Мои охотничьи рассказы - Геннадий Табаков

Мои охотничьи рассказы

Геннадий Александрович Табаков

© Геннадий Александрович Табаков, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Проснувшаяся страсть

Видимо в каждом человеке дремлет то чувство, которое все называют охотничьей страстью. У меня оно дремало недолго и проснулось ещё в раннем детстве, когда я все летние дни проводил в поле, куда выгонял нашу корову на пастбище. Сначала я это делал вместе со старшими братьями, а чуть повзрослев и сам пас нашу кормилицу «Зорьку». У братьев Юрия и Володи, которые были постарше меня, было старенькое воздушное ружьё или «Воздушка», как мы называли его.

Благодаря «Воздушке» длинный летний день становился удивительно коротким для нас. Что только не придумывали братья, чтобы скоротать день: проводили состязания, стреляя по нарисованным мишеням; охотились на многочисленных сусликов и воробьёв, стреляли просто по воде, поднимая высокие фонтанчики и т. д. Стреляли чугунной дробью, ржавые кучи которой отыскивали у брошенных скважин, оставленных геологоразведочной партией (ГРП).

Конечно, и я держал в руках это первое ружьё, постигая азы стрельбы по различным целям. Иногда, когда братья занимались другими играми, я заряжал ружьё дробинкой, которую надо было подобрать по размеру, так как дробь была разных диаметров и часто застревала в стволе, и крался к суслику, столбиком стоящему и периодически посвистывающему, как бы предупреждая всех сородичей о надвигающейся опасности.

Долго выцеливая, я не мог унять волнение, сладко накатывающееся откуда-то изнутри и мешающее сосредоточиться на мушке, когда же видел мушку, то исчезал, как будто расплывался в горячем воздухе, сам суслик. Произведённый хлопок выстрела казался мне пушечным, но странное дело, суслик успевал юркнуть в норку до того, как на его месте поднимался фонтанчик пыли. Это ещё больше разжигало во мне охотничий азарт, и я вновь искал подходящую жертву и начинал все сначала.

Дома же, когда братья уходили, я доставал «Воздушку», рисовал гвоздём на глиняной стене сарая круг и тренировался, набивал не только руку, но и глаз, как говорили братья, подтрунивая надо мной. Доходило до того, что стенка превращалась в сплошное месиво и осыпалась, за что от матери получал не раз затрещины. Но стрелять научился, и не раз попадал по крадущимся к голубям большим соседским котам.

Дробь котов не пробивала, но видимо им было довольно больно и мявкнув от неожиданности, они прыгали с крыши и на незначительное время забывали думать о моих любимцах. Кошки были первыми врагами всех голубятников, уж очень много было съедено ими птенцов не только у меня, такая вот натура этих домашних хищников. Особенно враждовали мы с большим серым котом нашей соседки Мариши, уж больно хитрым и коварным он был и не раз наносил нашей голубятне значительный урон.

Он следил за нами постоянно, а мы за ним. А увидев, что он лежит на излюбленном месте на лавке во дворе соседки, быстро открывалась форточка, и один из братьев прицельно стрелял по коту. Тот резко прыгал, громко крича, иногда пугая соседку так, что она вскрикивала, проклиная нечистую силу и долго крестилась. Хлопка выстрела из комнаты ей не было слышно, а тем более нашего смеха, до слез давившего нас после увиденного спектакля. Сейчас становится стыдно, вспоминая эти» шалости», за которые в настоящее время могут привлечь к ответственности за нарушение закона о защите животных, но тогда для нас был один уличный закон – закон защиты голубей.

Однажды осенью, когда началась уборка зерновых, сосед Гельмут, работающий на комбайне, рассказал, что за «Белым Камнем» неоднократно поднимал большую стаю косачей. «Белым Камнем» называлась гора, расположенная где-то километров за десять от Шемонаихи, где мы и жили в те годы. В этой горе добывали белый известняк, который после обжига превращался в известь.

Братья загорелись от такого известия и стали собираться на охоту. У нас в то время дома отец держал одноствольное ружьё «Тулку», братья из которого часто стреляли по мишеням. Решили ехать ранним утром на охоту, а весь вечер заряжали латунные патроны, засыпали туда дымный порох меркой и дробь, накатанную между двух сковородок из кусочков нарубленного свинца.

Я вертелся возле них, во все глаза рассматривая весь процесс заряжания патронов, мешая иногда им, за что заслуженно получал лёгкие «подзатыльники» и скулил. Скулил не от боли, а от обиды, что меня исключают из этого процесса подготовки, который иногда слаще самой охоты. Это я пойму потом, когда повзрослею, каждый раз наслаждаясь подготовкой к очередной охоте.

А тогда, видимо, чтобы отвязаться от меня, они пообещали взять меня с собой на охоту. Никогда не забуду, как я радовался этому, лёжа вечером на кровати, представляя краснобровых тетеревов, к которым мы будем подкрадываться и стрелять по ним. Тетеревов – косачей я видел на картине, которую брат Володя нарисовал масляными красками на холсте, и она висела над моей кроватью. На ней были изображены синебокие петухи с красными бровями, дерущиеся на току из-за невзрачной серой самочки, которая находилась в сторонке и как-бы не замечала этого поединка.

Я не мог заснуть, представляя все новые и новые картины охоты, которые откуда-то появлялись в моей голове, хотя ни разу не был на охоте. Видимо рассказы самого старшего брата Михаила, который успел поохотиться в лесах Катон-Карагая во время войны, прежде чем уйти на фронт, накрепко засели у меня в мозгу, а теперь буйно рисовали всякие охотничьи сюжеты. Больше всего боялся тогда проспать.

Ещё солнце не коснулось моих глаз, как меня будто ударило молнией!

Проспал! Первое, что пришло мне в голову, увидев мать, раскатывавшую скалкой тесто для лапши. Комната была пуста, а мама успокаивающе сказала мне, что братья пожалели будить меня ранним утром, так крепко я спал, и уехали на охоту. Отец разрешил им запрячь в телегу лошадь, на которой они и укатили, получив задачу обратно привезти накошенной травы.

Не помню, как я одевался на ходу, как перескочил через высокий дощатый забор пекарни, чтобы укоротить путь и пустился догонять братьев. Бежал без остановок, а обида и слезы давили в горле, затрудняя дыхание. Мелькали знакомые места, где приходилось ходить на рыбалку, по дамбе пробежал мимо пруда на речке Березовке, а там уже и видно» Белый Камень». Время потеряло тогда значение, не знаю, сколько я бежал, а потом уже и шёл, отдыхая и дыша, как рыба, выброшенная на берег, но наконец, я увидел телегу и удивлённо смотрящих на меня братьев.

Уже сидя в телеге, я был счастлив, что догнал их и не слушал виноватые оправдания братьев. Долго мы тогда искали» косачей» по скошенным полям и логам, заросшим черёмухой, но так и не нашли. Только подняли двух чирков, переезжая речку, которые пулей исчезли вдалеке, резко поднявшись вверх, после запоздалого выстрела брата Владимира. Накосив травы, обратно ехали как на перине, не чувствовались ухабы и кочки, набившие до этого нам задницы.

Я лежал на спине и смотрел в небо, где кругами парил большой беркут, высматривая жертву и думал, как хорошо жить, когда в тебе столько много страсти, и ты не знаешь, куда её применить. Как хотелось тогда быстрей жить, чтобы повзрослеть и уже самому выезжать на охоту, которая хороша, даже и без дичи.

Первая охота

Вспоминая детские годы, не могу не рассказать о тех первых охотах, участниками которых стал только благодаря моему самому старшему брату Михаилу. Жили мы тогда в Шемонаихе, районном центре в Восточном Казахстане. Брат работал машинистом паровоза и в свободное от поездок время долгими часами часто сидел за столом, снаряжая патроны порохом и дробью. В эти минуты его было не узнать, лицо его добрело и светилось какой-то радостью, как будто он перебирал руками не патроны, а какие – то драгоценности.

Глаза, с хитрым прищуром, смотрели на меня, и он рассказывал различные охотничьи прибаутки и небылицы, которые я воспринимал за «чистую монету». Часто говорил мне, что с ружьём охотиться сможет каждый, а вот без ружья – не всякий. Запомнился навсегда его рассказ об охоте на зайцев с махоркой. Я дотошно расспрашивал его обо всех подробностях этой охоты, а он, смеясь, рассказывал, что надо на заячьей тропе положить камень и насыпать на него табак (махорку). Заяц, мол, бежит по тропе и видит на камне что-то, а когда, заинтересовавшись, понюхает табак, то громко чихнув, бьётся носом об камень и падает замертво и надо только ходить, чтобы подбирать дичь. Я верил и не верил, зная шутливый нрав брата, трудно было понять, когда он шутит, а когда говорит всерьёз.

Однажды он пообещал взять меня на охоту на зайцев. Не могу передать то счастливое чувство, с которым я готовил одежду и валенки к предстоящей охоте. Вся подготовка состояла из того, что одежда укладывалась на печку для просушки. Казалось, она у меня никогда не просыхала, так как после первого снега, выпадавшего всегда неожиданно, я приходил домой как «снеговик».