Мост над черной бездной - Яна Розова

Яна Розова

Мост над черной бездной

Я – мост над черной бездной,Я – свет над вечной мглою,Неведомая лестницаМеж небом и землею.

Пролог

На склоне Гродинской возвышенности, в глухом лесу, пересеченном широкой балкой, по дну которой струилась едва заметная, но веселенькая речка, стоял каменный мост. Казалось, это строение – артефакт таинственной погибшей цивилизации, Атлантиды, построенный великими людьми, зодчими, такими, каких больше на планете нет.

На спине виадука лежал человек. Его неподвижный взгляд был направлен в небо. Оттуда на человека поглядывал степной орел, парящий на потоке утреннего ветерка. Орел по случаю оказался над мостом, он держал путь в сторону степи, где в траве шуршали аппетитные суслики. Для орла тело человека ничем не отличалось от камня – не опасность и не добыча.

Ближе к вечеру в небе над мостом появилась другая птица – параплан. В отличие от равнодушного орла летящий на параплане мужчина к телу человека отнесся с гораздо большим вниманием. Спустя полчаса о находке уже знали в МЧС Гродинской области, а еще спустя час возле моста столпились люди.

Мерзавец

Паша открыл глаза. Перед самым пробуждением он видел во сне давно погибшую женщину, она рассказывала Паше какую-то чушь – про покупки, парикмахерские, правила в школе, в которой учится ее дочь. Она говорила что-то типа «Знаешь, тут почти как при жизни, те же самые магазины, „Дольчи и Габбаны“, машины, гаишники, суета сует. Зачем мы переходим оттуда сюда – непонятно. Вполне можно совместить…».

На этой части бреда Пашка и проснулся.

Комната, им увиденная, была большой, просторной и светлой. Одна стена в комнате отсутствовала, ее заменяли стекла, за которыми синело небо и зеленели кроны деревьев. Откуда-то доносился смех, кажется женский. А сам Павел Петрович Седов, отставной сыщик, алкоголик и мерзавец (это только с недавних пор), возлежал в пышной постели, голый, что было отражено зеркалом, закрепленным на потолке.

Он оставался лежать не шевелясь, глядя вверх, на худое, когда-то неплохо развитое тело тускло-рыжего человека со следами ожогов на руках.

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату заглянула светловолосая женщина. Она близоруко прищурилась на Пашу, чем вдруг выдала свой возраст – далеко за сорок, а скорее и за пятьдесят. Впрочем, женщина пребывала в удивительной физической форме.

Женщина, видимо решив, что Пашка спит, пробежалась на цыпочках к раздвижной двери в гардеробную комнату. Назад блондинка вернулась тоже бегом, задержалась у двери, чтобы кинуть еще один прищуренный взгляд на лежавшего в постели, и выскользнула в дверь.

«Это Элли, – вспомнил Павел Петрович, – она привезла меня сюда из Курортного, от Яниной матери».

За три дня до своего пробуждения под зеркалом Пашка стал мерзавцем. Такая характеристика была абсолютно справедлива: только мерзавец, сделав своей девушке ребенка, сбегает в кусты.

«Это непревзойденное свинство», – сказал ему отец Сергий, давний друг и оппонент в спорах о происхождении мира. Он был прав, на этот раз возразить было нечего. И другу, и подруге Пашка мог привести в свое оправдание только одно: «Я предупреждал!»

Отец Сергий на этот аргумент ответил только укоризненным взглядом, дескать, что ты как дитё – знаешь ведь, что женщине от мужчины надо! А вот Яна на эту жалкую фразу ответила слезами, обвинениями нелогичными и неясными, а также угрозой «убить себя, если она никому не нужна».

– Яна, пойми, я неудачник и алкоголик, какие дети?! – взяв себя в руки, сказал Паша. – Яна, окстись, очнись, одумайся!..

– Это значит – аборт?! – Она выкрикнула эти слова и вдруг смолкла испуганно, опасаясь услышать «да».

Но он не смог этого произнести.

Яна была светом его жизни, который он не включал. Они были знакомы еще с детства, повзрослев, разошлись по разным дорогам, а несколько лет назад она появилась на пороге его квартиры с загадкой, которую он помог ей разгадать. И не ушла.

Еще тогда, в начале их отношений, Пашка говорил ей: найди себе нормального парня, не убивай на меня свои дни и годы, а она, упрямая, никого не хотела искать. Более того, Пашка ни разу не слышал от нее ни одного мужского имени в контексте ухаживаний или приставаний, она никогда не сравнивала его с другими, не хвалила перед ним ни одного мужчину, даже мужей подруг. Будто в мире только и был один принц – Павел Петрович Седов.

А ведь Яна была красоткой, что на Пашу всегда сильно воздействовало. Ей, стройной, длинноногой, природа подарила еще и красивые карие глаза, точеный носик, гладкую кожу. Несомненно, у нее были ухажеры, зачем только она зацепилась за этот обожженный пенек – рыжего алкоголика Седова?

Характер Яны был еще одним ее плюсом. Ласковая интеллектуалка с хорошим чувством юмора. Слабо тебе, Паша, жениться на такой? Да, ему было слабо.

Он уже проиграл свою главную битву, продолжать игру не имело смысла. Отец Сергий осуждал его за упадничество, он хотел от Паши: а) абсолютной трезвости, б) нормальной жизни со всякими целями. Паша смеялся, запасался алкоголем и не искал работы. Он надеялся, что водка плавно и в тумане поможет ему пораньше покинуть этот мир.

Однако в его плане постепенно вырисовывался жирный косяк. Стремясь к смерти от перепоя, наивный, хоть и не очень уже молодой, Павел Петрович не учел, что алкоголь при всей своей вредности до кончины доводит не каждого: необходима была предрасположенность к алкогольной зависимости, коварно прячущаяся в генах некоторых мужчин и женщин и проявляющаяся при определенных условиях. У Паши этого гена, этой предрасположенности или просто слабости к спиртным напиткам не было совершенно, а потому все его потуги спиться оказались безрезультатными.

Все, чего ему удалось добиться за несколько лет непросыхания, – искусства контролировать измененное сознание. Что делать с нажитым мастерством – Паша не знал, но догадывался, что, если бы он решил бросить свой план спиться до смерти, оно могло бы оказаться весьма полезным.

Но он, отчаянный упрямец, не оставлял свой план, вызывая в близких людях раздражающую заботливость.

– Гос-споди! – шипел Седов на морализмы отца Сергия.

Примерно того же, что и священник, требовала от Паши прекрасная Яна. Она спасала его, она верила, что ее любовь заменит Паше самопрощение. Ничто не могло переубедить эту замечательную женщину оставить все как есть. Яна готова была бороться за Пашку вечно, она не хотела даже в голову брать, что ее возлюбленный не отвечает ей взаимностью. Он понимал, что это свинство, и только надеялся, что Яна сама разлюбит его.

Вместо этого она забеременела.

После слов об аборте Паша вышел на кухню, резким движением распахнул холодильник, достал бутылку водки и сделал несколько глотков из горла, ненавидя этот вкус. Он надеялся, что водка ему чем-то поможет, но огненная вода опять подвела. Бывший сыщик не пьянел. Он сел за стол, поставив перед собой запотевшую бутылку.

– Паша, не пей! – попросила Яна. – Прошу тебя, давай поговорим.

– Я не могу, – ответил он.

Глаза у него в этот момент были злые, и Яна не знала, на кого он злится, хотя могла бы догадаться: в большинстве случаев он злился на себя.

Она спросила:

– А если мы поговорим немного позже?

Паша смотрел на водку, набираясь решимости снова ощутить ее мерзостный вкус.

В голове крутились пугающие мысли. Ребенок – это другая, самостоятельная жизнь. Он нуждается сначала в тепле и еде, а потом – в защите и воспитании. Ему надо дать силы, дать умение бороться с этим миром, чтобы он не проиграл, как его негодный папашка, свою главную битву. А Седов не знал, как это сделать.

Часто он думал, что его родителям очень повезло не застать своего сына в страшные дни после экзистенциальной катастрофы, они умерли раньше. Мать бы расстроилась, если бы увидела его в больнице, замотанного в бинты, а отец проклял бы его, услышав, что сын не хочет больше жить.

Яна позвала:

– Паша…

Он схватил бутылку, отпил из нее несколько глотков, глянул на Яну. Она плакала.

Ее слезы тут же перебили его злость, потому что и плакала Яна невозможно красиво: слезинки струились ручейками по замороженному лицу, затекали в уголки губ, капали с подбородка.

И тут Паша сдался, он согласился бы на все, что она хотела, а она захотела так мало:

– Паш, а если мы съездим к моей маме в Курортный, отдохнем, а потом будем решать, что нам делать?…

Шлея под хвост

В Курортном они оказались в пятницу вечером. Мать Яны, высокая полная женщина, очень домовитая, хозяйственная и приземленная в хорошем смысле этого слова, встретила дочь и потенциального зятя с деланой гостеприимностью.

Яна сказала Пашке, что мать о ее беременности не знает, но Седов считал, что эта дама знает про такие дела все. У него самого была тетка, сестра матери, она лишь только видела женщину и тут же выдавала о ней всю гинекологическую правду: «на третьем месяце, носит мальчика» или «шесть месяцев, девочка». И выражение румяного лица Софьи Владимировны свидетельствовало, что все она знала, иначе быть не могло.