Как жила элита при социализме - Татьяна Шамякина

ТАТЬЯНА ШАМЯКИНА

КАК ЖИЛА ЭЛИТА ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ

Элита вчера и сегодня

Элита в любом обществе существует всегда. Но это понятие к белорус­ской интеллигенции 1950—1970-х гг. (а именно об этом времени я собираюсь писать) фактически неприменимо. Слово «элита» в тот период звучало совсем нечасто, разве что применительно к сельскому хозяйству — «элитные сорта», «элитные семена».

В наше время самозваные элиты — политическая, финансовая, масс-медийная — не просто ощущают, а подчеркнуто демонстрируют свою оторванность от народа, свою избранность, исключительность, парение над жалким, ничтожным, с их точки зрения, плебсом.

Иначе было при социализме. В ходу был термин «советская интеллиген­ция», которой хотя и определили место прослойки между рабочим классом и крестьянством, но все же считали народной. И интеллигенция в самом деле стремилась быть неотъемлемой частью народа, желала как можно более орга­нично влиться в него. «Народный режиссер», — сказала народная артистка СССР Клара Лучко в своей книге об Иване Пырьеве, хотя официального такого звания для режиссеров не существовало.

Или взять белорусских писателей. Выходцы в основном из крестьян, они ни в коем разе не считали себя отдельной, возвышенной над общей народной массой, кастой. Мой отец Иван Шамякин неоднократно напоминал, искренне сам в это веря, что основа общества — те, кто кормит себя и других. В любом случае крестьяне — главные. Они — становой хребет державы. И самое важное для писателя — собою этот становой хребет укреплять, иначе говоря, помогать кормильцам в их нелегком труде словом. Исключительно любовным, вниматель­ным, бережным было отношение Шамякина и его коллег к простым труженикам. Это отношение видно по их произведениям — и в смысле их героев, и в смысле адресатов, к кому обращались.

А я вспоминаю многие факты непосредственного общения отца, его друзей с крестьянством, например, на родине моей мамы, в деревне Терюха, что под Гомелем, куда мы в течение более двадцати лет ездили каждое лето и куда часто приезжали гостить коллеги Ивана Петровича. Все там знали, что Шамякин любит беседовать с сельчанами и им помогать, потому не было вечера, когда бы они к нам не приходили — просто поговорить, излить душу, рассказать о своих проблемах, высказать просьбу; иногда под предлогом продажи рыбы, выловлен­ной в Соже.

Невозможно, даже страшно себе вообразить, чтобы представители советской интеллигенции называли народ быдлом, стадом баранов, диким охлосом, как это происходит сейчас, — нередко звучит в российских СМИ, особенно по теле­визору, возникает в интернете. До Великой Октябрьской революции 1917 года просвещенные люди остро чувствовали свою вину за отрыв от народа; советская интеллигенция ощущала себя плотью от плоти народа. И как бы ни оскорбляли «прикорытниками» в начале буржуазной революции конца 1980-х — начала 1990-х годов многих знаменитостей советского времени, в том числе писателей, но они были настоящей элитой, пользовались уважением и искренней любовью народа, который, в свою очередь, видел любовь элиты к себе. При нынешнем положении вещей, имущественном (даже не образовательном, как в царской России) разделении людей, самозваные элиты упорно внушают народу комплекс неполноценности. Мой знакомый, крупный предприниматель, постоянно, и даже не метафорически, твердит о необходимости над каждым белорусом поставить надзирателем поляка или немца с кнутом, чтобы те били нашего соотечественни­ка поминутно, заставляя лучше работать.

Какой-нибудь новоявленный белорусский бюргер, владелец торгового ларь­ка, с презрением смотрит на земледельца, бизнесмен — на писателя, чиновник — на профессора университета (поскольку у чиновника власть). Относительно последних — особенно показательно, на своей, так сказать, шкуре ощущаю еже­дневно: преподаватели вузов, профессора, доценты, авторы многих учебников, книг, статей, курсов лекций, привыкшие мыслить аналитически и глобально, к управлению образованием не допускаются категорически, абсолютно не имеют права голоса в образовательном процессе. Все так называемые реформы (сплошь разрушительные), все нововведения, якобы новации — результат бюрократиче­ских измышлений чиновников, обычных клерков, которые никогда в жизни не стояли за преподавательской кафедрой и, собственно, понятия не имеют о сути педагогики. То же касается и науки.

Российский публицист Михаил Полторанин, будучи сам в 1990-е годы помощником президента Бориса Ельцина и знавший новоявленную «элиту» изнутри, пишет о ней в своей нашумевшей книге «Власть в тротиловом экви­валенте. Наследие царя Бориса»: «Ельцинские реформы выгребли из соци­альных подворотен весь человеческий мусор и подсунули в поводыри обще­ству — мошенников, фарцовщиков, спекулянтов театральными билетами, про­ныр по части купи-продай, базарных шулеров и наперсточников. Этому отребью позволили безнаказанно мародерствовать на российской земле, пинком открывая любые чиновничьи двери. И отребье в одночасье возомнило себя господствую­щей кастой. Они взялись навязывать стране свою волю, свой образ мыслей, свою гнилую мораль... »

Не было в истории, чтобы «элита» получила такой колоссальный кусок общественного пирога, не неся никакой ответственности, как это произошло на постсоветском пространстве. Кстати, и в Беларуси также, хотя у нас это меньше бросается в глаза. Но главное, а именно навязывание через СМИ своей воли, своей воровской морали, а вернее, аморализма, остальному населению, создание абсо­лютно бездуховной атмосферы, стиля жизни, ориентированного исключительно на потребление и разные забавы. И при этом постоянная трескотня и мировых политиков, и наших доморощенных, лезущих в политику, о демократии.

Однако было бы лукавством утверждать, что и при социализме опреде­ленные прослойки общества или индивидуумы не ощущали свою избранность и не пользовались ею. Публицист Ольга Жукова в большой статье (2012 г.) «“Кадры” отстояли Родину, а “элиты” ее растащили» глубоко анализирует роль элит во время Великой Отечественной войны. Она исключительно высоко оце­нивает деятельность управленческой, армейской, научно-технической, рабочей элит — всех тех, кто ковал Победу.

Так довольно необычно для нашего времени, когда принято непременно ругать советский строй, упоминание ею о прекрасной работе партийно-номенкла­турного аппарата: «Хранящиеся в архивах деловые письма, докладные записки, заявления военной поры свидетельствуют о необычной скорости их прохождения к адресатам. Через три-четыре дня после регистрации в секретариатах на них уже стоят резолюции тех, кому они адресованы, — А. С. Щербакова, А. А. Андреева, А. А. Жданова, Г. М. Маленкова и других партийных и советских работников.

А ведь члены ЦК занимали в ту пору по нескольку важнейших должностей, и поток документации в их адрес, вопросов, требующих немедленного решения, был огромен».

То, что вопросы действительно решались (в том числе и до войны) быстро, могу подтвердить, как неудивительно, и я, основываясь на семейных преданиях. Мой дед Филат Азарович, работая в 1932 г. на железной дороге, потерял очень важный документ. Его осудили, он строил Беломорско-Балтийский канал и канал «Москва—Волга». В 1938 г. утерянный документ совершенно мистическим образом, по подсказке во сне, нашелся. Моя тетя Оля выслала его с просьбой о помиловании Михаилу Калинину — «всесоюзному старосте». Через неделю дед вернулся. Причем мои мама и тети, в отличие от потомков действительно значительно потерпевшей тогда элиты, никогда не нарекали на власти, полагая, что «значит, так нужно было»: по закону какой-то высшей справедливости нужно было, чтобы их отец пострадал — или за грехи предков, или за будущее счастье детей и внуков.

Воздав должное властно-научно-производственным элитам, Ольга Жукова приводит многочисленные примеры стремительного обуржуазивания, наряду с самоотверженным трудом, в том числе на фронте, художественной элиты: «Народные любимицы — звезды советского кино, изображая на экране просто­народных письмоносиц, трактористок, ткачих, свинарок, скромных офицерских жен и домохозяек, в реальной жизни примеряли роскошные наряды и шляпки из спецателье, а то и из Парижа—Лондона, активно скупали драгоценности у “бывших”. В дни блокады Ленинграда Любовь Орлова добилась предоставле­ния ей самолета — “полюбоваться белыми ночами”». А на самом деле летала за антиквариатом, который в осажденном городе невероятно подешевел.

Однако ради справедливости стоит сказать, что случались истории еще более вопиющие. Неизвестно, какое отношение имеет автор указанной выше статьи к «маршалу Победы», но я знаю, что в мае 1946 г. на даче Георгия Жукова было обнаружено огромное количество ценностей, вывезенных из поверженной Германии: антикварной мебели, картин, посуды, мехов, отрезов ткани. Именно потому Сталин понизил маршала в должности и перевел его в Южный военный округ, в Одессу. В неплохом телесериале «Ликвидация» об этом не сказано ниче­го. Правда, сам Жуков ценностей не тащил, он и не знал, сколько у него чего наскладировано, — виноваты люди из его окружения.