Христианство и «половой вопрос» - Валентин Свенцицкий

Валентин Павлович Свенцицкий

Христианство и «половой вопрос»

(По поводу книги В. Розанова «Люди лунного света»)

I

Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью.

Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной[1].

Я разумею половой вопрос, двойственное учение о браке, отсутствие в современном христианстве твёрдого и правильного отношения к физической любви, к половому акту.

В. Розанов видит в христианстве – иночество. Отрицание брака. По его мнению, новое, что дало миру христианство, заключается в «бессеменности». Христианство задушило жизнь.

Оно попрало основную заповедь Божию «плодитесь и размножайтесь». Оно превратило мир из чудесного райского сада в сухостой. В мире всё пол, потому что всё рождается из полового акта. Отрицая пол – христианство отрицает мир.

Христианскому сухостою он противоставляет жизнь древнееврейскую, исполненную постоянного полового напряжения. «Если «жёнство» хорошо, – говорит Розанов, – то многожёнство ещё лучше». В чём заблуждение Розанова и каково подлинно христианское решение полового вопроса, об этом речь впереди, а пока нельзя не отметить правоты Розанова в той части, где он критикует существующее теперь отношение к половому акту.

С одной стороны, брак – «таинство», брак освящается Церковью. С другой стороны, половое отношение – нечто «грязное», что требует «очищения», как скверна.

Слова «могий вместити»[2] толкуются, по отношению не могущих вместить, как некоторое «неизбежное зло».

Отсюда заповедь святых (из Киевского Патерика): «Никогда в жизни ни с одной женщиной слова не говори»[3].

«Нет супружества, семьи – и не надо», – это с одной стороны, а с другой – моление о том, чтобы потомство умножилось, как песок морской.

Полового акта стыдятся не только вне брака, но и в браке. И если бы кто-нибудь сказал бы, что новобрачных надо на первую ночь оставлять в храме, – это было бы принято, как кощунство. Потому что, с точки зрения Церковной, «Церковь», святое и половое сношение, «грязное» ничего общего между собой не имеют.

А в результате, говорит Розанов: «У нас в старомосковскую пору новобрачных, даже незнакомых друг другу, укладывали в постель и они «делали», – так и до сих пор русские «скидают сапоги» и проч., и, улегшись, «делают» и затем засыпают без поэзии, без религии, без единого поцелуя часто, без единого даже друг другу слова!»

То есть, другими словами, двойственное учение о половых отношениях фактически ведёт к чудовищному разврату, хотя бы брак и был «законный», и супруги были «верны друг другу».

Но что же из этого следует?

Только то, что современное учение не право, но никак не то, что христианство не право и что прав Василий Васильевич Розанов.

Допустим, что основное положение Розанова – всё есть проявление половой жизни – справедливо. При известном понимании слова «пол», оно даже несомненно справедливо. Но можно ли отсюда сделать вывод, что половой акт есть всё?

Разве половая жизнь (в высшем смысле слова) и физический половой акт – одно и то же?

Ведь пение соловья есть тоже проявление половой жизни, так же, как и спаривание его с самкой. Но следует ли из этого, что соловей должен перестать петь и всю свою половую энергию направить на физическое отношение с самкой?

Правильно чувствуя святость половых отношении, Розанов доводит это чувство до лжи, своей чудовищной односторонностью предлагая, чтобы вся половая сила уходила в деторождение, в многожёнство, в «физику». И, благодаря этой лжи, мерзость нашего современного двойственного отношения к браку заменяется мерзостью ещё большей, мерзостью Розановской, кощунственной.

Для современного христианства жизнь есть «сон», от которого каждый должен стремиться как можно скорей «очнуться». Жизнь есть «испытание». Мы – странники. Земное существование – «необходимое зло», которое чем скорее кончится, тем лучше.

Современное христианство не любит землю. Не понимает её, не хочет её.

Отсюда – «нехотение» женщины. Презрение к самому яркому проявлению земной, плотской жизни – половому акту.

Если «отшельник», если современный официальный христианин взойдёт весной в лес и почувствует творческую, физическую жизнь природы, он должен почувствовать ужас – бежать в пустыню.

Половая жизнь природы для него грязь и бессмыслица. Он почувствует, что и птицы, и травы, и цветы, и животные, и лес, и самое солнце, их согревающее, всё полно этого, заложенного в душу земли, стремления к единению мужского и женского начала, – почувствует и ужаснётся, что сам-то он часть этого леса, этих цветов и животных, часть земли, и потому и в нём есть это земное. Он готов будет не только отречься от этого: «не знаю сей земли», как Пётр отрёкся от Христа, но и проклясть её:

– Не хочу я этого. Не хочу грязи, будь она проклята!

Отсюда вывод: христианство, давшее идею Бога-человека (небо-земли), должно перестать «проклинать» землю, перестать отрекаться от неё, признать, что она святая. Что лес свят, пение соловья свято, цветы святы и я, человек, желающий женщины, свят. Потому что я тоже земля и живу с нею единой жизнью.

Но я не только земля.

Если в природе жизнь небесная бессознательная, «стихийная», выражающаяся в красоте природы, то в человеке она выражается в духовном творчестве.

Если еда и питьё есть основа бытия, то половое сношение есть основа творчества. Первая «физическая» ступень его. Человек не должен остановиться на этой ступени и уйти в «многожёнство». Но он должен, приняв её как первую, святую ступень творческой жизни, восходить от неё дальше, восходить от земли-человека к небу-Богу.

Половой акт не есть необходимая «грязь». Из грязи «ангелы» не рождаются, а тем более дети Божии, – это есть великое и святое, но опозоренное, заплёванное, осмеянное и опошленное нами.

Всякий половой акт, когда он есть отказ от небесного, когда он исключительно материален, когда он «механическое соединение» двух тел, – он мерзок, хотя бы совершался с благословения какой бы то ни было Церкви и при полнейшей супружеской «верности».

Христианское решение полового вопроса гласит: половой акт есть таинство, потому что здесь не только соединение видимой физической природы, но и невидимой духовной индивидуальности[4]. На него имеет право только тот, для кого это не предмет «наслаждения», а первая ступень великого подвига – совместной творческой жизни. Тогда он свят от начала до конца – от самых интимных, «грязных» подробностей до самых возвышенных проявлений в духовном творчестве.

Современное отношение к браку как к «грязи» не уничтожило «разврата», оно его породило. Оно создало то подлое «подхихикивание», которое существует теперь по отношению женщины. Вся «холостяцкая» пошлость с гадкими анекдотами и страшной проституцией, всё питается идеей, что здесь «грязь».

Вместо благоговения получилось глумление. Все «стыдятся» и всё же «делают» с мерзким смешком, без тени сознания всей ответственности, серьёзности и святости того, над чем они хихикают и о чём рассказывают в «курилках».

Унижена женщина, унижено творчество, самая цивилизация раздвоилась и её видимая «духовность» бессильна и пуста, потому что не восприняла основного земного начала. Не восприняв основы, она «не дотянулась и до небес, застыла «недоделанной» в полумёртвом бессилии.

Выход отсюда не Розановский: это было бы равносильно возвращению к дикому состоянию, то есть отказу от всей мировой истории.

Выход в новом взгляде на половую жизнь, в новом взгляде на женщину, в новой половой психике, которая бы раскрыла всю святость, всё религиозное значение того, над чем до сих пор мы только издевались, что мы упорно втаптывали в грязь.

II

Наш современный «брак» не только не «таинство», но нечто гораздо ниже стоящее, чем отношения полов в мире животных.

Там физическое соединение есть одно из звеньев животной жизни, инстинктивное стремление к продолжению рода. Но всё же есть нечто стоящее в той же плоскости, что и вся жизнь данного животного. Даже больше того. У животного в половой любви выражается наивысшая доступная ему творческая «духовная» способность. Ни в чём не выражается у животного такого количества психических свойств, как в отношении потомства, «гнезда», «детёныша».