Воля покойного - Георгий Осипов

Осипов Георгий

Воля покойного

ГЕОРГИЙ ОСИПОВ

ВОЛЯ ПОКОЙНОГО

Виталику, который знает обо мне все.

Я работаю в "Стереорае". Это магазин, где продаются компакт-диски. Где он находится, я не хочу говорить, потому что не забочусь о его процветании. Название "Стереорай" придумал я сам и был премирован за это десятью долларами. Я купил на них кеды, чтобы бегать по утрам в Дубовой роще, и скоро этим кедам настанет пиздец, а десять долларов мне уже никто не даст, даже если я напишу поэму "Мисс Бабий Яр" или, учитывая рост популярности правых, брошюру под названием "Гитлер-воспитатель". Они просто меня не заметят, как не замечали долгие годы психоделического многообразия Запада хронические неудачники, полуслепые и полуглухие - на Западе они никто, а здесь господа первого сорта.

Национал-патриоты тоже иногда посещают "Стереорай", между молебнами и манифестами, хапают, в основном, "классичку в обработочке", предпочитая расплачиваться за музычку повышенной красивости зелеными бумажками с девизом "На бога уповаем". Что ж, кому тошно, а попу в мошна - гласит пословица. Появляется здесь время от времени и анемичный метис, подслеповатый, со слабыми льняными волосами; старухи с пионерскими галстуками на шеях и развратные олигофрены пионерского возраста, хотя и морщатся, но всасывают его беспомощное музицирование, как "музыку революции". Сердитый и напыщенный очкарик хотя и ходит, как и я, в засранных кедах, но набирает при этом западного выкидного ширпотреба долларов этак на шестьсот и убегает, шурша мокрым крысиным хвостом, "осваивать материал", в надежде превозмочь свое бесплодие, свою ущербность... Тратить такие суммы на отбросы того, чье "овер-продакшн" отталкивает ну самых темных, когда твои соотечественники издыхают, шарят по помойкам... Что с крысы возмешь? Крыса хочет быть любимой. Слабоумными, но - обожаемой.

Я работаю в "Стереорае", потому что "хорошие господа" первыми, как это всегда бывает, перешли на "компакты" незадолго до распада СССР. Империя распалась, как опостылевшая рок-группа, где все члены нарколыги, стареющие пидоры, высохшие пижоны, раскололась на черепки, как глиняная задница девушки с веслом. А потом уже, следуя примеру "хороших господ", - ибо элита попросту обязана давать трудящимся классам примеры хорошего вкуса, если это подлинная элита, а не мещане в дворянстве, - "перешла на компакты" и публика помизерабельней. В точности, как это было с видео перед смертью Брежнева. Тогда говорили примерно так: "А чем сейчас ворочает доктор Шульга?" "Он перешел на видео", - следовал ответ. Вот солидол - думали менее удачливые граждане о таком человеке.

Да, примерно так все и было. Так называемая "Гитлер-Велле", охватившая Западную Европу в семидесятые годы и закончившаяся скандалом с дневниками фюрера, оказавшимися подделкой, теперь докатилась и до наших холерных пляжей, и грозит накрыть собою предшествующую ей волну надоевшей теософии и прочей оккультной поебени. "Хорст Вессель" у нас поют сегодня, так же старательно выговаривая слова, как при Леньке пели "Отель Калифорнию", кстати, тексты обеих песен не содержат ничего особенного, равно как и уцененный роман "Отель Калифорния" - сочинение какой-то Медведевой. Саня Нападающий читал, но не затащился. Стоит дешево, дешевле разве только "Завещание" Имама Х. И еще дешевле отдельные тома В.Белова. Дюжины башлачевых, моррисонов, цоев и прочих гениальных синяков - чего они стоят?

Все в моей жизни наебнулось. И я каждый день, кроме воскресения, являюсь сюда к десяти, встаю за прилавок и глазею на корешки "си-ди" и думаю, отчего, если диски сделались вчетверо меньше своего формата, не уменьшились также и их покупатели. Вот этот с огромной шишкой на роже, хоть бы вуаль надел, что ли - стоит и жмакает "компакт" группы, чье название мне и говорить не хочется, такое оно остохуелое. Под вытье ее косоглазого лидера прошли скучные семидесятые, нисколько не оживленные взаимным истреблением одних жестоких скотов другими в Афганистане, а клавишник с отвислым носом и плохими зубами похож на вдову Дмитриевича. И вот петрушка этот лапает, лапает и, скорее всего, сейчас заплатит за них долларов восемнадцать, но не мне. Мне из этой суммы дадут на проезд, на сигареты (правда, я не курю), предложат в субботу виски, но я бросил пить с тех пор, как получил по ебалу пьяный у фонтана на бульваре Шевченко, вымазал кровью макинтош полковника НКВД Войтовича, проданный мне его сыном Сережей... И вообще мне просто надоело зассыкаться с другими неудачниками, а потом бродить по улицам, кишащим хищной беспощадной сволочью, точно средневековые прокаженные. Надоело, как надоедает быть хиппи, панком, верующим, антисемитом, писать стихи, и человек перестает им быть, если он только какой-то мутацией что ли уже не связан с одним из этих видов. Азиатом, педерастом или негром труднее перестать быть - во мне все это присутствует понемногу: кровожадность и мстительность, нарциссизм и исступленная эротомания, охуенный голос и умение ритмично двигаться (я похож на Марвина Гэя - это обстоятельство дружно отметили в компании "перешедших на видео" аферистов году в 82-ом. Марвин Гэй мне нравится до сих пор, я иногда пою некоторые его вещи, когда никого со мною нет рядом. Со мною уже месяц, как никого нет рядом, пора уже запеть "Ай нидэд э шэлтэр ин сомванз армз"), и покамест Лу не бросила меня, мы слушали "Distant Lover" на ее мещанском, большом, как жопа, кассетнике и обалдевали друг от друга, и мне совсем не хотелось ничего другого и никого другого. Но Лу умотала от меня, и все в моей жизни наебнулось, как и у многих других в этой стране.

Мама, неужели ты не видишь, как он похож на Клинта Иствуда, - прыщавый утопленник сообщает восторженно громким шепотом своей мамаше с фисташковым цветом лица. Это тоже обо мне. Да, это точняк обо мне, больше не о ком, остальные приказчики сидят, точно обезьяны в клетке за позрачными прутьями и думают каждый свое. Иногда какой-нибудь шалун проводит по прутьям куском арматуры: Д-р-р-р-р! И павианов охватывает беспокойство, справиться с которым уж не в силах их истерзанные нервы, начинается жуткий переполох. Кто они, мои коллеги по обезьяннему вольеру? В основном это самцы и немолодые; многодетный фотограф, бывший цензор газеты "Правда" (так по крайне мере о нем говорят), бывший хиппи №1. Этот последний по имени Святослав до такой степени видоизменился, что того и гляди высунет раздвоенный язык да и юркнет между коробок! Давно пора его от нас удалить, в террариуме его место.

Время от времени "Стереорай" посещают и солидолы - культатташе германского консульства заходил, два часа полоскал мозги классикой, и бывший цензор, красный, как рак, от возбуждения, громко квакал о чем-то с ним по-немецки. Потом еще побывал здесь и венгерский дипломат, внучатый племянник Хаваши, главного раввина Будапешта в 30-е годы. Дипломат покупал Луи Прима. Это такой подозрительный креол - Луи Прима. Как и подобает лакею, я напел его превосходительству, мастурбируя невидимые прутья моей клетки: Бона сэра, синьорина, Бона сэра... И был поощрен улыбкою из фильмов Хичкока. Под буги и фокстроты Луи Примы немало мальчиков послевоенного поколения выпивали, мечтали, любили, наживали себе цирроз печени, хернию, язву, мозговой разжижь. Жаждали узнать, как пахнет там у Джейн Мэнсфилд, но кто-то таки да - сделался президентом могущественного банка или вот - дипломатом, но так и не узнал, как пахнет там у Джейн Мэнсфилд.

Хотя - не знаю, мне тоже нравится Прима и вся хорошая музыка тех лет. Когда-то я придумал афоризм: Элвис-то хорош, вот только слушают его почти что одни кретины. И это неаппетитная, но правда. В Штатах он нравится одним бабам, в Европе - одним инвалидам, а здесь? В какой стране я, в рот меня поцеловать, обитаю?

Все в моей жизни наебнулось окончательно не тогда, когда, как все еще любят вспоминать отдельные умственные лежебоки, "развалили Союз"; мне-то неизбежность этой постыдной кончины была ясна еще в то время, когда агитфильмы про службу в десантных войсках стали сопровождать музыкой "Пинк Флойд" - музыкой презирающих нас врагов, а было такое еще при Брежневе, нет - это случилось, когда Лу собрала всю косметику и пропала на много-много дней. Потом она вернулась и уверяла меня, что была в горах. Но с гор не спускаются с такими ухоженными ножками... Если ей, моей любимой Лу, вдруг вздумалось привести их в порядок, значит кто-то их целует, значит кто-то от нее без ума!

Кислые слюни заполняют мой рот, и я чувствую, как начинает вибрировать веко моего левого глаза. Со стороны я должен походить на чудовище в заключительной сцене "Франкенштейна", когда крестьяне подожгли мельницу, куда я от них забрался. Во взгляде моих глаз перемешались нечеловеческая злоба, страх и... недоумение. Откуда им стало известно, что я боюсь высоты и огня, откуда?

О, как я был прав, когда ничего не желал делать, никому не желал нравиться и половину года проводил на пляже, а в пору рабского труда и бессмысленного мельтешения людишек спал, как благополучный вампир в своей крипте. Но вот однажды, укладываясь во гроб, я обнаружил, что кто-то успел нагадить в заполнявшую его содовую землю. Зловоние показалось мне столь отвратительным, что я ушел прочь из своего замка "на черной горе", как из навечно оскверненного места. И с того момента я существую в области оскверненных сумерек, где на всем живом и мертвом лежит какая-то мертвенно-прохладная, повергающая в оцепенение тень... В данную минуту все пляжи, губы, соски, лепестки и водопады того, теперь иного для меня мира, заслоняет ядовитый, прямо-таки нарывно-малиновый пиджак бесшумно подошедшего к прилавку азиата, обладателя поросшей курчавым черным волосом головы с бараньими глазами и тяжеленной желто-говенного цвета цепи, спускающейся до самого его овечьего брюха. Блеск богомерзкого металла так гадок, что, кажется, это сочится обратно наружу впитанный им свет безблагодатного, фальшивого светила сего мира.