КВАZИ - Сергей Лукьяненко

Сергей Лукьяненко

КВАZИ

© С. Лукьяненко, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Глава первая

Дознание и наказание

Симпатичный был двор, чистенький и ухоженный. Новенькая детская площадка с мягким покрытием под горками и качелями, клумбы с обилием цветов, декоративный прудик, скамейки под старыми зелёными деревьями, в углу двора оборудовано место для курения: пластиковая будка, закрытая с трёх сторон от ветра. Неужели жильцы и впрямь ходят туда курить, с балконов и подъездов? Особенно зимой? Да не поверю!

Но по всему выходило – жить в доме с таким двором должны добрые, весёлые люди. На площадке с качелями должна звонко галдеть детвора, на лавочках судачить о своём, вечном, старики, а посреди двора сидеть, умываясь, толстая рыжая кошка.

Ладно, не обязательно рыжая. Пусть будет чёрная.

– Звук был нехороший, – сказала консьержка.

– Нехороший – это какой? – уточнил я. – «Уэ-уэ-ээ?»

Консьержка вздрогнула. Невысокая, крепко сбитая – такие не склонны к пустым истерикам. Да и возраста ей было за сорок, и, судя по всему, она много чего повидала.

– Нет, не настолько нехороший, – сказала она. – Бум!

– Бум? – Я посмотрел на неё с иронией.

Консьержка надула щеки и выдохнула:

– Пух!

Это и впрямь немного походило на выстрел.

– Откуда слышали? – спросил я.

– Из окна донеслось. – Консьержка показала вверх, на балкон третьего этажа. Балконная дверь была открыта. – Я тут, у ограды… – Она замялась.

– Курили, – кивнул я.

– Нам нельзя далеко от подъезда отходить, – стала оправдываться консьержка. – Я тут стояла, тихо было, и вдруг – «пух»! Я поднялась. Это профессора квартира…

Что-то у неё дрогнуло в лице при этих словах. Ничего криминального, пожалуй. Либо интрижка, но вряд ли «профессор» будет крутить роман с немолодой и некрасивой прислугой. Либо просто неприязнь. К профессору? Нет… но как-то с ним связано…

Ладно, отложим на потом.

– Не открывает?

Консьержка замотала головой:

– Не открывает! А он на работу не уходил. Жена… ушла с утра, а он остался.

Ага. Понятно. Жену профессора она не любит. Что ж, это бывает.

– Жена ушла до «бум-пух»? – спросил я.

– До, – с явным сожалением признала консьержка.

– И кто там с ним ещё остался?

– Никого.

Версия у меня уже вырисовывалась. Очень неприятная версия.

– Итак… подозрительный звук вы услышали… – я посмотрел на часы, – сорок семь минут назад.

– Много, – вздохнула консьержка.

– Виктор Аристархович? – уточнил я.

– Виктор Аристархович, – кивнула консьержка, и лицо у неё стало совсем уж страдающим. – Квартира двадцать четыре.

Похоже, у консьержки уже сложилось своё мнение о произошедшем. А я привык доверять мнению таких женщин, что ещё в лес за грибами-ягодами ездили.

– Будьте внизу, – сказал я. – И если что… позвоните.

Она кивнула и спросила:

– Может, дворника позвать?

– Позовите, – разрешил я, вошёл в подъезд и стал подниматься по лестнице. Этаж невысокий, обойдёмся без лифта, зато проверим обстановку.

Подъезд был хороший, как и дом. Все чисто, на подоконниках цветы, никакой грязи, никаких окурков и граффити на стенах. Живут приличные люди, и детей хорошо воспитывают… хотя нет, вот одна, пусть и закрашенная, но проступающая надпись на стене: «КВАZИ – МРАЗИ!»

С содержанием я был согласен, но все-таки портить стены нехорошо.

Дверь двадцать четвертой квартиры тоже была приятной. Металлическая, конечно, но облицованная снаружи деревянным шпоном. Два замка. Глазок. Все как положено.

Если честно, то у меня уже было достаточно информации, чтобы вызвать команду зачистки. Но то, что случится после её приезда, меня не устраивало.

Я снял с пояса рацию.

– Денис Симонов, дознаватель смертных дел. Нахожусь на вызове, адрес – Последний переулок, дом два, двадцать четвертая квартира. Мне кажется, что я слышу слабые стоны и призывы о помощи! – громко сообщил я, прижав тангенту. – Принимаю меры по проникновению в квартиру.

Прежде чем опомнившийся диспетчер успел что-то сказать, я вернул рацию на пояс и достал пистолет.

Нет ничего нелепее, чем пытаться выбить пулей замок. Результатом может стать то, что дверь намертво заклинит. Или то, что пуля отрикошетит тебе в голову. Но выбора у меня… выбора у меня…

Я секунду всматривался в дверь. Потом толкнул её стволом.

Дверь плавно открылась. Она была не заперта, просто аккуратно притворена.

Повезло. Очень интеллигентный был человек Виктор Аристархович. Оставить дверь открытой, когда собираешься застрелиться, – это очень, очень культурный поступок.

– Виктор Аристархович! – на всякий случай крикнул я в полутёмную квартиру. – У вас дверь открыта! Можно войти?

Тишина.

Да, видимо, консьержка все правильно услышала, а моя догадка верна.

Я вошёл, держа пистолет перед собой. Налево… направо… в прихожей чисто. Кстати, на самом деле очень чисто, все на своих местах. То ли жена у профессора чистюля, то ли хорошая домработница. Ставлю на домработницу.

Из прихожей вело несколько дверей.

Одна в туалет. Чисто.

Другая по коридорчику в кухню. Тоже чисто, только пахнет горелым кофе. Электрическая плита была хорошей, отключилась сама, но кофейник потемнел и пластиковая ручка слегка оплавилась.

Ну, теперь-то уж никаких сомнений.

Из кухни шла вторая дверь – в гостиную. Я осторожно заглянул туда. Шторы задёрнуты, полумрак.

Но – чисто.

Поворачиваясь налево-направо и прислушиваясь, я двинулся через гостиную. Беззвучно работал телевизор на новостном канале. Дверь в коридор, ещё один туалет (чисто), дверь в спальню – чисто. Маленький холл, оттуда дверь в прихожую и ещё две двери. Какая затейливая планировка, можно кругами бегать, в казаки-разбойники играть. Ненавижу такие квартиры.

Дверь… Ещё одна спальня. Детская? Нет, взрослая. Супруги предпочитали ночевать в разных спальнях? Тоже мне, аристократы хреновы…

Ну и последняя дверь…

Ещё не открыв её, я почувствовал запах – слабый смешанный запах пороха, крови и чего-то остро-пряного. Очень хорошо знакомый мне запах.

Я перебросил пистолет в левую руку, правой вытащил из ножен мачете. И толкнул дверь ногой.

Тут было посветлее, зато кровью и дерьмом воняло чудовищно.

Профессор Виктор Аристархович стоял у раскрытой двери на балкон, рядом с внушительным, но опрокинутым креслом, слегка пошатываясь и подёргивая склонённой на плечо головой. У всех у них головы поначалу держатся неустойчиво, что прямо-таки намекает и провоцирует. Одет профессор был простецки – старые мятые штаны и синяя клетчатая рубашка, на спине порванная и тёмная от крови. При моём появлении профессор начал медленно поворачиваться.

– Что ж ты в сердце себе стрелял, дурик, – приближаясь к нему, сказал я. – В башку надо было. И мне работы меньше, и сам бы не мучился.

Профессор, конечно же, не ответил. Если он и мучился, то сейчас никаких эмоций на бледном сером лице не осталось. Ну, кроме голода, конечно. Запавшие мутные глаза сфокусировались на мне, окровавленный рот жадно оскалился. Я почему-то представлял Виктора Аристарховича пожилым, но он умер совсем молодым, не больше сорока. Увидев меня, профессор негромко застонал: «Уэ-э-ээу» – и попытался пройти прямо сквозь стол. Стол был крепкий, массивный, с кожаной столешницей и тяжеленными тумбами по бокам. Разумеется, профессор пройти не смог, но продолжал упорно топтаться на месте, протянув ко мне руки.

Поначалу они тупы как дерево.

– Ничего не поделаешь, ты на меня напал, я вынужден был защищаться, – сообщил я, поднимая пистолет. Что-то меня тревожило. Что-то здесь не так…

– Уууу-эээ! – тоскливо взвыл профессор, будто его мёртвый мозг был способен сообразить, что приближается настоящая и окончательная смерть. Окровавленный рот раскрылся ещё шире.

Окровавленный!

Я рванулся влево, разворачиваясь и гадая, что в меня сейчас вцепится – пальцы или зубы.

Но пока все было в порядке.

Второй действительно оказался тут. Пожёванный, истерзанный, окровавленный мужчина лет тридцати, мой ровесник. Горло у него было перегрызено, рубашка порвана и живот поеден. Мужчина ворочался в луже темной крови, сучил ногами, елозил по скользкому паркету руками и неотрывно следил за мной. Потом его рот с томительной неизбежностью открылся, и мужчина провыл:

– Эу-эу-уэ!

Вовремя я вошёл. Он только собирался вставать. Так что же получается – профессор был не один… выстрел пришёлся ему в сердце… а вот и пистолет на полу, в крови.

Какая-то ерунда получается.

Убийца застрелил профессора и стал дожидаться, пока тот восстанет и загрызёт его?

Кажется, случалось когда-то где-то что-то подобное на почве страсти.