Две - Марина Дяченко
- Категория: Фантастика и фэнтези / Фэнтези
- Название: Две
- Автор: Марина Дяченко
- Год: 2008
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марина и Сергей Дяченко
Дорогие наши читатели и друзья!Только что в Киеве опубликована наша новая повесть «Две» — отдельной книжкой как приложение к журналу «Академия» (тираж 50 тысяч). Ее творческая предыстория такова. Сергей Дяченко, возглавляя жюри молодежного международного кинофестиваля «Пролог», познакомился там с актрисой Аллой Сергийко, также членом жюри. Алла же познакомила чету соавторов со своим мужем, известным кинорежиссером Сергеем Маслобойщиковым, очень интересным человеком. Собственно, именно для него и была написана повесть «Женщина под лестницей» как первый, «вольный» вариант киносценария. Но, по ряду обстоятельств, дело до экранизации не дошло (Сергей Маслобойщиков сейчас готовится к съемкам другого фильма по нашему сценарию, «1911»). Повесть же — опубликована. Может быть, кто-то и бросит на нее взгляд как кинопродюсер? В свое время, думая о перспективах экранизации, мы допускали участие в этом фильме известного боксера — вы, вероятно, догадаетесь, о ком идет речь…
Фантастика ли то, что мы написали? Мистика ли? Или просто психологическая драма о любви? Да какая разница! Любовь ведь сама по себе волшебство.
Будем рады обсудить ваши мнения на нашем Форуме.
ДВЕ
Пролог
Люблю Новый год!!!
В десять вечера зажигаю свечи, включаю гирлянду на елке, готовлю стол. Валяюсь на диване, читаю Тарковского. Немножко смотрю телевизор — без звука, просто чтобы не пропустить бой часов.
«Где ветер бросает ножиВ стекло министерств и музеев,С насмешливым свистом стрижиСтригут комаров-ротозеев…»
В одиннадцать звонит с поздравлениями соседка, тетя Света. Спрашивает между прочим, кто у меня, и узнав, что никого нет, почему-то страшно огорчается. Армия стереотипов — если я одна на Новый год, значит, я несчастна…
Ерунда. Я счастлива оттого, что могу наконец-то заняться любимым делом и быть собой… И не думать, кто и как на меня посмотрит.
Сердобольная тетя Света зовет в гости. Боже мой, она думает, что сидеть перед телевизором с ее мужем, сыном и невесткой интереснее, чем валяться на диване, жечь свечи и бенгальские огни, читать Тарковского и ждать полуночи…
Бьют часы. Бьет хлопушка в моих руках, осыпает елку и меня дождиком из конфетти.
Лучший в году праздник.
Елена
…Дождь.
Клавдия Антоновна улыбается, не разжимая тонких старческих губ, стесняясь показать десны. Ей под восемьдесят, у нее короткие седые волосы, аккуратно подведенные тушью ресницы и неожиданно зеленые безмятежные глаза. Звукооператор Костя цепляет «петлицу» на воротничок ее светлой шелковой блузки.
— В те годы Михаил Максимович был самым молодым профессором консерватории… И представьте — он никогда не набирал в свой класс девочек! Я была абитуриентка, у меня была очень сложная программа… Просто руки от волнения тряслись…
В маленькой чистой квартире пахнет чужим жильем и терпкими духами. В комнате негде повернуться — здесь помещаются рыжий немолодой рояль, журнальный столик под ажурной скатертью, потертый диван и оператор с камерой. Клавдия Антоновна сидит, вжавшись в подоконник, и за ее спиной льет по стеклам летний дождь.
На журнальном столе опасно кренится на бок башня-стопка пожелтевших нот. С фотографий смотрят черно-белые люди — пятидесятые, семидесятые годы. Клавдия Антоновна садится за рояль: она похожа на большую старую птицу, которая собирается взлететь, набирает воздух, немножечко боясь, что, может быть, на этот раз земное притяжение окажется сильнее…
В свои восемьдесят она еще летает!
То есть играет. Что-то легкое, игривое, даже фривольное, как странно слышать эти звуки из-под пальцев старушки…
Полвторого ночи. Я специально заказываю ночные часы в монтажной. Так проще и спокойнее.
«Синицы полетели с неизъяснимым звоном,Как в греческой кофейне серебряные ложки»…
Улыбаюсь. Тру воспаленные глаза. Отматываю назад. Клавдия Антоновна снова говорит, снова садится к роялю…
— Милая старушенция, — сказал оператор, когда мы вышли за дверь. — Уходящая натура, — добавил, закуривая.
Отматываю вперед. Здесь я попросила крупно взять окно, какую-то герань на подоконнике, и дождь за стеклом…
«То были капли дождевые,Летящие из света в тень.По воле случая впервыеМы встретились в ненастный день».
А хорошо получается.
* * *Возвращаюсь домой под утро. Дожидаюсь восьми и звоню ему домой.
Никто не берет трубку. Мобилка отключена.
* * *Посреди нашего двора глубокая лужа. На асфальтовом дне ее извивается червяк.
Ищу на газоне надежную палочку. Справа налево проносится соседский пес, обдает меня запахом травы и псины, и летящими из-под лап брызгами, и комочками земли. Издалека кричит соседка Лора — пес, разумеется, плевать хотел на ее указания, проносится теперь слева направо, виляет мне хвостом, а у меня нет хвоста, чтобы ответить ему тем же, зато палочка на газоне вот она, прочная и не очень грязная. Поднимаю червяка со дна, как поднимают подводные лодки, он извивается, вообразив, наверное, что я рыбак… Впрочем, червяку нечем думать, он срывается с палочки и шлепается в лужу снова, он тонет и гибнет, я повторяю процедуру снова и наконец выпускаю розовую змейку в траву.
Ух.
Лора с противоположного конца газона смотрит на меня, как на идиотку. Как хорошо, что в моей жизни Лора ничего не значит; с ее псом мне общаться куда приятнее, право слово, пес хоть и невоспитанный и глупый, как бревно, но зато искренний. За это многое прощается.
«…За штукатуркой мышиной стены».
Иногда строчка сидит в голове день за днем, уже и забываешь, откуда она взялась, а она обретает свой собственный голос и в самый неожиданный момент начинает звучать или шуршать, как вот эта:
«…За штукатуркой мышиной стены».
Программа с Клавдией Антоновной поставлена в программу на сегодня, четырнадцать ноль-ноль. Полчаса назад я говорила с ней по телефону; она очень волнуется. Ей кажется, что она сказала что-то не так, или что она плохо выглядела (а она удивительно следит за собой, она такая кокетка)… Потом, оказывается, ей стыдно за свою крохотную квартирку. Но главное не это — она верит, что ее покойный муж будет очень рад этой программе. «Ведь его почти совсем забыли за десять лет… Да что там — его забыли, когда он был еще жив… У него столько учеников… Но все его забыли… Кто в Америке, кто в Израиле, кто вечно на гастролях…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});