Стивен Кинг: печально-удушающий феномен молящихся мальчиков - Елена Хаецкая

Елена Хаецкая

Стивен Кинг: печально-удушающий феномен молящихся мальчиков

В определенный момент начинает казаться, что Стивен Кинг убил в себе хорошего беллетриста. Что еще немного — и получился бы кто-то вроде Ирвина Шоу или других вполне добротных и надлежаще «прогрессивных» американских писателей, которых щедро печатал журнал «Иностранная литература». У меня этот писатель всегда вызывал шквал — если не мыслей, то, на худой конец, соображений.

Я всегда читала его, не отрываясь. В транспорте, за обедом, подпольно на работе, прикрыв каким-нибудь факсом. По окончании чтения, однако, все «страхи», которые держали меня в таком напряжении, вдруг серели, становились нелепыми и даже смехотворными (инопланетяне какие-то или кукурузные початки! КОГО я — вместе с персонажами — боялась?!). А на душе оставался почему-то небольшой грязноватый осадок, как после поцелуя случайного пьяного знакомца.

Стивен Кинг, как и наш отечественный Бушков, очищенный от странностей «круто закрученного сюжета», предстает просто неплохим беллетристом. Я люблю у него диалоги, подробности взаимоотношений персонажей «Вампиров Салема», «Томминокеров», «Необходимых вещей», «Тумана». Мне интересно про людей. Как они устроили свою жизнь, какими глазами смотрят на себя, на окружающих. Нехитрый мир маленького американского городка где-то в Новой Англии, с потаенными трагедиями, скрытым до поры благородством, неожиданным мужеством казалось бы пропащих людей, вполне закономерной подловатостью «добропорядочных граждан» и неизменным бессилием здравомыслящего шерифа.

После поездки в Америку для меня вдруг, словно перевелись переводные картинки, сделались яркими и понятными многие тамошние реалии (в России их поначалу не было): супермаркет, парковка, «драгстори». Последнее представляло собою для советского читателя нечто невообразимое: аптека, она же канцелярский и кондитерский магазин, она же такое место, где можно выпить кофе, съесть мороженое, купить анальгин, крестик (для изгнания вампира), стирательную резинку…

Я люблю у Кинга описания всех этих драгстори, где сидит какой-нибудь всепонимающий старик, где персонажи ведут длинные диалоги, куда забегает соседская девочка. Весь этот неспешный провинциальный американский быт, с деталями, с вниманием к мелочам.

Однако рассматривать Кинга без «страшков» невозможно, поэтому придется рассматривать его вкупе со страшками (а именно они и дают этот самый грязноватый осадок после того, как книга прочитана).

Давно доказано, что лучшие страшки породил фольклор, причем именно тех стран, которые одно время были странами социалистического содружества и СССР. Состязаться с «Вием» или «Дракулой» — дерзкая задача.

У страха непременно должны быть далеко идущие назад корни. Страх должен взывать к седой древности, к детству: к личному детству каждого человека и к детству человечества. То есть, к рассказкам-пугалкам, коими всякого человека потчевали старшие братья или молодые дядья, или же к фольклору.

В Америке фольклор либо индейский, либо негритянский. (Англосаксонский в конкуренты «Дракуле» не годится.)

Именно этим арсеналом и пользуется Стивен Кинг. Можно выделить преимущественно «детские» произведения: «Вампиры Салема», «Томминокеры», «Лангольеры», «Полицейский из библиотеки». «Игра Джеральда» — и «индейские»: «Кладбище домашних животных», «Дети кукурузы», «Безнадега».

Отдельно можно рассматривать «писательские» ужасы — «Мизери» и тот роман, название которого я не помню: там главный герой, писатель, похоронил на кладбище свой псевдоним, а псевдоним взял да и ожил, вылез из могилы и давай всех убивать. Вещица довольно слабая.

Есть несколько произведений о людях с паранормальными способностями («Воспламеняющая взглядом», «Мертвая зона»), но они тяжелы, скорее, психологически. Наиболее удачная вещь на эту тему — «Мертвая зона» — раскрывает внутренний мир человека, которому приходится до конца нести эту нежеланную ношу непохожести на остальных. Возможно, это лучший роман Кинга и едва ли не единственный, который не оставляет никакого осадка.

Однако вернемся к самому мощному пласту его творчества — к ужастикам. Зло вырастает откуда-то «из глубин», где оно таилось и ждало своего часа. Из глубин времен, тьмы, легенд, космоса, человеческого греха — неважно. Мой любимый роман из этого ряда — «Вампиры Салема». Псевдоидиллический городок, но на холме стоит заколоченный Марстеновский дом. Он как будто ждет чего-то. Он как будто наблюдает за городком. А городок старательно его не замечает.

Впрочем, из поколения в поколение этот дом притягивает к себе детей. Когда-то этим домом владел некий Марстен. Старожилы, возможно, помнят, что он убил свою жену и повесился сам. Да, они помнят, но старательно забыли об этом. А дети забираются в этот дом, чтобы доказать друг другу и самим себе собственную храбрость.

И видят… как на балке висит Марстен. А потом повешенный открывает глаза.

Зло спит. Зло ждет.

Первая жертва Зла, как правило, — любопытный. Затем оно выползает на волю и начинает вербовать себе сторонников. Зло само по себе может очень немногое. Ему нужны щупальца в этом городке, агенты. И они, разумеется, с готовностью вербуются. Как правило, это в первую очередь именно те, кого принято считать приличными, добропорядочными людьми. Именно у них Зло обнаруживает необходимые для себя пороки: зависть, ханжество, жадность — далее по списку. И они покупаются, все эти члены магистрата, домохозяйки, налогоплательщики, коммивояжеры, владельцы магазинов. Любая из милых покупательниц в супермаркете почитывает книжки типа «Мизери» — и, следовательно, потенциально опасна. Ибо воскресни Зло, позови ее надлежащим образом — и она встанет под его знамена. (Отсутствие привычки думать, отсутствие умения сильно, ярко чувствовать: все притуплено анальгином — если заболело, воспитанием — если хочется вдруг встать и сказать, страхом — если нужно совершить поступок, не задумываясь о последствиях).

В более ранних произведениях Кинга — «Вампирах», «Керри», «Тумане», «Мертвой зоне» — совершенно однозначно отношение писателя к баптистам, самой распространенной протестантской секте в Новой Англии. Главный герой тоже часто формально является баптистом (родители — баптисты), но лично ему это никогда не служило опорой. Зато обыватели-баптисты показаны как люди узколобые, фанатичные, прямо-таки вцепившиеся в «добродетель», как они это понимают, всегда готовые ненавидеть. Эти исступленные ханжи — отличный питательный бульончик для Зла.

Кто же, в таком случае, выходит на бой со Злом? Как правило, это молодой человек, интеллигентный, мягкий, с открытым умом — готовый поверить в любое чудо, доброе или злое, готовый встать и сказать, готовый совершить поступок. Чаще всего — учитель, писатель или врач. (В советских произведениях эту нишу обычно заполняет неравнодушный журналист или учитель литературы, кстати, во многом схожий с кинговскими учителями). Второй борец — ребенок или старик, существо, еще не отравленное социумом или уже свободное от него. Иногда это вообще асоциальная личность (писатель-пьяница в «Томминокерах» или священник-пьяница в «Вампирах Салема»).

Что в них главное? Это люди, свободные от предрассудков. Вообще — свободные. Они полны слабостей и недостатков, но Злу почти не остается места в их душах. Они не обыватели, не «мещане», как называлось это в советские времена.

Любопытно, что в тех случаях, когда требуется противопоставить нечто равное сатанинским силам, персонажи Кинга ищут именно католика. Пусть отец Каллаган пьяница и во многих отношениях человек недостойный — он, как всякий настоящий священник, обладает благодатью.

Любопытны размышления Каллагана о природе Зла. Частицу Мирового Зла он видит в безответственной матери, которая зачем-то родила от первого встречного — и теперь не любит своего ребенка. В толстухе, которая постоянно жует какие-то сладости. В братьях, которые ненавидят друг друга. В учителе, который домогается ученицы. В мелочах, крошечных росточках зла, рассеянных повсюду. Они такие маленькие, что их не выполоть. От этого священник-ирландец приходит в отчаяние — и пьет…

Мне представляется, что именно этот, абсолютно верный взгляд на Зло и его природу, и помогает персонажам Кинга побеждать, а самому Кингу — создавать убедительные произведения на эту сложнейшую тему.

Но затем в творчестве Стивена Кинга наступает странный перелом. Даже не верится, что новой идеологией проникся тот самый писатель, который так трезво смотрел на природу Зла и на баптизм со всеми его специфическими «выхлопами», для Зла абсолютно безопасными (например, образ матери Джонни в «Мертвой зоне», показанный с пониманием, сочувствием — и все-таки с ужасом).

Как-то раз мне попалось в руки сочинение какого-то баптистского пастыря, который счел долгом облечь свои представления о вере и «невидимой брани» в «художественную» форму. Это был роман. Я не помню ни имени автора, ни названия книги (что-то вроде «Адская война» или «Война ангелов»). Однако кое-что из содержания застряло в моем потрясенном сознании.