было что-то вот — этакое…

Я был корреспондентом газеты «Комсомольская правда». Отвечал за «трудовые подвиги и успехи в битве за урожай». Работа была нудная, но почему бы и нет? Когда мы приезжали в колхозы с совхозами, кругом были столы с выпить и закусить, а в конце рабочего дня — податливые пейзанки, которым хотелось в столицу. Я им не отказывал. А потом забывал позвонить, иль вернуться. Хорошее было времечко…

Однажды меня послали в какой-то колхоз в совершенную Тьмутаракань куда-то в Тверскую губернию. Конечно, тогда она была Калининской областью, но «Тверская губерния» звучит лучше. Этак — более стильно.

Вы вслушайтесь — «Тверская губерния». Газета — «Губернские ведомости»! Класс…

Мы как раз перед этим пили на кухне у одного из редакторов и поминали былую жизнь. Вот люди жили, а?! А пришли комуняки и все опоганили. А такая держава была…

К корреспондентам-то небось — совсем по-иному в деревнях относились. «Ваше-ство», «Не угодно ли-с Вашему Благородию-с?» А с нами что? Разве считаются?

Да и вообще, — езда по этим, блин, деревням… Народ кругом грязный, да — спившийся. Вырожденье ужасное…

Вот был я как-то в Литве — делал там репортаж про доярку, — из местных. Вот там-то и чувствуется, что б у нас было, если б не — Революция. Народ кругом трезвый и чистенький. Все улыбаются. Фашисты, блин, недорезанные…

В общем, никто не захотел в том колхозе мараться. Я не про Литву, я про Тверскую губернию. Фотограф, блин, приболел, шофер — тоже, гад, придумал отмазку, а генеральный мне в зубы ключи и — езжай, дорогой сам. Ежели что — чек с заправки, бухгалтерия его, конечно, оплатит. В получку.

Я — туда, сюда, — все прикинулись шлангами и пришлось мне ехать, как миленькому. Мол, — надо, Федя, надо!

Закончил я свои дела быстро. Щелкнул того, другого, председателю руку пожал, коровницу ущипнул, — в общем, все шло, как по маслу. И управился я где-то к трем…

А был уж октябрь. Солнышко на покой шло к шести, а мне до Москвы аккурат — три часа на машине. «Москвичок» наш был хоть и старенький, но исправный. И потянула меня нелегкая на ночь глядя — на улицу!

Думал, — главное мне на Ленинградку бы выбраться, а уж по шоссе-то я до Москвы вмиг долечу. Пусть немного стемнеет, зато я — вечер и завтрашний день на казенной машине. Да может сегодня уже — «отбомблюсь» по приезжим. Там чирик, там — петрофанчик, вот уже и девочкам — на шоколадки.

Жена-то у меня была строгая… Всю получку дочиста выгребала. А девки, ясный пень, любят сладенькое…

Поехал я со двора, а забыл, что в местных краях цивилизация в жизни не ночевала. Местные рокеры по здешним дорогам исключительно — на тракторах. Хорошо — не на гусеничных. А иной раз и — на гусеницах!

О дорогах вы поняли, так что я объезжая какую-то лужу, наехал на болт. Ну вот — сантиметров пятнадцать болтина! Засел в колесе так, что я его так и не вытащил.

Про сервис в этих краях лучше не вспоминать, так что пришлось ставить запаску. А машина-то не моя! Хрен его знает, где наши чудики держат секретку. (Потом-то ее отыскали — после всего.) А я ее тогда так и не видел.

Что делать? Поехал так — на болту в колесе. Машина ревет, «резина» хлопает, а что делать? Кругом ни души, смеркается, блин, уже, — октябрь ведь на дворе! И ползет по дороге густой белый туман. Как молоко… И ни хрена в том тумане дорогу не видно!

Ну, и сел я в тумане в огромную лужу. Болт мой в какую-то дырку вошел и — абзац… Машина ни взад, ни вперед. В общем, — приехали.

Долго я так сидел. Сперва движок на холостом ходу был и в кабине тепло. Затем я не мог больше бензин жечь и мотор заглушил. И стало холодно. А куда идти?

Места кругом незнакомые. Костер я сложить не умею… Машину не бросить. Полный абзац.

И вот когда уж совсем стемнело и весь мир разделился напополам сверху темно, а снизу пеленой — местный туман, где-то раздался рев трактора.

Я сразу включил мотор, врубил все фары и аварийку. Рокот трактора приближался. Затем из тумана вынырнула старенькая «Беларусь» и пьяный в дым чей-то голос откуда-то проорал:

— Ну что, загораем?

Клубы тумана почти закрывали колхозника, но на крыше трактора висел лишний фонарь и я видел его силуэт. Обычный пейзанин, в кепке и пиджаке. Местные обожают носить пиджаки, особенно — в гости, но на них они почему-то глядятся, как ватники. Иль верней — «клифты лагерные», как они сами их называют. Я читал как-то статистику — треть местных «сидела на зонах»… Немудрено — с местного пьянства да бескультурья.

Так и на этом пиджак висел, будто ватник. И кепочка еще — типично крестьянская.

Мужик покачнулся было вниз, из кабины, но потом втянул себя обратно наверх со словами:

— Братан, извини… Я в штиблетах. Дружок мой с Афгана вернулся. Гудим третий день… Я тут — за первачком ездил, но ежли штиблеты изгваздаю, Зинка мне моя в жисть не простит. Там у меня крюк с задницы, цепляй за себя и — поехали. А то мужики водку ждут, опоздаем — убьют нас с тобой на хрен!

Я торопливо побежал к трактору. Тот ловко зарулил к моему «Москвичу» и я быстро нашел крюк на тросу. С другой стороны трос был чуть ли не приварен намертво к «Беларуси». Так что я сразу понял, что по местным дорогам ездить можно только на тракторе. Иль платить дань — вот таким трактористам.

Мужик тем временем опять свесился из машины, показал мне из темноты ногу в ботинке и произнес:

— Ежли б я в сапогах… Ну че, прицепил? С тебя стакан красненького! Держись, земеля!

Долго мы ехали или нет, я — без понятия. Туман здорово глушит все звуки и скрадывает расстояния. Я только слышал рев того трактора, да обрывки выкриков тракториста, который пел какую-то песню. Слов было разобрать невозможно, так что я и не вслушивался.