Некудышное решение - Роберт Хайнлайн

Некудышное решение

В 1903 году братья Райт совершили полет на «Китти Хок».

В декабре 1938 года в Берлине доктор Ган произвел расщепление атома урана.

В апреле 1943 года доктор Эстелла Карст, работая на Федеральное Управление Национальной Безопасности, усовершенствовала технологию процесса Карст-Обри для получения искусственных радиоактивных веществ.

И это должно было полностью изменить американскую внешнюю политику. Да, ей предстояло стать другой. Непременно. Но ведь дьявольски трудно загнать зов трубы обратно в трубу. Ящик Пандоры – тоже штучка, работающая лишь в одном направлении. Свинью можно превратить в сосиски, а сосиски в свинью – черта с два! Разбитые яйца остаются разбитыми. «Вся королевская конница, вся королевская рать не может Шалтая, не может Болтая, не может Шалтая-Болтая собрать».

Мне-то такие дела хорошо известны – я сам из этой королевской рати. По правилам игры, вроде бы я не слишком подходил к этой роли. Когда грянула вторая мировая война, я не был профессиональным военным, и, когда конгресс принял закон о мобилизации, я уже занимал относительно высокое положение, во всяким случае, достаточно высокое, чтобы продержаться вне армии ровно столько, сколько нужно, чтобы спокойно помереть от старости.

А ведь умереть по такой причине удалось лишь очень немногим людям моего поколения.

Но я был свежеиспеченным секретарем только что избранного конгрессмена, а перед тем руководил его избирательной кампанией, что привело к потере предыдущего места работы. По профессии-то я школьный учитель экономики и социологии, но школьное начальство недолюбливает преподавателей общественных наук, принимающих активное участие в общественных процессах, поэтому мой контракт так и не был возобновлен. Ну, я и ухватился за шанс перебраться в Вашингтон.

Фамилия моего конгрессмена была Маннинг. Ну да, тот самый Маннинг, полковник Клайд К. Маннинг, отставной офицер армии США, он же мистер комиссар Маннинг. Чего вы, пожалуй, может, и не слыхали, так это то, что он был одним из лучших армейских экспертов по химической войне, до тех пор, пока слабое сердце не отправило его «на полку». Я, можно сказать, подобрал его там с помощью группы своих политических единомышленников, и мы выставили его кандидатуру против прохвоста, занимавшего пост священника в одном из приходов в нашем избирательном округе. Нам был нужен крепкий либеральный кандидат, и Маннинг казался чуть ли не специально созданным для этой роли. Целый год он пробыл членом Большого Жюри, в результате чего у него, фигурально выражаясь, прорезался зуб мудрости, и он стал активно заниматься общественной деятельностью.

Положение отставного армейского офицера здорово помогает привлечь на свою сторону голоса консервативных и зажиточных избирателей, но в то же время послужной список Маннинга выглядел внушительно и для тех, кто стоял по другую сторону баррикады. Меня проблема охоты за голосами не так уж заботила; мне нравился сам Маннинг, нравилось, что, будучи либералом, он в то же время обладал решительностью, которая обычно либералам не свойственна. Большинство либералов верят, что хотя вода всегда бежит вниз по склону, но, по милости Божьей, никогда не иссякает.

А Маннинг был не таков. Он умел логически определить, что именно надо сделать, и действовал, сколь бы ни были неприятны эти действия.

Мы сидели в офисе Маннинга, расположенном в здании палаты представителей, и, пользуясь небольшой передышкой после бурного первого заседания конгресса семьдесят восьмого созыва, пытались разобраться в горе накопившейся корреспонденции, когда вдруг раздался звонок из военного ведомства. Маннинг вам взял трубку.

Мне поневоле пришлось подслушивать – я ведь как-никак был его секретарем.

– Да, – сказал он, – это я. Хорошо, соединяйте. О… приветствую вас, генерал… Отлично, спасибо… Вы сами? – Затем последовало долгое молчание. Наконец Маннинг заговорил снова: – Но это же невозможно, генерал, у меня уже есть работа… Что? Да, а кто же будет работать в комитете и представлять мой округ? Думаю, так… – Он взглянул на наручные часы. – Приеду немедленно.

Он повесил трубку, взглянул на меня и буркнул:

– Бери шляпу, Джон. Мы едем в военное министерство.

– Вот как? – отозвался я, собираясь как можно быстрее.

– Да, – ответил он, сопровождая слова встревоженным взглядом. – Начальник штаба считает, что мне нужно вернуться в строй. – Он резво зашагал вперед, тогда как я умышленно тащился сзади, чтобы заставить Маннинга снизить темп и не перегрузить свое больное сердце. – Конечно, это невозможно.

Мы поймали такси прямо на стоянке перед нашим зданием и помчались на беседу к военным.

Все, разумеется, оказалось возможным, и Маннинг быстро согласился, когда начальник штаба объяснил ему, в чем дело. Маннинга обязательно нужно было убедить, ибо никто на всем земном шаре, включая самого президента, не может приказать конгрессмену покинуть свой пост, даже если выяснится, что он случайно состоит на военной службе.

Начальник штаба предвидел предстоящие политические затруднения и был настолько предусмотрителен, что уже откопал конгрессмена, принадлежавшего к оппозиционной партии, который должен был одновременно с Маннингом лишиться права голоса на все время существования чрезвычайного положения. Этим другим конгрессменом был достопочтенный Джозеф Т. Брайам, тоже офицер запаса, то ли сам желавший вернуться в армию, то ли соглашавшийся на сделанное ему предложение; я так и не узнал, как обстояло дело в действительности. Поскольку он принадлежал к оппозиционной партии, его голос в палате представителей всегда противостоял бы голосу Маннинга, так что ни одна партия не пострадала от столь мудрого решения проблемы.

Был разговор о том, чтобы оставить меня в Вашингтоне заниматься политическим аспектом дел, связанных с постом конгрессмена, но Маннинг решил иначе, посчитав, что с этим справится его второй секретарь, и объявил, что я должен последовать за ним в качестве адъютанта. Начальник штаба заупрямился было, но положение Маннинга позволяло ему стоять на своем, и начальник штаба сдался.

Если начальникам штабов приспичит, они могут заставить дела крутиться очень быстро. Еще до того как мы покинули здание министерства, меня привели к присяге в качестве «временного» офицера; а задолго до конца дня я уже стоял в банке, выписывая чек за мешковатую униформу, принятую в армии, а заодно и за парадную – с дивным блестящим поясом, которую, как выяснилось позже, я так и не надену.

Уже на следующий день мы выехали в Мэриленд, и Маннинг вступил в должность начальника Федеральной научно-исследовательской атомной лаборатории, которая была зашифрована как Специальный оборонный проект N 347 военного министерства. Насчет физики я мало чего вообще соображал, а уж по части новейшей физики так и вовсе ничего, если исключить ту белиберду, которую мы читаем в воскресных приложениях газет. Позже я кое-чего поднабрался (полагаю, что перепутав все на свете), в процессе каждодневного общения с теми учеными самых высоких весовых категорий, которыми была укомплектована наша лаборатория.