В погоне за неведомым - А. Москвин

А. Москвин

В погоне за неведомым

Герои многих произведений Жюля Верна пускаются в погоню за не до конца ясной мечтой, ставят себе не вполне осознанную цель. Но, пожалуй, редко когда направление их поиска столь неопределенно, как в романах, составивших этот том собрания сочинений писателя.

«Удивительные приключения дядюшки Антифера» начинаются как традиционный пиратский или, скорее, морской роман, столь популярный у читающей публики в конце прошлого века. Автор рассказывает нам историю политического эмигранта, вынужденного покинуть родной дом и отправиться на поиски неизвестного острова, где можно было бы надежно спрятать несметные сокровища. Но экзотический пролог скоро кончается, и действие, перепрыгнув через три десятка лет, переносится во Францию, в Бретань. Тема клада, правда, остается, и Ж. Верн приоткрывает завесу с тайны местоположения неведомого острова сокровищ. Прибегнув к приему, прежде использованному в «Детях капитана Гранта», писатель сообщает географическую широту затерянного в океане клочка суши, но отправить героев еще раз в кругосветку по столь неопределенному адресу уже не решается. Естественно, автор помнит об огромной популярности своего раннего романа, но ведь копия никогда не бывает лучше оригинала, а всякое повторение утомительно — не только для читающего, но и для пишущего. К тому же, работая над книгой, заметно постаревший мэтр пребывал в хорошем настроении (почему — мы объясним чуть позже), вновь, как в молодые годы, в нем пробудился задорный галльский юмор, в голову приходят интересные мысли. Для развития сюжета мастер находит оригинальное решение, позволяющее как сохранить напряженную атмосферу поиска сокровищ, перемежая удачи и огорчения главных действующих лиц, так и ввести в повествование — почти на правах видного персонажа — географическую среду; последнее вообще является характерным элементом верновского литературного стиля. Попутно даются и кое-какие исторические сведения, полезные для лучшего понимания завязки романа. Географические описания, правда, не столь обстоятельны, как в недавно написанных «Миссис Бреникен» (1891) и «Клодиусе Бомбарнаке» (1893), но общий настрой произведений и не требует длинных отступлений, задерживающих развитие сюжета. Роман и так слишком растянут, как считает внук писателя Жан Жюль-Верн, и от динамичности он только бы выиграл[1].

«Поисковая группа» постоянно стремится к неведомому: преодолевая один рубеж, она натыкается на новую загадку. Этот перманентный поиск так и не увенчивается успехом. Тайна остается нераскрытой, хотя указываются точные географические координаты острова Джулия: 37°30’ северной широты и 10°33’ восточной долготы. Островок, расположенный между Сицилией и северо-восточным побережьем Туниса, поднялся над поверхностью моря в результате подводного извержения летом 1831 года, а шесть месяцев спустя снова погрузился в средиземноморские пучины. Именно за это время на нем и были, по воле автора, запрятаны сокровища. Увы! Ни во время действия романа (1862), ни во время его написания (тридцать лет спустя) техника подводных работ не позволяла добраться до сокровищ, поэтому-то Ж. Верн и заканчивает роман обращением к правнукам, которым, возможно, удастся отыскать клад. Но прогноз романиста не полностью соответствует реальности. Разумеется, появление мелких островков в результате тектонических подвижек — научный факт. Каких-нибудь полтора десятка лет назад, в 1970-х годах, мир был свидетелем рождения острова в самой середине Северной Атлантики, на подводном хребте Рейкьянес, что к югу от Исландии. Подобные образования недолговечны и, как правило, снова погружаются под воду. Однако при опускании вздыбленные сейсмической активностью блоки вовсе не обязаны вести себя как компактное твердое тело. Скорости погружения отдельных участков этих географических объектов могут различаться, возможен и разрыв единых скальных блоков на более мелкие, приходится считаться и с возникновением тектонических трещин, так что спрятанный клад в предложенной автором ситуации скорее всего навсегда исчезнет от людей в пучинах океана.

Работа над «Антифером» началась еще в 1892 году, но основной объем ее приходится на следующий год. В начале того лета в доме Верна-отца гостил его единственный сын Мишель со своей семьей. Казалось бы, простая, всем знакомая ситуация. Но для романиста она оказалась очень сложной. Дело в том, что со сводным братом не пожелала видеться Сюзанна Лефевр, ребенок Онорины Верн от первого брака, удочеренная Жюлем. Знаменитый писатель относился к приемным детям как к своим собственным, но рождение Мишеля, естественно, отодвинуло девочек на второй план, и они запомнили это навсегда. Писательский сын рос непутевым, трудным ребенком, что дало Сюзанне повод уверовать в собственное превосходство над ним и требовать от окружающих соответствующего к себе отношения. Всякое проявление Верном отцовских чувств к сыну вызывало негодование самолюбивой женщины, накаляло атмосферу в доме. На этот раз семейство Лефевр объявило Мишелю настоящий бойкот; дурному примеру последовали почти все амьенские знакомые писателя — «неверные друзья», как горько жалуется Жюль в письме брату. Не отсюда ли появились в романе привычные для позднего Верна колкие замечания относительно брака? Например, капитан Антифер на вопрос, женат ли он, гордо отвечает: «Нет, за что каждое утро и каждый вечер благодарю небо!» В упомянутом письме к Полю писатель объясняет ситуацию: «Мы никому не навязывали молодую чету… Но если Лефевры и все прочие полагают, что выполнили свой долг, мы уверены, что не забыли выполнить свой. У них болел ребенок, нужно было переменить обстановку, его привезли сюда, те, у кого есть ум и доброе сердце, не могли этого не понять, а дураков — к черту!»[2]

В августе 1893 года измученный отец уезжает в деревушку Фурбери, где семья Мишеля сняла уединенный домик, окруженный обширным садом. К дому примыкал флигелек для приезжих. Именно в этом флигеле писатель устроил рабочий кабинет. Сельский покой, приятная для души обстановка, дружеские отношения с сыном и его женой — все способствовало хорошему настроению Верна-старшего, и работа (а писатель приехал с рукописью «Антифера») пошла. Намереваясь погостить у сына с десяток дней, Жюль в итоге прожил в Фурбери более месяца. За это время был полностью закончен первый том и написана значительная часть второго.

С января 1894 года публикацию «Антифера» начал этцелевский «Магазэн д'эдюкасьон…», а в августе и ноябре у Ж. Этцеля-младшего вышли отдельные издания романа.

Еще загадочнее сюжет «Тайны Вильгельма Шторица», где ведется настоящая охота за невидимым противником. Вообще говоря, роман этот заметно отклоняется от магистральной линии верновского творчества: быть предельно реалистичным даже в выдумке. Любое техническое новшество, любое открытие или изобретение находят у мастера приключенческой литературы как научное, так и конструктивное объяснение. И вдруг такой «реалистический фантаст» берется за откровенно сказочный сюжет, к тому же разработанный уже другим знаменитым сочинителем,— естественно, литературоведы обратили внимание на то, что за четыре года до Верна (а «Тайна Вильгельма Шторица» написана в 1901 году) появился «Человек-невидимка» англичанина Г. Дж. Уэллса. Влияние этого произведения на французского литератора бесспорно. Правда, и Уэллс не был оригинален. Попытку дать научное объяснение невидимости использовал в рассказе «Кем оно было?» американский писатель-романтик Фиц-Джеймс О'Брайан еще в 1859 году. Но вряд ли Жюль Верн слышал об этом произведении. Иное дело — роман Уэллса. Его-то автор «Вильгельма Шторица», безусловно, знал, и притом — близко к тексту, в чем легко убедиться даже при беглом сравнении обоих сочинений. Многое в них совпадает: от сюжета до отдельных деталей (скажем, место действия — несуществующий городок; попытка поймать невидимку, окружив его со всех сторон; убийство главного героя; «проявление» невидимого тела после смерти и т. д.). Не будучи знатоком ни биологии, ни оптики (а именно с позиций этих наук излагал свою концепцию невидимости Уэллс), Жюль Верн просто-напросто соглашается в общих чертах с идеей своего предшественника. Правда, перенос действия «Тайны Вильгельма Шторица» в восемнадцатый век потребовал некоторой коррекции в процедуре обретения невидимости, но это — мелочь, притом что читатель в любом случае не посвящается в тайны биофизических процессов. Так, уэллсовский Гриффин объясняет: «Существенной частью моего опыта являлось помещение прозрачного предмета между двумя лучеиспускающими центрами, производящими нечто вроде вибрации в эфире… Нет, это не рентгеновские лучи. Я не знаю, давал ли кто описание тех лучей, о которых я говорю, но, во всяком случае, их существование не подлежит сомнению». И только потом следуют «вещество для обесцвечивания крови» и «некоторые процедуры». У Верна Шториц «обладает веществом, которое, будучи проглоченным, оказывает необходимое действие»… «Попытки обоих авторов объяснить каким-то образом это явление (невидимость.— А. М.) ни к чему не приводят. Мы остаемся в области чудес, и если несовершенство системы Гриффина забавно, безупречность системы Шторица вполне допустима, тем более что романист благоразумно отнес время действия к 1757 году, то есть к той эпохе, когда теории Месмера заставили поколебаться многие умы и сверхъестественные явления никого не удивляли»[3]. Общим для обоих авторов был и скепсис в отношении благоприятных свойств невидимости. Не случайно, что Гриффин и Шториц изображены совершающими действия, антигуманные в принципе. Не случаен и трагический конец обоих антигероев.